– Может, на Кабуки-тё рванем, господин Ханадзоно? – погремев льдинками, Исидзава отхлебнул из стакана. – Скучно тут что-то.

Чуткие к настроению ГОСТЕЙ, гейши расторопно собрали свои балалайки и тряпки. Подобострастно кланяясь, деликатно усеменили задом в смежную комнату. Как обычно, за окном 23-го этажа полыхал ночными огнями безумный Синдзюку. Было и в самом деле скучно валяться на татами, слушать заунывное «высокохудожественное» бренчание сямисена и хлебать мидзувари – сильно разбавленный виски.

– Просил же, не зови меня так, – с трудом сдерживая раздражение, произнес Вадик. Сочетание тревожных слов «зона» и «хана» всегда его расстраивало.

– Ну а как тебя величать-то, не Бредд Пит же? – удивился Исидзава. – По-русски твою фамилию фиг выговоришь, а в переводе на человечий язык она звучит вполне благозвучно. «Ханадзоно» Цветочный Парк. Почти так же красиво, как моя. «Исидзава» Каменное Болото.

– А может домой, баюшки? – жалобно попросил Вадик. – Завтра у нас тяжелый день.

– И слышать ничего не хочу! – возмущенно замахал руками Исидзава. – Ты наш дорогой гость, мы радушные хозяева, так что стисни зубы и терпи. Правильно я говорю, Тотиори?

– Что-то неохота на Кабуки-тё, только вчера там тусили. А в soup land на Ёёги идти боюсь … мне дружбан из нашего отдела продаж сказал по секрету, там половина полинезиек гонореей болеет. Если я что намотаю и домой притащу, жена меня прибьет, – озабоченно пробормотал Тотиори, он же Гнутая Ива. – А сколько там еще осталось, Исидзава-кун?

Исидзава достал последний чек. – Да еще как минимум тридцатник манов на карте. Надо тратить!

– А заныкать и попилить на троих никак? – с надеждой спросил Вадик. – Мне бы десятка манов на карман не помешала.

– Ясен пень, мне бы тоже не помешала! Но не получится, – огорченно вздохнул Исидзава. – Все строго под роспись с чеками, мне ж потом отчитываться. Все равно бухи в понедельник представительские спишут, остатки сгорят … как подумаю, сердце кровью обливается! Проклятая плановая экономика, как у вас в бывшем Союзе. Тебе ли не знать, Ханадзоно? Так что, хошь не хошь, а надо куражиться, ибо деньги ляжку жгут.

Некоторое время трое сидели в тягостных раздумьях. Из соседних Покоев Хрустального Безмолвия доносились ураганные вопли. Там уже третий час квасила бригада татуированных тимпира, отмечая коронацию нового пахана-оябуна. «Вот ведь здоровье у людей» – с завистью подумал Вадик. Не то, чтобы ночной Токио был беден на развлечения, или ему не хотелось куража. Просто жизненные силы организма имели предел, и Вадик его уже значительно превысил.

– Слушайте! А как на счет заточить Кишечник Сколопендрии, на посошок? – вдруг встрепенулся Исидзава. – По-конски дорого, зато божественно вкусно!

– А ведь дело говоришь, – болванчиком закивал Тотиори. – Как это я сам не додумался? Ханадзоно-сан, собирайся! Ты такого точно не едал, это элитарное блюдо, эксклюзив.

* * *

Но по мере того, как JR уносил их все дальше от Токио в сторону Тибы, слабые надежды Вадика отведать по-настоящему элитарное блюдо медленно, но верно угасали. Он достаточно долго знал своих партнеров, чтобы подозревать их в чем-то хорошем. Было очень сомнительно, что среди унылых рисовых полей их ждал дорогой ресторан.

Уже глубокой ночью они вышли на каком-то маленьком полустанке, на задворках крохотной деревушки. В роще бамбука оглушительно трещали цикады, где-то вдали по-японски жиденько брехали собаки. Олицетворяя рабскую покорность судьбе и пресловутое трудолюбие, несколько согнутых дугой изможденных крестьян возвращались с работы.

Немного поплутав по узким кривым улочкам, троица вышла к странной покосившейся хибаре. Несмотря на поздний час, а завалинке сидел корявый и высохший старикан. Словно на приеме у президента корпорации, Исидзава и Тотиори еще издалека начали подобострастно кланяться. Дедан, по видимому, привыкший к столь рьяному проявлению риспекта, лишь снисходительно махнул рукой – «ладно, заходите, коль приперлись».

Внутри хибара выглядела еще ужасней, чем снаружи. Нечистый земляной пол, несколько липких от грязи столов, колченогие стулья, обветшалая «как-бы» барная стойка, на которой красовался неожиданно новенький, ультрасовременный кассовый аппарат. Вадик нисколько не удивился, не обнаружив внутри этой юдоли скорби других посетителей. Исидзава о чем-то таинственно пошушукался с дедом, после чего вернулся за столик.

– Это вообще что за старый черт?! – Вадик наклонился к Исидзаве. – Куда вы меня притащили, упыри?

– Тихо, тихо, – испуганно зашипел Исидзава. – Вдруг услышит! Это же легендарный Окада-сама, живое национальное сокровище. Он единственный человек в стране, который знает, как готовить Кишечник Сколопендрии. Ты хоть представляешь, сколько это стоит? Как раз тридцатка манов на троих и уйдет.

– Что еще за кишечник сколопендрии?

– Это название блюда. На самом деле никто не знает, из чего его готовят. Великий секрет из глубины веков, который Мастер передаст перед смертью лишь своему единственному ученику. Тот сохранит этот секрет и расскажет своему преемнику, когда придет время.

– А почему в таком гадюшнике? – не унимался Вадик.  – Куда санэпидемстанция смотрит?

– Дань традициям! На самом деле это не гадюшник, тут все по-феншую, – поучительно встрял Тотиори. – Видел бы ты, что тут днем творится. Не протолкнуться, несмотря на дороговизну!

Через некоторое время дед вернулся из мрачной кладовки, очевидно выполнявшей роль кухни. Гнусно ухмыляясь, он поставил перед друзьями три одинаковые плошки, до верха заполненных подозрительной студенистой массой. По внешнему виду и тошнотворному запаху больше всего это напоминало несвежие отходы потрошения рыбы. Сверху, для придания окончательного совершенства, чудо кулинарной мысли было украшено веточками петрушки. Исидзава и Тотиори с истинно азиатским чавканьем набросились на угощение. С пугающей быстротой заглотив свою порцию, Исидзава заискивающе глянул в глаза Вадика. – Ты не хочешь, Ханадзоно?

С трудом сдерживая рвотные позывы, Вадик молча пододвинул ему свою миску. Вторая порция была также жадно проглочена.

– Ну вот, – сыто рыгнул Исидзава. – Теперь нужно чем-нибудь отлакировать. Я, пожалуй, отведаю саке из фугу.

– Он еще и рыбу фугу готовит? – ужаснулся Вадик. – Для этого же сертификат нужен.

– Для Мастера, умеющего готовить Кишечник Сколопендрии, пара пустяков состряпать что-нибудь из фугу, – парировал Тотиори. – К твоему сведению, саке, настоянное на яде «фугу», очень мощная вещь. Чудовищный биостимулятор с кучей странных эффектов. Пить его можно не чаще, чем раз в полгода, иначе сгоришь как свечка. Мне, например, нельзя, я зимой прошлого года уже пил. А вам с Исидзавой можно, – он помолчал и непонятно к чему грустно добавил. – Эх … какие же вы оба здоровые кабаны … и как я один вас обратно потащу?

Дед принес Вадику и Исидзаве две дымящиеся глиняные чашки, с торчащими рыбьими хвостиками. Перед Тотиори он поставил обычное пиво.

Саке оказалось слабеньким и безвкусным, как вода. Из вежливости допив чашку до дна, Вадик не стал просить добавки.

* * *

Стены кафе пульсировали и расцветали причудливыми говорящими растениями. Надо головами посетителей беспокойно кружили демоны-жнецы с острыми ятаганами в костистых лапах. Зная, что Вадик их видит, они злобно таращились в его сторону пустыми глазницами.

Благословенный отходняк никак не наступал. Вадик бессильно откинулся на спинку стула. Сидящий напротив Исидзава о чем-то горячо спорил на санскрите с призрачным киноцефалом в кольчужных доспехах. От нечего делать Вадик прислушался к их беседе. Но речь шла о настолько древней и скучной, к тому же заведомо неразрешимой философской дилемме, что он быстро потерял интерес.

– Раздупляйтесь скорей, дятлы! На синкансен опаздываем, – к столику подошел помятый, измученный и злой Тотиори с двумя кружками в руках. – По кофию и вперед, жопки в горсти … у нас переговоры в NEC через два часа.

Чтобы не видеть творящийся вокруг бедлам, Вадик прикрыл глаза. В голове уже рождался план мести. «Ладно … приедете вы осенью во Владивосток, я вам устрою русскую экзотику … свожу вас на городскую свалку, пусть бомж дядя Вася зажарит вам кошку … и потом напою вас денатуратом, настоянном на мухоморах».

– Да, именно так … на красных мухоморах … и могильных жуках, – пробормотал вслух Вадик.

Начинался очередной рабочий день.