Часы показывали половину второго.
В столовой, за столиком в дальнем углу, двое охранников поглощали привычный обед: жидкий борщ да макароны с подозрительным мясом. Впрочем, по случаю пятницы под столиком стояла и поллитруха, из которой то один, то другой подливал в стакан, делая вид, что пьет негазированную минералочку. Офисный люд суетился вдоль прилавка, за которым худая усталая женщина в мятом халате разливала по тарелкам все тот же борщ, раскидывала котлеты и куски несвежего черного хлеба.
- Как мне все это надоело, - сказал охранник Петренко. – Я еще есть не начинал, а желудок уже болит.
- Никто и не заставляет,  - ответ охранник Царапкин. Он опустошил стакан, поморщился, сжевал кусок мяса и скривился еще больше. – В локомотивном депо кормили лучше…
Василий Васильевич Царапкин работал в охране, но по профессии был машинист, и еще не так давно водил тепловозы. Это был тощий, плохо выбритый мужичонка лет пятидесяти, с испитым красным лицом и мутными злыми глазами под кустиками бровей. Во всем его облике, в шаркающей походке, в хриплом голосе курильщика и выпивохи – было что-то неуловимо неприятное. Если бы РЖД вручали грамоту за наибольшее число задавленных людей, она бы досталась Царапкину в довесок к званию почетного железнодорожника, ведь он только по официальным данным извел более пятидесяти человек. Сын Царапкина, тоже Василий, пошел по стопам отца, работал только второй год, но уже успел записать на свой счет четверых.

Царапкин давил людей в любое время года и при любой погоде. Он давил их ночью, когда тепловоз нарочито шел без всяких огней и давал гудок только в самый последний момент, чтобы оцепеневшая от страха жертва не успела сбежать с путей. Он еще больше давил их днем. На переездах и пустынных перегонах; на мостах; прямо у ворот родного депо. Царапкин давил людей поодиночке и группами, мужчин и женщин, старых и молодых. Но больше всего Царапкин любил давить людей на станциях, чтобы как можно больше глаз увидели тупую тепловозную морду со звездой, покрытую кровью и ошметками мозгов. Тепловоз несся вдоль платформы и непрерывно гудел, а Царапкин отплясывал в кабине с хохотом и воплями. Тепловоз имел собственное имя – Бегемот.
- Они забегали, как тараканы, - вспоминал бывший машинист. – Крровища летит!.. Хрустят косточки! А я высунулся в окно и рычу на них: «Рррыыыы! Ууууууу!!» А на платформе транспортный прокурор стоял и номер тепловоза записал. Погнали меня…
С этими словами Царапкин полез под стол, обнаружил, что поллитруха уже пуста и страшно огорчился. Но он не успел сказать и одного матерного слова, как за соседним столом началась суета.

- Таракан! – ахнула молодая, но уже упитанная девица-бухгалтерша. – Таракан! Официант! Сюда! Это что? У меня таракан в борще!
Подбежал официант. И правда, в супе, между ошметками моркови и капусты, плавал маленький дохлый тараканишко, совсем незаметный, а бухгалтерша возмущенно тыкала в него ложкой.
- Прошу прощения, - сказал официант. – Хотите, заменим суп? Или не будем включать его в счет, ведь у нас весь борщ из одного котла…
Девица не унималась.
- Нет! Я не хочу борща, я хочу жалобную книгу. Дайте мне жалобную книгу! Я напишу, что у вас в супе тараканы, у вас опять в супе тараканы, я ем этих ваших тараканов и никого это не волнует!
Официант поклонился и исчез. «Тараканов она ест», - хмыкнул Царапкин. Как раз в том углу, где он обосновался за столиком, висел санитарно-гигиенический плакат с печатями и подписями, гарантирующий съедобность стряпни. «Заведующий столовой: Т.Т.Халык, - читал Царапкин. – Ну и фамилия! Сейчас этому Халыку придется несладко». А между тем сидевший напротив Петренко вдруг перестал жевать, поперхнулся макаронами и начал ковыряться в полупустой тарелке.
- Васильич, глянь – у меня таракан! Вот гадство!
На самом дне тарелки Петренко лежал мелкий дохлый тараканчик. Еще немного, и охраник проглотил бы его с последними макаронинами, ничего не заметив. И в борще у самого Царапкина, к его удивлению и негодованию, тоже нашелся маленький дохлый таракан.
Бухгалтерша за соседним столом, увидев это, не стала дожидаться жалобной книги. Она скинула туфли, влезла на стул, компенсируя тем самым свой невеликий рост, и закричала:
- Граждане! Подождите! Не ешьте, проверьте тарелки: нет ли там тараканов!

Очень скоро со всех сторон послышались гневные выкрики. Бухгалтерша была права. Тараканы были везде. В макаронах и в каждой тарелке борща, строго по одному маленькому насекомому. Они были  в булочках с маком. И в запеканке. Непостижимым образом таракан нашелся даже в баночке «Кока-Колы»: вместе с темной газированной жидкостью он выплеснулся в стакан, чем вызвал у сидящего за столом человека неудержимую рвоту.
Царапкин, с красным лицом, матерился не стесняясь женщин. Его руки лихорадочно шарились по столу, отыскивая недоступные тепловозные рычаги. Петренко отшатнулся от товарища, раз и навсегда уверовав в правдивость его рассказов о людях, задавленных колесами верного Бегемота.
- Халык, выходи! – орали посетители столовой. – Выходи, негодяй!
Самые озлобленные уже ломились в дверь с написью «Посторонним вход воспрещен», за которой скрылись буфетчица и проклятый официант, так и не доставивший жалобную книгу. Но дверь оказалась неожиданно прочной и не поддавалась.
Бухгалтерша-скандалистка яростно стучала туфлей по столу, вызывая в памяти Царапкина известный случай с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Невдалеке какие-то пожилые джентльмены били о стену одну бутылку газировки за другой и с возмущением находили тараканов в каждой из них. А кто-то прагматичный и небрезгливый уже залез по-крысиному под прилавок и мародерствовал, пожирая оставленный без присмотра шоколад.

За железной дверью официант и буфетчица прислушивались к происходящему.
- Они разгромят всю столовую, - сказала буфетчица. – Надо их остановить. Пойдем к Владыке.
Официант кивнул.
- Пойдем, моя дорогая!
Служебное помещение столовой ничем не отличалось от обычных кухонь. За исключением массивного холодильника у дальней стены, который запирался на ключ. Буфетчица покрутила ключом в замочной скважине, и холодильник открылся, а внутри оказались не полки с продуктами, а нечто вроде тамбура, метра два длиной. За тамбуром была еще одна дверь- стальная, тяжелая, без всяких ручек и замочных скважин, с табличкой «Заведующий».
Буфетчица постучала три раза. Затем еще два.
Дверь открылась.

Т.Т.Халык работал заведующим столовой уже много лет. Он подписывал приказы и распоряжения, налоговую отчетность. Он отвечал на корреспонденцию. Он утверждал меню и снимал пробы со всех блюд. Посылал работникам поздравительные открытки ко дню рождения. При всем при этом Халык безвылазно сидел в секретной комнате с дверью, замаскированной под холодильник, и пускал к себе только одну-единственную пару доверенных лиц – официанта да его жену-буфетчицу.
Дверь открылась, за ней оказался просторный уютный кабинет, с диваном и искуссственными пальмами в горшках, правда, без единого окна. Одну стену занимали мониторы, показывающие одно и то же – безобразия наверху, в зале столовой. А у правой стены стоял огромный стол красного дерева, заваленный бумагами, с ноутбуком и микрофоном. И за этим столом сидел гигантский упитанный таракан в костюме и при галстуке, с щегольскими закрученными усами и умными, почти человеческими глазами. На пиджаке у таракана был бэйджик: «Халык Т.Т.». Таракан созерцал происходящее на экране со скорбью и смирением, одовременно набирая на компьютере какой-то текст.
 
Официант и буфетчица вошли в кабинет и почтительно склонились.
- Владыка Халык! – сказала буфетчица. – Таракан Тараканович! Все пропало. Они увидели тараканов и взбесились. Они громят столовую и требуют вас для объяснений. Что делать?
Таракан повернулся к ней и произнес нечеловеческим, глухим голосом, с трудом выговаривая слова:
- Не мешать!
Владыка Халык застучал по клавиатуре ноутбука четырьмя лапами сразу, со скоростью тролля в чате, ожидающего скорого бана и стремящегося выплеснуть на экран как можно больше мата и оскорблений.
- Ну, заслал. К вечеру будет на главной. Тысячу каментов соберу! Это нетленка, друзья мои, это нетленка… – Таракан Тараканович усмехнулся и продолжил - Я все вижу на мониторах. Ах, офисные крысы! Брезгуем тараканчиками. Жрем шоколадки. Ломаем стулья. А платить кто будет? Вы у меня сейчас попляшете…
Таракан схватил микрофон. Официант и буфетчица, готовые к этому, упали на пол, зажмурившись и зажимая уши.
 
Дикая, нечеловеческая боль возникла у Царапкина в животе, скрутила его, швырнула под стол. «Таракан! Таракан! Тар-р-р-ракан!» - на все лады завывали колонки, перемежая вопли зловещей тарабарщиной. Извиваясь на грязном полу, он видел, как по залу столовой мечутся люди, опрокидывают столы и стулья, сталкиваются и падают. Никто уже не рвался в служебные помещения, чтобы разобраться со злосчастным Халыком, подсыпающим тараканов во все блюда меню без исключения.
Люди сами превращались в отвратительных насекомых. Они кричали, рвали на себе одежду, из-под которой прорастали длинные, тонкие тараканьи лапы. Трещали и вытягивались черепа. Лица лопались, как перезрелые помидоры, а из-под лохмотьев кожи рвался наружу блестящий хитин. Стремительно поднимались тараканьи усы. Падали на пол ненужные более туфли и ботинки. «Уйди! Сгинь!» - истошно верещал кто-то, еще человекоподобный, отмахиваясь от наседающего насекомого. Затем крики оборвались, и только длинные усы закрутились, как антенны, в разные стороны.

Царапкин и сам хотел закричать, но не смог. Но он еще был способен видеть и осмысливать происходящее. Он ужаснулся Петренко, потерявшему человеческий облик. Он удивился себе, стремительно бегущему по коридору на шести ногах, совершенно по-тараканьи. От гигантского насекомого с воплями разбегался народ. Впрочем, узнать старого охранника было уже невозможно, табличка с фамилией осталась в столовой, на разорванной в клочья, ненужной таракану рубашке.
Царапкин выбежал на улицу и увидел прямо перед собой железнодорожную насыпь Московской окружной дороги и мост. «Господи, помоги мне!» - стучало у него в голове. Он шустро полез по насыпи вверх, хотел бежать куда угодно, подальше от офисного центра и проклятой столовой. Сзади неслись крики, нечленораздельный вой. Это люди-тараканы вырвались на Варшавское шоссе и метались по тротуарам и проезжей части, ничего не соображая от страха и боли, попадая под трамваи и грузовики.
Огромный таракан выбрался на пути и не сразу почувствовал, что рельсы дрожат.
За спиной раздался хриплый рев тепловозного гудка.
Оставшиеся секунды жизни Василия Васильевича Царапкина стремительно истекали.

Говорят, что в последние мгновения жизни время как бы замедляется, и умирающий человек успевает вспомнить многое из былого. Бывшему машинисту времени хватило лишь на то, чтобы извернуться своим тараканьим телом и увидеть звезду во лбу бывшего своего тепловоза – верного, свирепого и неудержимого Бегемота, набегающего сзади. «Надо же! - успел подумать Царапкин. – Пятьдесят девятый – я сам!» Затем был удар и кромешная тьма.
Тепловоз остановился только через триста метров после моста. Из кабины вывалился машинист, Василий Васильевич Царапкин-младший, совершенно потный, с трясущимися руками. Ему казалось, что он свихнулся и бредит наяву, ведь только что тепловоз разметал на мелкие кусочки невообразимо огромного таракана…
На дрожащих ногах Царапкин-младший побрел к месту столкновения, нащупывая в кармане мобильник.
«Ни хрена себе… Надо врачу показаться… Гигантские тараканы… Спросить у отца, к чему бы такое привиделось? Не отвечает… На обеде, наверное…»