Первый раз  я встречаю Новый год в полном одиночестве.
Добровольно.

Оригинально.
Тоскливо.

Старый телефон взорвался трелью с последним ударов курантов. Я даже не успел отхлебнуть шампанского.
Ясно, новый год наступил, и все кинулись поздравлять родных, друзей, знакомых.
Кто же первым прорвался поздравить меня? Да, но кто же знает мой  номер? Очень интересно!
- Это я! Счастливого Нового года! Я в Питере! – ОНА. Послышались подчёркнуто несчастные  вздохи, долгие и  тяжёлые, - они явно требовали встревоженного вопроса «Что случилось?», но я молчал.
- Это я! Ты меня узнал?
«Ну, ещё бы! Кто же ещё может так тяжко и трагично вздыхать!»
- Я в Питере! А ты сбежал от меня в какие-то дебри цивилизации! И не верю, что тебе там платят миллионы! Или?.. Ты сбежал! И … - она зарыдала в голос, - …и я несчастна! И мне не хочется жить! Я  одна! На нашей старой квартире! Где мы были счастливы! Сейчас я выпью шампанского… а потом выпью пачку какого-нибудь снотворного! Прощай!
«Вот зараза! Да будь у неё сейчас под рукой снотворное, она бы прочла его название с этикетки! Но я верю!»
- Слушай, дорогая, не волнуйся! Успокойся! Ты нужна мне! В принципе… Не надо сейчас ничего делать! Успокойся! – я нудно бубню заклинания, сам мало в них веря. – Я скоро буду! Ничего не делай! Слышишь? Выпей одну таблетку… снотворного и ложись спать. Я сейчас же выезжаю! – Придётся садиться в машину и ехать – в Новый год, в ночь, в холод и гололёд. – Ну, как скоро? Восемьсот километров! Восемь часов? Ну, это если ты хочешь, чтобы меня привезли в гробу! Ты ложись спать, а я утром…днём буду!
«Чёрт бы тебя побрал! Ну, почему пятнадцать лет прошлой жизни не дают мне спокойно допить шампанское и сказать - наконец-то – «прощай»! Ведь год назад всё  стало просто и ясно! Так нет!»

Я летел по ледяной дороге за сотню и вспоминал. Спать не хотелось, но тени смутных  воспоминаний отблескивали на боковых окнах, выскакивали на обочину, бились в зеркало -  отвлекали, и я несколько раз ловил повороты в заносе.
«Вот же чёрт! Так я и в самом деле приеду в гробу… на колёсиках!» - ругал я себя и тупо ехал вперёд. Эх, надо бы остановиться, протереть хрустящим снегом лицо, отрезвить себя, усмехнуться  и повернуть назад, но я какого-то чёрта ехал вперёд к своему прошлому. Ну, вот какого дьявола?!

В ЛП я решительно сказал: «Всё! Надо перехватить пару часов! Позвоню ей, скажу, что скоро приеду! А вдруг она успокоилась. Спит. Ладно, не буду.»
Я остановился у деревянного двухэтажного дома на выезде из города, достал бутылку минералки.
В окно постучали: «Эй, эй! Вы чего тут остановились? Не надо ли помочь?» - мужчина в накинутой на плечи шубе с сигаретой. – «Я тут покурить вышел. Вижу, машина резко остановилась. Может, помощь нужна?»
- Нет, спасибо! Я просто подремлю часок-другой! Здесь рядом с Вашим домом.
- Э, нет! Вы думаете, я позволю тебе на пороге моего дома, можно сказать, мёрзнуть в машине?! В новогоднюю ночь! Прошу! Заходите в дом! Новый год же! Выпьем, закусим! Давай-давай-давай! – хлебосольный Демьян открыл дверь машины и стал настойчиво тащить меня за рукав.
- Спасибо, но мне через час ехать надо!
- Ну, раз нельзя, так нельзя! Но поешь тогда! Ну, хоть за столом посидишь… - не отставал хозяин.
Пришлось согласиться, иногда проще подчиниться течению… да, нет, всегда легче  подчинится течению, чем грести против. Так, по крайней мере, кажется.
За накрытым, уже растерзанным столом дремали у пустых рюмок два бородатых мужика, похожих на сказочных «двое-из-ларца-одинаковы-с-лица». Впрочем, склонённых лиц видно не было, только бороды топорщились на груди. Да три уставших женщины, качая головами, хрипло и как-то лениво выводили «Ой, мороз-мороз…»
Хозяин сел во главу стола, налил себе водки и призывно потряс бутылкой в мою сторону. Я отрицательно покачал головой.
- Ну, и правильно! Пьяному ехать ночью – последнее дело! Ларка! Ла-а-а-рка-а!
В комнату зашла простоволосая девушка лет восемнадцати в запахнутом байковом халате, домашняя, тёплая, чуть сонная.
- Лариска! Дочка! – похвастал хозяин. – Хороша? Лар, дай гостю тарелку чистую и вилку! А то отцу уже и выпить не с кем в Новый год!
Дочка вышла на кухню за посудой, а гордый отец опрокинул стограммовый стопарь, занюхал огурцом и тут же присоединился к бородатым счастливцам. Новогодняя нирвана!
Ансамбль неназойливым рефреном стелил  «…парня молодого полюбила я…»

Девушка вернулась с тарелкой, вилкой и гранёной рюмкой зелёного стела – тысячу лет таких не видел!
- Вам горячего положить? У нас картошка тушёная с мясом!
- Нет, девушка, спасибо! Я не голоден… Мне бы подремать пару часов.
- Пойдёмте! – Лара отвела меня на второй этаж. В комнату похожую своим содержимым на кладовку: собранная раскладушка, два свёрнутых матраса, круглый древний столик, старые стулья, трёхлитровые пустые банки в углу и еще какой-то полу-нужный хлам.
Девушка зажгла две свечи на столике – огарок в закопченной эмалированной кружке и вторую -  почти целую -  в стакане. Сразу стало сумрачно. Вы замечали, что свечи собирают  вокруг себя темноту?
И стало почему-то тревожно.
- Вам раскладушку разобрать? – не дожидаясь ответа, девушка поставила стул и уселась у окна, глядя на улицу. – Ваша машина? Красивая!
Я подошёл посмотреть на свою красивую машину. Лариса неожиданно обхватила меня за талию и прижалась лицом к животу.
У меня перехватило дыхание:
- Девочка, ты что?
- Я не знаю… - она подняла на меня глаза и поглядела долгим, призывным взглядом. Каким-то по-собачьему печальным взглядом…
- Ларис, не надо… - просящее промямлил я. Я ничего не чувствовал к этой симпатичной девушке, кроме того, что через минуту могу оказаться последней сволочью, поправшей  законы гостеприимства.
Лариса прижалась ко мне изо всех сил. Улыбнулась:
- Я тебе не нравлюсь?
Эта улыбка разбудила и возбудила меня:
- Ты очень красивая! Очень! Но… - начал я дрожащим голосом, выдающим нарастание возбуждения, голова шла кругом, и девушка с каждым моим прерывистым вздохом  казалась мне всё красивее и желаннее. – Но – зачем?

В самом деле – зачем? Это не такая глухомань, где нет никаких мужиков, город жилой да  вон Питер под боком, да и сама девушка ни капли не похожа на похотливую шлюшку.

- Я так хочу. – Девушка встала, прижалась ко мне всем телом, сквозь мягкую материю я почувствовал маленькую крепкую грудь, упругий живот. Она подставила мне губы и закрыла глаза.
Я почти по-отечески нежно прикоснулся губами к уголку её губ. Я ещё ничего не решил, хотя горячее дыхание и бурлящая кровь уже побеждали холодную голову.

В это время ручка двери задёргалась – кто-то хотел зайти к нам.
- Наверное, дядя приехал? – взволнованно прошептала Лара и заглянула мне через плечо в окно. – Хотя нет. Его машины не видно.
Моё сердце колотилось в груди, как колокол, мне казалось, оно сейчас разбудит весь дом и весь город. 
Девушка направилась к двери. Я пытался её задержать, но она, как угорь выскользнула из моих рук. Я делал страшное лицо,  тряс руками ей в спину и почти беззвучно шептал  «не надо открывать!», но Лариса подошла  к двери, повернула ключ и сильно толкнула её – дверь широко распахнулась. Я с тревогой ожидал, кто же за нею окажется.
За дверью никого не было.

- Никого… - то ли обрадовано, то ли разочаровано произнесла Лара. – Никто мне не  может помешать.
Она снова закрыла дверь на ключ, задула свечи, отчего загадочные, мечущиеся  тени  разбежались по углам, и в комнате стало светло, как днём, от уличного фонаря, светящего в окно.
- Иди ко мне! – Лариса раскинула на полу матрас, на него второй. Сняла халат и осталась в короткой кружевной алой сорочке.
- Иди ко мне! – повторила она требовательно, как капризный ребёнок, и легла на матрас.
Я тянул время:
- Слушай, лапонька, ну, зачем, зачем тебе это? Я не понимаю! Тебе хоть сколько лет-то?
- Я в этом году школу заканчиваю… Да есть мне восемнадцать, если тебя это … пугает. Иди ко мне!
Я прилёг сбоку на матрас и стал нежно гладить сквозь кружева молодое прекрасное тело. Грудь её была, на мой взгляд,  маловата, но это только увеличивало возбуждение – так это было необычно и непривычно для меня. Стянуть сорочку Лариса не позволила, мне удалось её только задрать до талии, дальше я встретил упорное сопротивление. Трусиков на девушке не было.
Сам я раздеться не успел. Я успел только расстегнуть брюки и рубашку, как Лара буквально затащила меня на себя и помогла проникнуть в себя…  На миг Лариса напряглась всем телом, коротко простонала…
Всё произошло так быстро, что мысли остались в прошлом…
Она оказалась девственницей.
- Лариса?.. – я, превозмогая страсть, пытался проявить нежность и заботу…
- Нет, всё нормально… Да! Да!

Я терялся в догадках. На сердце было тяжело и неуютно.
- Ларочка, зачем? – В ответ она рассеяно улыбалась, гладила меня по щеке и смотрела куда-то вдаль вквозь мои зрачки.
Я закрыл глаза.
Усталость, возбуждение, разрядка, загадочность происходящего – всё это просто вырубило меня, словно дубина.

Когда я открыл глаза, Ларисы рядом не было. Прошло три часа небытия.

Я недолго поколебался: искать ли мне прекрасную весталку, чтобы проститься, или уйти по-английски. Я чувствовал вину, тоска и раскаяние разрывали моё сердце. Я решил, что и так уже достаточно начудил, чтобы меня прирезали без суда и следствия. Сел в машину, никому не сказав ни слова и тихо уехал в Питер.

В своей полупустой квартире ЕЁ я, конечно, не застал. Что и следовало ожидать.
На кухонном столе лежала записка.
«Ты всё такой же недотёпа и неудачник. Я знаю, что ты мчишься ко мне сквозь мглу и ветер. Но ты мне не нужен. Я презираю тебя. Ничего я с собой делать не собиралась и не собираюсь. Но пусть тебя гложет совесть, что ты всё-равно не успел бы меня спасти, если бы я захотела умереть в эту ночь.»
Она всё такая же взбаламошенная стерва. Ничто её не может изменить.

На все новогодние выходные я остался в Питере. Раз уж так получилось. Я прошлялся по старым знакомым, которых не видел кого пару лет, а кого и все десять,  попили водки, повспоминали недавнее и давнишнее прошлое, посмеялись и погрустили. В редкие минуты протрезвления я ощущал в мозгу болезненную занозу тоски.

Назад я ехал через девять дней.

ЛП.
Где же тот дом? А вот!
Зайти? Проехать мимо?
Дверь нараспашку. Для приличия поскрёбся о косяк. Зашел.
Словно никуда и не ездил. Тот же стол. И люди как-будто бы те же самые сидят, склонив головы. «На нём защитна гимнастёрка, она с ума меня сведёт…»
На звук шагов поднял голову хозяин, уставился на меня мутным взглядом красных глаз. Наморщил лоб, пытаясь сообразить, кто пришёл. Как ни странно, узнал.
- А! Это ты! Опять едешь? – и пьяно заплакал. – Ларочка-то, моя доченька, померла ведь!!!
Озноб пробежал по всему моему телу:
- Что? Что случилось? Когда?
- Да вот девятый день сегодня! Вены себе моя дурочка, дочурка моя вскрыла! Умерла! Сама… - мужчина выл в голос, как плакальщица, но я верил ему, его горю. У меня у самого слёзы побежали по щекам, как горячие ручейки.
- А что? Что случилось? Как? – «Это всё из-за меня! Это всё из-за той ночи! Я виноват! Я же лишил её девственности! И она… Но ведь она сама! Сама!»

- Да, она сама! Да, она перед Новым годом узнала, что СПИДом болеет. Записку написала, что виновата и не может жить. И не хочет умирать.

Моя рубашка в один миг стала мокрой от ледяного пота, смертельной стужей обдало виски.
- Примите… соболезнования… - в ответ хозяин, промакнув рукавом слезы, протянул полный стакан водки. Я выпил, поставил пустой стакан на стол,  на ватных ногах вышел во двор и сел в машину.


Медленно падал снег в зыбких лучах фонаря, а может, это слёзы застилали глаза.
«Да, пьяному ехать ночью – последнее дело!» - вспомнил я прошлые слова отца Ларисы.
«Ну, что же делать. Надо ехать. Домой.»

  xxx. Тока што (с пажеланиями здаровья и тэдэ)