Начало: http://udaff.com/creo/95582.html
Продолжение: http://udaff.com/creo/95601.html
Продолжение: http://udaff.com/creo/95614.html
Продолжение: http://udaff.com/creo/95849/



- Как звать? Чё притух, отвечай, - Щепа с утра был настроен крайне воинственно, а тут подстава, в классе новенький.
- Фима, то есть Ефим Крупник.
- О как! – Щепа расхохотался. – Еврей что ли?
- Еврей, а что нельзя?
- Почему нельзя? Можно. Погоняла есть?
- Кто?
- Хуй в кожаном пальто. Кличка спрашиваю есть? Точно блять нерусский.
- А не, клички нету.
- Ну, тогда будешь Крупа.
- Годится, - улыбнулся новичок.

Новенький в десятом «А» появился в конце сентября. В класс вписался легко с пол-оборота. В течение месяца выказал недюжинный интеллект и могучие знания в плане математики. Конкретно с кем-то дружбы не заводил. Но общался со всеми легко.
Нормальный пацан, - решило вече. И Крупа был принят в семью.

Десятый класс дело серьёзное. Где-то впереди отнюдь не за горами маячит аттестат. Хочешь или не хочешь, но приходится упираться. Детство в жопе уже не играет, но гульнуть по девкам или бражки попить охота каждому.
Тётя Кира, мать Крупы поставила малиновое вино. Еврей из глубинки ассимилируется быстро. Год-другой и уже смотришь, а кроме грассе и носоклюва никаких отличий от соседей.

Тётя Кира работает на Ленинском, в отделе метролога. С работы приходит в шесть вечера. Вполне достаточно времени, для того чтобы снять пробу с напитка. Сразу после уроков божья троица, ведомая Фимой, направляет копыта в офицерский дом. Так называется жилище, построенное в своё время для офицеров и обслуги воинской части. Находящейся в трёх верстах от посёлка.

Вино разлито в две двадцатилитровые стеклянные бутыли. Процедура проста. Напитку стоять ещё неделю, а то и две. Вскрываются обе ёмкости. Из каждой отливается литра по два. Вода из-под крана в угоду закону сохранения материи возмещает ущерб. Затем пацаны, чтобы не палиться, сливают пойло в пустые молочные бутылки и, зачистив следы преступления, отбывают на свежий воздух.

- Ну, чё за гаражи? -  спрашивает, утверждает Щепа.
Ни кем не замеченные, друзья идут за кооперативные гаражи. В кустах разросшейся акации уже давно стоят несколько пустых водочных ящиков. Конечно, загажено всё по-взрослому. Ну, так не в ресторан пришли.

Пить приходится из горла, по очереди. Кто пил из молочной бутылки с её огромным горлышком, тот знает, как трудно после отстирывать пятна с рубашки. Хуже данной ёмкости только майонезная банка. Там уже полный пиздец со сливом воды и тушением света.

Фима улетает первым. Еврей, а, поди, ж ты как улячкался, - подумал Лёха. Рыгнул и упал мордой в кучу шелухи от подсолнухов.
А Фиму понесло.
- Пацаны, я вот чё думаю. Закончу универ, и всеми правдами и неправдами буду пробиваться в Пулковскую обсерваторию. Вы только вслушайтесь, - Антарес, Бетельгейзе, Альдебаран…
- Ты давай закусывай Альдебаран бля, - хмурится Щепа. – А то тащить такую тушу на руках домой никто не нанимался.

Вино действительно ещё не убродилось, но уже пьянит. И кстати знатно пьянит. Мальки не знают, но люди постарше в курсах о хитром действии медовухи и малинового винца.
Голова светлая, соображается легко и радостно. Но вот, наконец, первая попытка встать и…. А ноги-то и не слушаются. Ватные конечности начинают жить своей собственной, пьяненькой жизнью.
Так чувствовал себя Лёха, после нескольких внушительных глотков приторно-сладкого пойла. И всё бы, слава богу, но как на грех принесло за гаражи местного бичугана, Витьку Маркина. Челу этому было лет тридцать, из которых десятку он провёл в лагерях отнюдь не пионерских.

Пребывание за колючкой на пользу Витьке не пошло. Парни догадывались, что этот идиот на зоне был вернее всего или дырявым или шнырём на крайняк. Не найдя в себе сил трудиться на благо недоразвитого социализма, Маркин пошёл в распиздос. Бичевал, попрошайничал, собирал пустые бутылки. Устраивался на временную работу с тем, чтобы через месяц другой вылететь с протектором от ботинка на жопе.

- Ебать мой лепень, - осклабился Витька. – Чё у нас тут? Салабоны бухают, и старшакам не подносят? Не порядок!
С этими словами урод подошёл вплотную и взял своей клешнёй полную бутылку с вином.
Никто не успел сказать мяу, пошевелиться. Лёхина рука перехватила бутылку.
- Знамер, держи ёмкость.
А далее в течение минуты, на выдохе, Лёха вколачивал в ублюдка все те навыки, что привил ему старый добрый дядя Юра.

Когда друзья оттащили пьяного Лёшку от Маркина, харя побирушки представляла собой маску смерти. Всё в крови, живого места нет. Не упал Витька только лишь потому, что подпёр своей тушкой стену гаража.
Когда шквал ударов схлынул, Витька качнулся всем телом и рухнул на карачки. Его вырвало.
Щепа как в замедленном кино увидел эту красную рвоту и в ней белые камешки выбитых зубов. Лёха тем временем сидел на ящике и тупо глазел на разодранные в хлам казанки кулаков.

***

Зима. Темнеет рано, с уличными фонарями напряжёнка. Мать задерживается на работе. Фима доделал уроки, собрал к завтрашнему дню необходимые тетради и учебники и пошёл встречать мать. Последнее время в посёлке неспокойно. Срывают шапки с прохожих, отбирают сумочки. Недавно соседа дядю Костю отмудохали так, что мужик попал в больницу. Завелось же какое-то говно.

На улице мело. Начало декабря, пора бы уже. Пройдя чередой кооперативных гаражей, Фима вышел на тропинку, ведущую к остановке. То, что за трансформаторной будкой происходит беспредел, он понял почти сразу. Подобрав с земли огрызок кирпича, он завёл руку за спину. Эх, хоть бы один прохожий. Как назло словно вымерли все. До чего же геройствовать не хочется.

А за будкой разыгрывалась драма. Двое парней примерно восемнадцати лет зажали молодую бабёнку. Один держал ей руки и угрожал ножом, а второй выворачивал сумочку. Всё это Крупа увидел сразу и моментально принял решение. Половинка кирпича, зажатая в его руке, глухо ударила в затылок гопника. Он ещё разворачивался, но глаза уже заволокло туманом. Зато второй оказался быстрым. Очень быстрым.

С коротким подшагом он ударил ножом. Фима отмахнулся, и острая сталь вспорола рукав куртки. Не давая грабителю времени опомниться, Крупа схватил противника за воротник и оба они, не удержавшись, рухнули в снег. С остановки послышался шум подъезжающего автобуса. Шипение открывающихся дверей.

Слава богу, - подумал Фима и в это время бандит ударил ножом. Из неудобного положения, лёжа. Хотел в живот, а попал в бедро. Ослепительная боль пронзила мозг Крупы. Ухватиться бы за повреждённое место, но парень ещё крепче сжал руки на куртке преступника.

А с остановки, привлеченные криками женщины, уже бежали люди. Трое мужчин вязали оглушенного кирпичом, ещё двое обезоружили второго.
Фима чувствовал во всём теле ватную лёгкость. Состояние полёта, эйфории. Всяк грамотный человек знает, что кровь из перерубленной бедренной артерии уходит максимум за минуту. Вокруг Фимы на белом снегу расплывалось большое красное пятно.

Кто-то кинулся в баню к единственному телефону вызывать скорую. Молодой мужик, измазавшись в крови, пытался наложить жгут остановить кровотечение. Навзрыд плакала женщина жертва не удавшегося ограбления. А рядом, в луже парующей крови остывал Фима Крупник. Еврей и нормальный русский пацан.

Похоронили Фиму по настоянию родителей на еврейской половине кладбища. Поставили временный сварной обелиск с Давидовой звездой. Присутствовал весь класс и ещё пол школы. Плакали девчонки и учителя. Скорбели по-взрослому парни.
И уже когда все разошлись и на могилке остались только трое главных персонажей, Знамер посмотрев на шестиконечную звезду, сказал: - Вот она твоя Бетельгейзе Фимка Крупник.

***

Тридцатого, всё через того же Мокрого «божья троица» затарилась главпродуктом. А именно были приобретены восемь бутылок Волжского вина и две бутылки водки. За неимением спецхранилищ и опасаясь санкций со стороны родителей, парни припрятали свои сокровища в огороде у Знамера. Тупо натыкав бутылки в глубокий снег. А прошедший ночью снегопад укрыл следы преступления напрочь.

А на тридцать первое ударил мороз. И не какой-нибудь, а настоящий Уральский. Градусник показывал сорок шесть, но пребывал в растерянности, двигаться дальше или погодить?
С утра Лёшка крутился по дому, помогал Нине. Они на пару сварили картошку, свеклу, яйца. Лёха всё это хозяйство почистил, и на том его миссия закончилась.

- Беги уже, - мягко улыбнулась Нина Васильевна. – Вижу ведь, что не терпится. К столу ждать или мы с отцом брошены?
- Ещё как ждать, - бодро соврал Лёха и тут же покраснел. Ибо до сих пор такой закономерный момент человеческих отношений, как враньё, удавался ему с трудом.
- Ясно, - улыбнулась Нина. – Но мы всё равно будем ждать.

До вечера просидели у Знамера, мать которого, работая в мартеновском цеху, должна была вернуться ближе к ночи. Отец же его, канувший в лету семнадцать лет назад, возвращаться и вовсе не собирался. Гоняли по мелочи в буру и свару. Потом зарубились в секу на щелчки. Лёхе не пёрло и вскоре его лоб украсил замечательный рог, а-ля Гервасио Галлардо.

- Через пару часов мать придёт, - засуетился Знамер. - Они с соседкой решили вместе отмечать. Так что давайте братие, пока не началось. Щепа, метнись в огород, притащи пару Волжского, начнём с мягких напитков.
Ни слова не говоря, Мишка сходил на двор и через пару минут с хохотом брякнул на стол перед друзьями пару стеклянных ёмкостей с кусками льда внутри. Бутылки не разорвало, но то, что находилось за стеклом, можно было разве что грызть.

Поржав, парни поставили эти и оставшиеся посудины к печке. А в ход пошла водка. Но и здесь ждало разочарование. Величайший продукт времён и народов вытекать из бутылки не хотел и тянулся, как хорошие отечественные сопли или скажем тот же недоразвитый социализм. Но через некоторое время парням время всё же удалось выпить.
Лёхин желудок, не подготовленный к данному нектару, сделал попытку покинуть тело. И после непродолжительной панихиды, спиртное было предано земле. Вернее сугробу в огороде.

- Не сыкуйся Лешак, - ржанул Щепа. – Щас точно приживётся. И точно, следующая стопка прижилась. Лёхе стало хорошо, приятная нега наполнила тело. Захотелось обнять весь мир, побрататься с врагами. Накатить по ебучке физруку Пете.
После небольшого перерыва делали ещё два или три подхода. Похуизм, как он есть, овладел мозгами. Припрятав оставшееся пойло так, чтобы не нашла Знамерская мамаша, отроки изволили гулять. Собственно тут всё и началось.

На катушке возле домоуправления собрался весь посёлок. В этом году завхоз не пожалел тёса и горка вышла просто гигантской. В два человеческих роста, широкая и прекрасно залитая. Летали с неё, кто на что горазд. На фанерках, картонках, просто на ногах. Паровозиком, сцепившись на манер тех армян в колонну и по одиночке. Огромная ёлка светилась огнями. Визг стоял такой, что временами закладывало уши.

Петух появился не один, а как обычно со свитой. Все трое изрядно подшофе, а предводителя местного воинства штормило по-взрослому. Итак! Момент истины!
- Мать мою в фуфайку, кого я вижу! Какие люди к нам пожаловали! – обрадовался Петух, но друзья уже поняли подтекст. В Петухе, как в том паровозном котле скопилось немалое количество пару. И для того чтобы агрегат не разорвало изнутри, углану было необходимо срочно высвистеться. И Петух свистнул, да ещё как!

- А вот ты подпиздыш, - палец гопника указал на Лёху. – Говорят ты сильно могучий богатырь. Типа бОксер и всё такое. Слабо со мной на кулачки? Ну, давай не сыкуйся. А, понял! У тебя же капы нет и труселей с лампасами гггыыы…. А тут пацаны чешут, будто маман твоя уже в Свердловске на вокзале шалавой подъедается…

Последнее слово Петух сглотнул вместе с мощным хуком и знатной дозой собственных соплей. Ну и собственно понеслась родимая.
Через мгновение всё взорвалось, разлетелось на осколки с тем, чтобы схлестнуться волнами и переплестись клубком орущих, плюющихся, кусающихся и царапающихся змей.

Упав на карачки от чьей-то зуботычины, Лёшка тряхнул головой, взгляд прояснился и перед самым носом он увидел чьё-то колено. Не раздумывая, он со всей дури вонзил во вражескую плоть все свои зубы.
Удар укушенного колена по морде был страшен. Лёху швырнуло в воздух и с размаху хрястнуло спиной об угол катушки. А голос Щепы сверху крикнул, - Лешак, ты, где курва? Они бляди ещё кусаются…

Через минуту на площадке под ёлкой мудохался весь посёлок. Смешались таки уже который раз в одну кучу и кони и люди. Двое озверевших гигантов, обнявшись крепче родных людей, катались по снегу, при каждом удобном случае нанося противнику, удары куда попало. На мгновение они разлиплись. Это были отец и сын Наговицины.
- Сынок, Витька, ты сука? – растерянно вскрикнул отец-Наговицин.
- Батя, - ещё более растерянный и обречённый голос сына.
- Так ты отца бить пащенок, на…
Только сошлёпало!

Под самой ёлкой резвились бабы. Ну а чё? Бабы тоже люди, только хуёвые. А схватились две вечно враждующие поселковые лярвы. Ритка Дудина, подарившая пацанам секунды полёта с триппером в нагрузку и её вечная антагонистка Маринка Караваева.
Летели клочья крашеной хной шерсти, визг закладывал уши. Пахло удручающе.

Если бы не Знамер со Щепой, то Леху, пожалуй, запинали бы на смерть. Поскольку попал он в самый эпицентр «народного гуляния» Четыре сильные руки ухватили его за ноги и рывком, как вантуз из сральника выдернули из гущи визжащих тел.
Минут через десять, сидя с бутылкой отошедшего Волжского в подвале жилого дома, парни оценивали приобретения.

У Знамера не хватало двух пуговиц на пальто. Щепа же наоборот сохранил все пуговицы, но получил хороший бланш под глаз.
- А ещё какое-то гавно мне колено до крови прокусило. Но я вроде успел его зацепить с ноги по хавальнику.
На Лёху было больно смотреть. Тот самый хавальник распух на манер манника. Губы-оладьи кровоточили. Два передних зуба качались и добавляли крови в общий ручеёк.

Вино допивали в суровом молчании. Закурили. Через минуту или две заговорил Щепа.
- А вобщем неплохо погрелись. Весело. Ну, какой русский не любит быстрой езды?
- Лишь бы не получить потом пизды, - пробубнил разбитым ртом Лёха. Но пробубнил себе под нос, так что его никто не услышал. Вобщем праздник удался.

***

Как бы не ярились метели, как бы не скрипел мороз своими сапожищами по стылому снегу, в итоге всё равно приходит весна. Неизбежность. Но, какая приятная и долгожданная. После зимнего анабиоза, полусна полусмерти, одним замечательным утром ты вдруг просыпаешься помимо будильника-фашиста от необычных звуков. Что это?
Господи! Это капель…

Март. Левитан. Обычно с этими именами у Лёшки ассоциируется приход весны. Ещё с детства запала в душу картина великого художника. Этот козырёк над крылечком с куском подтаявшего снега. Эта лошадь, ещё грустная, но уже весенняя. Да, именно так. Весенняя лошадь. Ведь есть же зимний единорог?

С утра пораньше, пока квартира мирно досматривала сны, Лёшка был на ногах. Восьмое марта. Нужно многое успеть. Купить подарок Нине Васильевне, приколоться над батей, а как же? Но главное, сегодня приезжает Маринка.
Ещё в сентябре волею судьбы пришлось ей уехать к бабке под Винницу. Родители? А они дома почти не живут. Всё в каких-то экспедициях. То ли Атлантиду ищут, то ли золото Маккены. А Маринка живёт у тётки, лишь раз в три-четыре месяца радуясь краткосрочным набегам родителей-кочевников. Но тут заболела бабка, и пришлось катить за тридевять земель. Надо!

Лёха с пяти утра не находил себе места. Три раза попил чаю, два раза бегал на лестничную площадку курить. С отцом в этом плане было достигнуто соглашение. И не без участия Нины.
- Ну что ты Володя его так плотно опекаешь? Семнадцать лет, дай парню жить. Дай самостоятельности. Ведь курит же, так что ж он по зауголкам-то прячется как босяк?
Лёшка благодарен ей за это, хотя при отце не курит. Дискомфортно как-то.

Не выдержав испытания ожиданием, он одевается и, прихватив сигареты, ныряет в серость утреннего двора. На лавочке перед подъездом сиротливая нахохленная фигурка. Кто?
Так и есть, Васька Мысягин из трёшки.
- Привет отрок, что случилось? – спрашивает Лёшка.
Васька долго сопит, потом трудно выдавливает: - Пьют. Всю ночь.
Лёха закуривает. Васькина рука тянется к сигаретам и Лёха нехотя шлёпает по ней ладонью.

- Слышь Лёшечный, а может меня в детский дом сдать? – говорит Васька. – А то я ещё знаешь, чё придумал? Можно что-нибудь украсть и сесть в тюрьму. Там хоть кормят каждый день, и ботинки дают новые, без дырочек…
Лёха скрипит зубами, подгребает к себе озябшее тельце первоклашки и, укрыв его полой своей куртки, гоняет безрадостные мысли.
Как же надо достать семилетнего человечка, чтобы он добровольно попросился в тюрьму. Нет, сегодня же пойду к Санычу. Он на базе федерации бокса открывает круглогодичный лагерь-интернат для таких вот трудных и неприкаянных детей.
Схожу, авось поможет.


Поезд пришёл точно по расписанию. Лёха, со своим нелепым букетиком мимоз уже час барражировал по перрону. Искурил пол пачки сигарет, испсиховался. Наконец-то!
Внимание! – провозгласил грозный голос из динамика. – Скорый поезд «Кама» прибывает на первый путь Горнозаводского направления.
Встречающих заметно прибавилось. Загомонили, засуетились. Стальное чудовище показалось из-за поворота и, сбавляя ход, отшвартовалось у перрона. Из открывшихся дверей посыпались первые и самые нетерпеливые.

Раздался смех, чмоканье поцелуев. Радостные лица, шутки. Но Лёшка ничего этого не видел. Из вагона номер шесть грузно выпал толстый джигит весь увешанный баулами и мешками. Двое пацанов Лёхиного возраста с рюкзаками и…
Кадр остановился. Навстречу Лёшке, светясь всем лицом и раскинув руки в стороны, как птица, шагала, нет, бежала, летела Маринка! Его Маринка!

Конец первой части