Еще в институте я видел ее лицо. В каком то музыкальном журнале, по моему «Bravo». Журнал пропал, а образ остался, перешёл в сны и там стерся. За ненадобностью видимо. Я так думаю. Впрочем, к чему это я? Да к тому, что образы просто так не существуют. Они зачем-то, к чему-то и все такое… Она была красива. Не то слово, она просто убивала вокруг себя всю другую красоту. Представьте граждане, что вы увидели в гастрономе девушку. Нет, лучше так.  Припёрла вас толпа в метро к противоположному окну, а там, на мертвом стекле её отражение, ну то есть образ. Вам наплевать на социальную несправедливость, пассажиров и грохот вагонов в утробе метрополитена. Вы прикованы к треклятому стеклу и познаете любовь, или что там еще. Вы боитесь обернуться что бы не спугнуть образ, вернее ту, которая не образ, а самая настоящая, ну вы понимаете. Потом толпа «сваливает» из вагона и вы мчитесь в пустоте к своей станции, на которой вас никто не ждет. Даже образно.
  Я шел по тротуару мимо магазинчиков и палаток таджикского общепита. Вечер. Все дела. Прохожие смотрят в асфальт и тупо текут по своим делам, куда то в прошлое. В настоящем  только менты. Они застряли в нем как комары в янтарной смоле, но еще шевелят лапками и ждут своей жертвы. Я прохожу мимо без паспорта и веры в Бога. Прямо в грязный магазинчик «Продукты». Там светло и урчит холодильник.
- Дайте мне коньяка, не совсем паленого, можно «Аист» - с ходу проговариваю я  волшебные мантры.
- «Аист» в маленьких бутылочках – отвечает мне взъерошенная  армянка, поспешно одергивая одежду.
  Она так стремительно выскочила из подсобки, что я разглядел в темном углу восточные усы и золотую «печатку».
  - Давайте маленьких, десять штук и сыр вон тот с плесенью, а еще мандаринов, три мандарина конечно, и «бабаевский» батончик, – читаю я соответствующий псалом.
  Армянка, шустро краснея, заметалась вдоль витрины, собирая артефакты в дешевый пластиковый пакет.
  - С вас 1260… – произнесла она «многие лета».
  - Вот – сказал я, и выложил на блюдце рублёвый «аминь», затем добавил - и повесьте колокольчик на входной двери, все так делают…

***
  Я с пакетом подхожу к подъезду и тычу в глазок домофона магнитным брелком. Звучит невидимая музыка без лишних тонов и массивная дверь дает «добро» на вход. Я не люблю лифты и обожаю ходить на 10-й этаж пешком. Как спаситель на  Голгофу. Как лама в Шамбалу. Лифт сужает кругозор и способности к творчеству. Разве что написать на его стенке чего. Ну, вот и дверь моей съемной квартиры, обитая серым дермантином. За ней покой и вселенское равенство. Но что-то удерживало меня перед дверью. Какой то невидимый барьер, преграда или что там ещё. Никакой мистики. Просто подумалось о чем-то из прошлого и тут же стерлось. Образ. Ерунда. Ещё на прошлой неделе все гости были благополучно выперты из квартиры, а если что и осталось, так только образы. Слепки безумной вечеринки ушедшей в обратную сторону.
  Я открываю дверь. Вхожу в прихожую, включаю свет. Пусто и спокойно здесь. Да именно так надо входить в свой дом, если он конечно у вас есть. У меня его нет, но коньяк, опять же.  Разулся я, скинул куртку и направился в кухню. Граждане, всегда мойте руки перед едой, а то не хорошо как-то. На столе я разложил продукты и секунд десять смотрел на все это. Потом неторопливо обезглавил маленький «Аист» и выпил его. Так надо. Так надо готовить себя к сказке, если вы конечно в неё верите. Ничего не ешьте в это момент, а то сотрёте будущее.  Через минуту я поместил все ритуальные снадобья на жестяной поднос с изображением мясного натюрморта и прошёл в комнату. Поскольку руки мои были справедливо заняты, я толкнул выключатель носом. Еще одна часть бытового пространства проявилась из тьмы. Я осторожно поставил поднос на журнальный столик с мутным и липким стеклом. Затем направился к дивану, что бы взять пульт для телевизора, настроенного на канал «Discovery». Я увидел пульт и рядом с ним её. Её увидел я тихо сопевшую в волшебном сне. В одежде и босоножках. Какая одежда? Да ничего особенного: джинсы там, маечка и тонкий серебристый браслет (но это уже не одежда). Я не удивился и даже не стал щипать себя за руку. Я ущипнул за руку её. Всегда так делайте в подобных обстоятельствах. Она пошевелилась, мурлыкнула и перевернулась на другой бок, для того, чтобы я смог её внимательней рассмотреть. Но мне этого было не нужно. Я знал, что это она. Я знал, какая она. Ещё по той фотографии из журнала «Bravo». И это был не образ на стекле вагона метро. Это была моя любовь, которая рано или поздно приходит хотя бы таким манером. Не удивляйтесь ничему. Примите как должное. И ждите, когда она проснется. А пока можно выпить коньяка ещё маленькую бутылочку, но только на этот раз с сыром. И обязательно сидя в кресле или там на табуретке. Стоя вторую дозу не пьют – не правильно это.
  Я включил телевизор, соответственно приглушив звук. С экрана вещали о безработице и чьих то останках найденных у побережья острова Хоккайдо. В этой местности постоянно находят трупы, насколько я себя помню. На другом канале шел какой-то сериал о тетке в рыжем плаще и каком-то седом бизнесмене. Я перескочил на «Discovery». Там готовили к продаже Мерседес 230. На этом моменте я достал третью бутылочку «Аиста», разодрал мандарин и занюхал им коньяк.  «Вот теперь можно встречать потенциального покупателя.  Интересно, смогу ли я окупить затраты и получить ожидаемую прибыль» - бодро тараторил ведущий программы «Авто диллер». Я точно знаю, что свою прибыль он получит. Тачка хорошая. Мне б такую.
  - Где я? – вдруг раздался сонный голос.
  Я реально понял что говорили по французски, но не подал виду. Я не знаю этого языка, и зачем он мне вообще нужен. Однако, повернувшись к дивану и увидев эти испуганные глаза я ответил по французски. Только пожалуйста не задавайте глупых вопросов, типа «почему по французски?». Не задавайте и всё. Я ведь уже говорил про образы.
  - В моей недавно снятой квартире, на диване находишься ты – искренне ответил я.
  - А почему ? - пытали меня эти чертовы глаза.
  - Не знаю, но я безумно рад, что ты здесь, как тебя зовут? – вопросом перебил я свою девушку, не зная куда положить пульт от телевизора.
  - Анна, меня зовут Анна, а что я делаю в твоей квартире?
  - Ты спала, теперь наверное хочешь есть, вот сыр…
  - Ты кто?
  - Я Bespyatkin, но это неважно, ванная комната там – кивнул я в нужном направлении.
  Она недоверчиво посмотрела  в ту сторону и как наигравшийся за день котенок зевнула, не успев прикрыть рот ладошкой. Потом она прошла в ванную. В это время в телевизоре «диллер» продал Мерседес и пожал руку новому владельцу. Я развернул «бабаевский» батончик. Все-таки шоколад.
  Она пробыла в ванной достаточно времени, что бы я опустошил четвертую бутылочку. Батончик я не тронул. Оставил для неё. Все-таки шоколад. У французов он в почёте. Вот, только из спиртного чертов коньяк. Но она не отказалась от «Аиста». Сжевала полбатончика и опять стала смотреть мне в глаза.
  - А где моя мама? – неожиданно спросила она.
  Я, конечно, знал свою гостью ещё по журналу, но вот о маме её не имел никакого понятия. Какая мама? Ни о какой маме речи не шло. Но ведь она спросила.
  - Твоя мама, наверное, осталась там, ну ты понимаешь… - вполне правдоподобно ответил я.
  - На башне?
  - Ну да, на башне, а где же еще
  - А я, выходит, все же упала? – задумчиво произнесла Анна
  Эти слова хоть и прошли мимо меня, но след оставили. Упала, так упала.  На мой диван. И это же прекрасно. Почаще б так падать.
  - А где ты живешь? – снова обратилась она ко мне.
  - В Москве, в Чертаново, а зачем тебе это? – разозлился я.
  - Нет, ты должен жить в Париже
  - Я не должен жить в Париже, я даже в Москве то не должен жить, просто обстоятельства…  - выкручивался я, смутно понимая, что придется  врать про работу, которой нет, скрывая криминал.
  Но ничего такого не произошло. Анна просто встала и подошла к окну. Она резко распахнула шторы, которыми я отгораживался от московской, пакостной весны. Я понял, что за окном творится какая-то дрянь.
  - Зачем ты меня обманываешь Bespyatkin, мне и так не по себе – с укором шепнула она.
  Я подскочил к окну и произнес что-то матерное и нужное. За пыльным стеклом текла чужая французская жизнь, судя по торчащей вдалеке Эйфелевой башне. Это единственное что я знал о Париже. Я вернулся к столику и выпил ещё. Спокойно. Она мне привиделась. Это нормально и ожидаемо. Она задает вопросы, понятное дело. Но вот если я вижу за окном Париж – это совсем не нормально. Это архи не нормально.
  - Налей мне ещё брэнди – попросила Анна.
  Я не стал уточнять, что я купил в армянском магазине и просто плеснул «Аист»  в единственную рюмку в доме. Она проглотила «брэнди» как сок и опять уселась на диван.
  - Я сегодня умерла, Bespyatkin, это был не сон – спокойно сказала она после непродолжительной, но милой паузы.
  - Мертвые конь.., то есть бренди не пьют, поверь мне, да еще в чужих квартирах – попытался я осмысленно ответить на её бессмысленную фразу.
  - Ты не понимаешь, я действительно упала с Эйфелевой башни, назло маме.
  - При чем тут твоя мама?
  - Она нашла мне «правильного» жениха, она всегда все делает не спрашивая никого и считает это единственно правильным.
  - Бывает.
  - А я сказала, что спрыгну с башни, с неё все прыгают – модно…
  - Ага.
  - Я хотела ее напугать и помню, что сорвалась с парапета, значит я мертва – закончила Анна  свою простую историю и вздохнула.
  Я достал очередную бутылочку чертова пойла и раздербанил второй мандарин. Образы – это конечно хорошо, но теперешняя ситуация выходила за рамки моего понимания. Во первых, мне очень не понравился пейзаж за окном.  Во вторых, кто же все-таки умер? И как? А ещё меня  взяла обида на то, что моя, вернее мой волшебный образ ни слова не сказал о любви, там или дружбе. Пусть она из Франции, пусть мама у неё деспот,  но ведь наша встреча неслучайна. Она должна обо мне хотя бы догадываться.
  - Ты ничего не чувствуешь? – спросил я с надеждой.
  - У тебя плохой бренди – ответила она без эмоций.
  - Это «палёный» «Аист»…
  - Мне все равно, Bespyatkin, не обижайся, тебя я тоже во сне  видела,  в кошмарном…
  - Понятно.
  Да, действительно все стало понятно. Мы общались – это факт. В нереальных сферах и все такое. По телевизору об этом говорили. Какие то поля – тополя. Но, я её любил, а она меня в кошмарах видела. Как вам это нравится. И ещё этот Париж с башней. Лучше б я остался в Южном Бутово на хате у Лехи. Там в разгаре 8 – е Марта. Ну, вечеринка и все такое. Нет, я поперся домой отдохнуть и восстановить уровень чего то там в мозговой жидкости. А что  в итоге? Я в своей, недавно снятой квартире, в Париже и моя мечта из снов, мой образ – мертвая француженка, которой я в сущности по «барабану». Будут ещё вопросы? Да, осталось две бутылочки «Аиста». Я протянул одну из них Анне.
  - А пей прямо из горла – по французски сказал я.
  - Идет, - согласилась она и выпила быстрее меня.
  Мы поделили остатки батончика и мандарин. Стало легче дышать и общаться. Но говорить не хотелось. Мы целовались. Мы лежали на диване и готовили себя к главному. А и пусть она меня не любит. Это ее право – не любить. Но ведь это не может помешать нам трахнуться как в студенческой общаге. Реально не может помешать. И мы сплелись как осьминоги в пучине животной страсти. Одежды в сторону, Диван скрипел, деревья гнулись. Где то там за окном упала Эйфелева башня и зазвучала «Марсельеза». А кожа у Анны была тугая как мяч Лиги Чемпионов. Её грудь не имела аналогов в этой комнате и весна плакала где то у подъезда униженно как проститутка. И тут в квартиру позвонили. Позвонили настойчиво и грубо. Но мы успели. Мы успели даже больше.
  Потом я пошел к двери посмотрел в глазок. На площадке толпилось человек шесть. Трое были в униформе МЧС. Один из них держал «болгарку». Я попытался открыть замок, но у меня не было сил. Что за черт, замок мягкий как желе. А за дверью взревела обрезная машинка. И тут я понял, что стою по щиколотку в воде, которая мирными волнами проистекала из ванной комнаты. Я бросился туда. Так и есть – Анна не закрыла кран. В самой ванной есть специальное отверстие, через которое по трубке должна уходить лишняя вода, но в моем случае через него это проклятая вода лилась прямо на пол. Да не было там никакой трубки, граждане! Я закрыл кран и бросился в комнату под деловой рев «болгарки». В комнате тоже была вода. В ней плавали шкурки мандарина и маленькие бутылочки «Аиста». Анны на диване не было. Её вообще  нигде не было. Что за чёрт? Я интуитивно подбежал к окну. Да что б тебя! За окном Москва, Сумской проезд. И никакого Парижа с его ржавой башней. В это время в комнату ввалились МЧСники и, скорее всего соседи с нижнего этажа. Они громко тараторили про какой то евроремонт и «всякую пьянь».
  - Все, мандец, вызывайте труповозку и пузырьки эти пустые в мешок киньте, для анализа – гаркнул главный МЧСник.
  - Это коньяк «Аист» - возмутился я, уже понимая, тщетность своих объяснений.
  Меня никто не слышал и не видел – это факт. Я, по видимому сдох, товарищи, как в кино. Вот только почему нет тела? Вода есть, маленькие бутылочки есть, обертка от батончика тоже есть. А трупа нет. Ни моего, ни моей француженки. Тогда зачем они так говорят. Теперь уже в рацию.
  - Женщина, лет на двадцать пять, без одежды, да, сердце не бьётся, пульса нет, возможно передоз или отравление, я не медик, черт побери, сами решайте – орал в рацию главный спасатель. Притихшие соседи скорбно смотрели пустой  на диван. Потом кто то накрыл его пледом.

***

  Мобильник раздирался вовсю. Он пиликал своим маленьким зуммером настойчиво и опасно. Пришлось, не открывая глаз, ощупью взять трепещущий телефон.
  - Да, - выдохнул я в трубку.
  - Bespyatkin, ты где? – загудел мне  в ухо знакомый голос.
  - Где я? – задал я сам себе вопрос, открывая тяжёлые глаза.
  Фокус проявился не сразу, но уже без него я понял, что нахожусь в квартире Лехи в Южном Бутово. Рядом валялись тела прошедшего разврата и какие-то розы. Воняло окурками и блевотиной. Ничего нового. Гул в голове и все такое. Никаких поводов для волнения. Но, в мобильнике звучал голос моего подельника Макса. И звучал ох как недобро.
  - Где ты, я спрашиваю – кричал он в эфире.
  - Да у Лёхи в Бутово, чего ты орёшь? – прохрипел я устало.
  - Ты там давно?
  - Да уж дня три как…
  - Свидетели есть?
  - Ты чего, «афганки» пыхнул? Какие свидетели? – уже испугался я.
  - А такие! Я сейчас был у тебя, аккурат когда дверь с петель срезали… - ревел в трубке Макс.
  - Нафига, какую дверь, какие петли?
  - В твоей квартире открыт кран, вода залила соседей, приехали МЧСовцы, вскрыли хату, а там дохлая баба, причем вроде как иностранка, это по слухам, тебя уже ищут, понял?
  - Нет – честно признался я, чувствуя рвотные позывы.
  - Короче, запасайся свидетелями, я предупредил – уже тише сказал Макс и отключился.
  Я бросился к унитазу. Меня рвало неистово и больно. Давление в черепной коробке достигло максимума. Я был обречён. Я знал это. Мне бы только не хотелось, что бы мое тело нашли здесь в лёхином сортире. Впрочем, это всего лишь образ, отражение. Как в метро. Образы стираются и уходят. Иногда вместе с нами…