Ночь тиха. За тонкими стенами мирно шелестит бамбук. Труден путь опального принца через три префектуры Сражающихся Царств. Поэтому так чуток сон изгнанника, и обнаженный меч покоится у его изголовья. Но что это? Чу! Пробежала ли быстроногая лисица, или наемные убийцы в черных  одеждах уже смыкают кольцо вокруг ветхой хижины? Верный оруженосец бесшумно обнажает клинок, готовый с честью отдать жизнь за своего сюзерена. Но нет, ложная тревога – всего лишь ветер потревожил кроны вековых деревьев.

Прекрасный сон, рожденный «Тремя негодяями в скрытой крепости» бессмертного Куросавы.

Пробуждение все ставит на свои места. Карета превращается в тыкву, фамильный катана – в ржавое мачете, а поэтическая хижина в лесной глуши – в пастуший барак посреди саванны, собранный из кусков обшивки грузового транспорта. Сон не принес облегчения измученному телу. Завтрака не предвидится, и пора двигаться дальше. Для начала нужно разбудить «верного  оруженосца» – поднять ком грязи с земляного пола и молча швырнуть его в неподвижную фигуру, спящую у противоположной стены. Не забыть увернуться, когда он кинет что-нибудь в ответ.

* * *

Два измученных грязных оборванца устало бредут по дороге. Они идут параллельными курсами, но не рядом – между ними всегда дистанция в 2-3 метра.  Они не разговаривают уже несколько суток. Любое, даже самое невинное слово мигом прорывает гнойник взаимной ненависти и раздражения, вызывает растущую лавину упреков, оскорблений и проклятий. Кажется, еще секунда, и зазвенит сталь. Бывшие друзья, единственные земляки на десятки миль вокруг в этом чужом мире. Они ненавидят друг друга больше, чем окружающую сюрреальность. Они до сих пор не передрались и разбежались лишь потому, что вдвоем выжить легче, чем поодиночке.

По широкой дороге в обе стороны медленно тащатся другие ходуны. Такое чувство, что все, способное перемещаться, поднялось на нетвердые худые ноги и побрело с запада на восток, с юга на север и наоборот – лишь для того, чтобы не оставаться на месте. Можно конечно сойти с дороги и углубиться в саванну, но далеко не пройдешь – возможно, и удастся сделать первые три шага, но четвертым скорее всего оторвет ноги по самое седалище.

Иногда по красной, растрескавшейся грязи, весело громыхая разбитыми рессорами и поднимая удушливую пыль, пролетают патрульные джипы. Асфальтики для куражу постреливают поверх голов безучастных пешеходов. Временами машины со скрежетом тормозят для «проверки документов» приглянувшегося странника. Смешно вспоминать, но поначалу эти двое испуганно кидались в канаву при каждом появлении патрулей. Сейчас на все плевать, и они равнодушно останавливаются, разводят руки в сторону, позволяя себя обыскивать. Брать все равно нечего – потертые паспорта с уродливым двуглавым казуаром на обложке не в цене (то ли дело европейские) и не вызывают интереса мародеров.

Ценные вещи давно сменены на еду. От купленного на базаре оружия избавились в самую первую очередь. Таскать с собой ствол для самообороны смертельно опасно – любой несовершеннолетний стрелок наметанным глазом за секунду вычислит, какого калибра волына оттягивает карман, и на всякий случай наделает дырок – вооруженный человек является потенциальным врагом. Тяжелое мачете на правом боку не в счет – в этом странном мире большой  нож не считается оружием, а является такой же частью тела, как нос или ухо. Без него тут не выжить, как не выжить в далеком и нереальном цивилизованном мире без кредитной карточки.

* * *

Два измученных грязных оборванца устало бредут по дороге.  Позиционные бои все еще тлеют кое-где редкими очагами. Как во времена Первой Мировой, линии окопов не меняются месяцами. С обоих сторон вяло воюют вперемешку черные, желтые и белые наемники со всего света. Платят мало, баб катастрофически не хватает, и всем им откровенно скучно здесь, на задворках мира. Жиденькая перестрелка малокалиберными натовскими патронами не затихает целый день. Но ровно в 20:00 никому не нужная война заканчивается. Давно перезнакомившиеся друг с другом враги дружной толпой идут в передвижной маркитантский ларек. Накачиваются тошнотворной местной бормотухой и «импортным» филиппинским пивом – на формалине в качестве консерванта. Чтобы завтра с утра, с жутким похмельем, вернуться на работу в окопы.

Это странная война. Много легкораненых, но совсем нет убитых. Один из поляков рассказывал, как в их окоп влетел шальной «подарок». Прежде чем народ успел испугаться и дать деру, какой-то безмозглый идеалист из Норвегии кинулся вперед и героически накрыл его своей грудью. Заряд глухо пукнул, героя чуть подбросило. Он поднялся на ноги и помотал головой, слегка оглушенный, но совершенно невредимый. Тяжелая кевларовая броня приняла в себя ударную волну и все осколки. Наверно, это самая гуманная война в мире.

* * *

Два измученных грязных оборванца устало бредут по дороге.  О приближении деревни всегда предупреждает вонь нечистот. Так и есть – за очередным поворотом появляются «парадные» западные ворота. Как обычно, возле них сидят несколько чанов неопределенного возраста. Вытянув ноги-спички и глядя в пустоту, они дружно жуют бетель. Нужно попытаться узнать у них дорогу.

Один из оборванцев подходит к крайнему слева чану, несколькими энергичными пинками и затрещинами возвращает его в реальный мир. Чан вяло поворачивает голову и безо всякого выражения таращится на незваного гостя. Незнакомец разворачивает перед ним грязную карту, пытаясь родными матами, выразительными жестами и нечленораздельными возгласами на псевдо-местном наречии выяснить, как добраться до реки с непроизносимым названием. Это занятие бессмысленно по определению – одни и те же географические названия, написанные латиницей, читаются по-разному на английском, колониальном французском и местном пинджине. Даже если бы чан умел читать и жаждал помочь, вряд ли бы он смог указать правильное направление.

Безнадега. Чан безучастно пялится на мятый клочок бумаги, даже не пытаясь понять, чего от него хотят. Раздражение, привычное как старая мозоль, закипает в изношенной душе оборванца. Можно, конечно, поддаться искушению – выхватить острое как бритва мачете и разрубить пополам черное тщедушное тело, от ключицы до пояса. Но это ровным счетом ничего не изменит во вселенской гармонии – остальные чаны, ничуть не испугавшись смерти собрата, будут также сидеть и созерцать Неведомое.

Поэтому оборванец обреченно вздыхает, прячет скомканную карту за пазуху и идет дальше, в обход деревни. Его ненавистный спутник молча тащится следом.

* * *

– Хе-хе, а помнишь блокпост пендосов-миротворцев? Ссыкливые параноики шмаляли во все живое.

– Помню, конечно. Шрам на ноге до сих пор на погоду ноет. А помнишь, пару раз пьяные наемники трассерами нас шугали? Все-таки, ночной трассер – завораживающее зрелище, даже когда проходит над головой…

– Ага, это уже после того, как меня тарантул за палец тяпнул, но до того, как ты с воспалением почек свалился.

– Эх, все-таки, классное было путешествие… жаль, фоток не осталось… даже не верится иногда, что все было на самом деле. Жесть и романтика. Надо еще разок повторить.

– Обязательно. Столько эмоций и воспоминаний. Настоящая жизнь. Не то, что сейчас, дом-работа. Офис каждый день и кабак по выходным. Комфорт, сытость, рутина и бытовуха.

– Слушай, а я ведь тебя того, … реально, пару раз чуть не зарубил со злости, еле сдержался. За то, что уговорил туда поехать… «комфортабельный безопасный тур!» блин.

– Я тоже, убить тебя был готов.

– Меня-то за что, дружище?

– Ну как же. Не мог забыть, как ты в первый же день наши деньги карманникам профукал, как последний лох. Во сне много раз видел, как шнурками тебя душу. Потом труп твой ломтями рублю и шелудивым койотам скармливаю.

– Н-да… жуткая была бы смерть… сейчас в это все уже с трудом верится.

– Ладно, комрад, хорошо посидели… ностальгия, вечер приятных воспоминаний… но завтра понедельник, на работу… давай по последней – такси у подъезда уже час ждет.

– Давай… удачи тебе, друг… береги себя.



Все-таки человеческая память  – удивительная штука.