Моё падение случилось в понедельник, 21 мая 1984 года. В тот день моему брату Сёмке исполнилось восемнадцать лет. Наша старшая сестра Марина уже несколько лет жила вместе с мужем в Москве. Кстати, она в тот день даже забыла поздравить брата с совершеннолетием, на что Семён, помню, жутко обиделся и впоследствии не раз ей высказывал свои претензии по этому поводу. Родители, наплевав на суеверия, заранее поздравили сына с днём рождения и укатили (так выпало - профсоюз на семейные даты внимания не обращал) в Анапу, предупредив строго-настрого Семёна, чтобы тот не устраивал дома никаких гульбищ и присматривал за младшей сестрой, то бишь за мной. Правда, отец разрешил Семёну в знаменательный день пригласить домой двух его закадычных друзей, бывших одноклассников, Петьку Исаева и Гришку Банахова. Папа почему-то считал их порядочными мальчишками.

        Придя со школы, я на скорую руку сделала уроки (оценки за год нам уже практически выставили) и включила телевизор. Подружка Инка предупредила (она всегда знала программу наизусть), что в два часа будут показывать «Лицедеев». Я их так любила, что готова была смотреть часами и в любое время суток. Клоун с громадным надувным телефоном так смешно разговаривал, что я от смеха валилась с дивана на пол.
        - Асисяй! – доносилось с экрана, а я держалась за живот и хохотала. – Низ-з-з-я-а-а! – продолжал клоун, – низя, низя, низя… 

      За этим занятием меня и застал брат со своими друзьями.  Я с радостью поздравила Семёна с днём рождения, чмокнула его в колючую щёку и принялась помогать накрывать праздничный стол. Именинник варил картошку в мундире, Петька чистил селёдку иваси пряного посола, а я, утирая «луковые слёзы», делала салат из квашенной капусты.

        - Дурёха, - корил меня брат, - говорил же тебе, окунай лук и нож в холодную воду.

        Немного погодя, друзья отправили Гришку к бабе Поле, жившей через дом от нас и круглосуточно приторговывающей самодельной водкой. Я не ошиблась - ни отец, ни Семён никогда не называли зелье бабы Поли самогоном, а именно так – самодельная водка. Уж я не знаю, чем эти два напитка отличались друг от друга, - может быть, просто покупатели не хотели произносить вслух неблагозвучное слово - но название прижилось и менять его никто не собирался. 

        Хлеб резать не стали, Семён разломал буханку руками, пояснив, что на Кавказе вообще хлеб не режут. Причём тут был Кавказ, я не понимала, но спорить с братом не решилась. Гришка вернулся скоро, и середину стола украсила бутылка из-под шампанского, заткнутая сооружённым из газеты кляпом, который напоминал головной убор египетского фараона. Недавно видела такой в учебнике истории.

          Я на минутку отлучилась из кухни в ванную, чтобы промыть холодной водой глаза. А когда вернулась, увидела, что рядом с фараоновской шапкой стоит бутылка лимонада. Чуть поодаль от неё лежала – о, боже, я не могла поверить своим глазам - роскошная и совершенно фантастических размеров конфета «Гулливер». Я съела её ещё до начала «банкета», даже не заметив, как это у меня получилось.
       
        - Ты чё, коза? – Присаживаясь к столу, нахмурил брови Сёмка. – Уже сожрала свою закуску?
        - Угу, - захлопала я ресницами. – Такая вкуснятина! Где ты её достал?
        - Какая тебе разница? – нарочито громко рассмеялся Семён. – Лишь бы тебе понравилось. Только вот рано слопала. Это не правильно…
        - Да ладно тебе, Сёма, - вступился Петька Исаев, – ну чего ты на девку напал?
        - Точно, - поддержал Гришка. – Пусть ест, она же ещё маленькая.
        - Я уже взрослая, - хмыкнув и насупившись, возразила я. – Мне уже двенадцать лет.
        - Ой, сиди ты, пигалица, - брат слегка щёлкнул меня пальцем по лбу, - взрослая нашлась. Или ты думаешь, сиськи выросли, уже и впрямь взрослая?
        Друзья загоготали, а я, почувствовав, как моё лицо превращается в очищенный     от корки арбуз, стиснула зубы и бросила в лицо брату:
          - Дурак!
          Я попыталась встать из-за стола, но Семён положил мне на плечо руку, резко надавил и, осклабившись, приказал:
          - Сидеть! Ты чё, обиделась, что ли? Здесь же все свои. А на брата, - он сделал паузу, взглянул на собутыльников и, ухмыльнувшись, добавил: - тем более, старшего, обижаться нельзя. Знаешь, как арестанты говорят? На обиженных воду возят. И ещё кое-что с ними делают…
          Семён в девятом классе загремел в тюрьму, которую мама называла тогда странным словом СИЗО.  Брат отсидел полгода под следствием и вышел, получив условный срок. Позже от него я узнала, что СИЗО – это аббревиатура от словосочетания «Следственный изолятор». Друзья уважали и даже немного побаивались Семёна, для них он был, как они выражались, авторитетным пацаном.

          Сёмка после тюрьмы обрёл странные привычки - часто хмурился и покашливал в кулак. Глаза у него были какие-то бесцветные, лицо продолговатое (ну, это в отца), щёки впалые, над левой бровью еле заметный шрам – ещё в дошкольном возрасте соседский мальчишка бросил в него куском угля. Кровь лилась рекой, но, мама рассказывала, брат не плакал. Короткая стрижка (хотя до ареста он носил длинные волосы), нос с горбинкой. Горбинка появилась у него в шестом классе – с кем-то подрался. На улице Сёмка выглядел суровым и неприступным, а дома я часто замечала, что он больше похож на большого ребёнка, особенно, когда смотрел вместе со мной мультики. Он так заливался и хватался за живот - увидь его в этот момент друзья,  никогда бы не поверили, что их товарищ сидел в тюрьме.

          Выпив полстакана мутного, вонючего напитка и, закусив хрустящей капустой, Семён, обнял меня и ласково прошептал:
        - Шурка, цепляй свой лимонад и дуй к себе. У нас тут свои базары. Иди, погуляй.
        - А можно я пойду во двор? – спросила я.
        Брат, взглянув на часы, ответил:
        - Иди, но чтобы в девять была дома. Смотри, дотемна не шарахайся. Ясно?
        - Ясно, - кивнула я.
        - И со двора никуда, - добавил Семён. – Иначе завтра не отпущу.
        - Хорошо-хорошо! – крикнула я уже с лестничной площадки и захлопнула дверь.     

        На лавочке у подъезда скучала Инка, моя одноклассница. Увидев меня, она обрадовалась и защебетала:
        - Ну что, посмотрела клоунов? 
        - Угу, - ответила я. – Умора. Они такие смешные.     
        - Сашка, к Алёне идём? – спросила подружка и добавила: – Она приглашала нас…
        - Не знаю, - пожала я плечами. – Семён запретил со двора уходить.
        - Почему? – удивилась Инна. – Он что тебе, отец-мать? Как это запретил?
        - Ни отец, ни мать, а завтра не отпустит гулять, и  буду куковать в квартире. А Алёна одна? – спросила я и, сделав паузу, добавила: - Я так её папашу не люблю. Какой-то он злой всегда.
        - Одна-одна, - заверила Инка, - я и сама не люблю к ней в гости ходить, когда  её предки дома. Ну так что, идёшь?
        - Может, всё-таки отпроситься у Сёмки? – встревожено спросила я у подруги. 
        - Угу, - усмехнулась Инна. – Отпросись на свою голову. А вдруг скажет «нет»? И тогда точно уже не пойдёшь. А так может и не узнать. Что он делает?
        - Водку пьёт, - смутилась я. – У него сегодня день рождения. Пришли друзья.
        - Ой, - махнула рукой Инка. – Тем более, пошли. Нужна ты ему. Они сейчас нажрутся и всё забудут. Пошли…
        - Нет, - покачала я головой. – Пойду, отпрошусь. Не хочется ругаться.
        - Слушай, Саша, - вдруг предложила подруга, - а пошли вместе. Я поздравлю его с днём рождения. Всё будет приятно человеку.
        - Точно! - обрадовавшись находчивости подруги, воскликнула я. – Пошли.

        Семён действительно остался довольным, что Инна поздравила его с днём рождения, и без всякого отпустил нас к однокласснице Алёне, при этом, всё же напомнив, что в девять вечера я должна быть дома.

        Наша подружка была, в отличие от нас с Инкой, из очень обеспеченной семьи. Её отец работал в шахте и получал, со слов Алёны, около пятисот рублей в месяц. По тому времени – это была неслыханная зарплата. Мама у неё была каким-то ревизором, и, как говорили мои родители, её боялись все продавцы и завмаги города. Алёна была первой девчонкой в нашем классе, которая пришла на один из школьных субботников в настоящих джинсах «Монтана». Все тогда просто обзавидовались. А что вы хотите, если люди иногда завидуют даже красивым похоронам.

      Алёна выглядела намного старше нас. Может быть, из-за несколько плотноватой фигуры. Но мне кажется, дело было не только в фигуре. В её взгляде присутствовала какая-то снисходительная не по возрасту покровительственность, что ли. Она уже начала подкрашивать ресницы и губы. Грудь выпирала из-под импортной атласной блузки, оставляя подмышками соблазнительные складочки, живот делился на два аппетитных батона, образовавшихся из-за туго перетянутой ремнём талии. При ходьбе ягодицы нашей подружки выдавали такие яркие зарисовки, что старшеклассники забывали (или не хотели помнить) в каком классе учится «фирменная» девочка. Умопомрачительный русый хвост Алёнки был всегда украшен не менее умопомрачительной заколкой в виде бабочки или какого-то сказочного дракона. Блядь, ну почему моя мама не торговый ревизор? Впрочем, всё равно моя мама самая лучшая. Пусть они, суки, хоть все в золотых доспехах ходят в школу, пусть захлебнутся французскими духами, пусть обожрутся финским сервелатом и обрыгаются чёрной икрой, моя мама – человек номер один на этой планете. Моя мамка лучше всех, моя мать  - королева, моя родная мамочка – царица. Мама, я люблю тебя, я никогда не забуду тебя. Мама, прости меня…
     
        Мы с Инкой очень любили ходить к Алёне в гости. Каждый наш визит превращался в праздничный банкет. Богатая подруга щедро угощала нас настоящим растворимым кофе и шоколадными конфетами. Что меня поражало, так это то, что конфеты у них дома стояли на столе в большущей вазе, и Алёна смотрела на них равнодушно, так, как я, к примеру, дома смотрю на пустую сковородку. Я всегда думала, сколько же нужно иметь в нашей семье конфет, чтобы они вот так свободно лежали в вазе, и никто на них не обращал внимания? А ещё у них дома всегда были апельсины. В любое время года. Мне казалось, что Алёна просто хвастает, когда говорила, что апельсины и мандарины она не любит. Разве такое бывает? Как можно не любить апельсины и мандарины? Это же бред полнейший. «Ну и пусть хвастает, - думала я, - нам с Инкой больше достанется.»

        - Я спросила у Алёны, сгущёнка есть? – доложила по дороге Инна.
        - И что? –  я даже приостановилась.
        - Есть, говорит, - улыбнулась в ответ Инна.
        - Слушай, вот она счастливая, - вздохнула я. – И одевается классно. И конфет у неё всегда полно. Кофе растворимый пьёт. Сгущёнка, мандарины…
        - Да, - вздохнув, согласилась подруга, - живут же люди. Говорят, её матери сами всё привозят. Прямо домой. Она иногда даже отказывается…
        - От чего? – удивилась я.
        - Ну, от подарков всяких. 
        - От конфет? – оторопела я.
        - От конфет, от сгущёнки, от кофе, от всего…
        - Да ладно тебе, кто ж от этого откажется? Враньё всё это, -  усомнилась я и предложила: -  Ин, а давай в нашу игру поиграем.
        - В одёжку? – весело спросила Инна.
        - Да, - ответила я и добавила: - Начинай ты первой.
     
      Инна отошла на два метра в сторону и громко заявила:

        - Смотри. Видишь, на мне надеты джинсы «Левис Страус» и чёрная водолазка. Ты видишь?
        - Да, конечно! - подбадривала я подругу.
        - На ногах, дутые сапожки с резиновой подошвой. Классно?
        - Отпад мозгов, - отвечала я и сама вступала в игру: – А на мне джинсовая куртка, в ушах громадные клипсы. Ты видишь?
        - Конечно, вижу, - громко подтверждала подруга, - продолжай.
        - Смотри, - я протягивала ей руки, - сколько у меня разных браслетов…

        Мы хохотали и радовались так, словно всё это и в самом деле было на нас надето. Это была любимая наша игра. Если не наяву, так хоть в мечтах мы иногда щеголяли друг перед дружкой в модной и красивой одежде. Наверное, многие мои ровесницы играли в такие игры. Как мне хотелось всё это на себя надеть. Как я ненавидела своё поношенное пальтишко, доставшееся от старшей сестры. Именно из-за этого я и любила май - можно уже было забросить подальше потёртое пальто и ходить в платье. 

            Видимо и вправду говорят, что богатство состоит больше в желаниях, чем в обладании чем-то. Хотя позже я познаю и другую истину: богатство – это вирус, который разрушает наш организм, требуя всё больших и больших приобретений, зачастую совершенно бесполезных и ненужных.

            Инка была такой же худой, как и я. Её коленки, вечно исполосованные коростой, были похожи на коленки оленя из зверинца приезжающего к нам в город каждое лето. Ситцевое платьице, заштопанное на бёдрах, топорщилось спереди, потёртые туфли, неровно обрезанная чёлка придавали моей подружке вид хулиганки и беспризорницы из какого-то фильма. Поцарапанную и взлохмаченную Инку я любила больше, чем сытую и ухоженную Алёну, но это не мешало нам дружить втроём.

            Алёна, в тот день была щедра, как никогда. Когда мы вошли в её дом, ахнули. На столе стоял фантастический фрукт - ананас.

        - Он что, настоящий? – округлив глаза, шёпотом спросила Инка.
        - Ты что, Инна? – рассмеялась Алёна. – А какой же ещё? Конечно, настоящий. Будете девчонки?
        - Спрашиваешь, - остолбенела я. – Конечно, будем. Только вот как его едят?
        -  Очень просто, сейчас покажу, - Алёна разрезала диковинный плод пополам. Ярко-жёлтая мякоть в тот момент показалась нам с Инной слитком золота.

            Алёна нарезала несколько кружочков, затем каждый кружок разделила крестом на четыре части. В тот день мы с Инной побывали на пиру. После ананаса пили кофе со сгущёнкой и ели шоколад «Алёнка».

          - Это мой дядя привёз, - пояснила подруга. – Он всегда дарит мне только этот шоколад. Из-за моего имени.

          Я чуть было не опоздала домой. Хорошо, у Алёны во всех комнатах  висели настенные часы. Заметив, что уже без десяти девять, я спохватилась и объявила, что мне пора. Натянув на ноги сандалии, я, попрощавшись с подругами, поспешила к своему дому. Даже сейчас стыдно признаваться, но я всё же умудрилась стырить несколько конфет из вазы и незаметно сунуть их в карман своего платьица. Есть такая пословица – трудно обнаружить вора, если он находится в доме. А мне так хотелось Сёмке сделать подарок. Всё же у парня день рождения. Брат долго не открывал дверь, а когда всё-таки отворил, я поняла, что он и его гости спали.

      - Молодец, – похвалил он меня, не опоздала.
      - Я-то вовремя пришла, да вот стою уже под дверью минут десять, - недовольно произнесла я.
      - Ладно, Шурка, не бухти, - потирая глаза, оправдывался брат, - приспали мы немного. – Ты как?
      - Нормально.   
      - Ну тады всё ништяк… 
        Я почувствовала в квартире какой-то посторонний, хотя и не совсем противный запах.
      - А чем это у вас тут воняет? – спросила я.
      - Не знаю, - заморгал Семён, однако я заметила, что он смутился. – Это, наверное, от сигарет.
      - Сигареты так не воняют, - возразила я и прищурилась. 
      - Ну, - Сёмка развёл руками, - сигареты, знаешь, разные бывают.
      - Разные, - согласилась я, - но воняет после них одинаково.
      - Ну, ладно, хватит, - насупился Семён, - пришла контролёрша.
      - Сколько раз тебе родители говорили, - продолжила я атаку, - чтобы ты в квартире не курил. Как теперь здесь спать?
      - Проветрим сейчас, - Семён торопливо открыл форточку. – У тебя-то в комнате дверь закрыта. Там свежий воздух.  Чего ты возмущаешься?

      Спустя несколько лет я буду узнавать этот запах за километр. Пацаны, оказывается, в моё отсутствие курили, как они называли, травку, то есть коноплю, впрочем, названий у этой гадости хватает – дурь, гашишь, анаша… Но тогда я ещё этих названий  не знала.

        Отчитав брата, я прошла в свою комнату и стала готовиться ко сну - завтра в школу. Оставались последние деньки. Мы не могли дождаться, когда уже закончатся занятия. В конце этой недели должны были выдать дневники с оценками. Я оканчивала школу без троек, но за мной числился долг по сдаче травы. Не знаю, как было в других городах, но в Новошахтёрске (ниже я расскажу подробнее об этом чумазом городишке) в обязанности каждого школьника входило  сдавать траву в закрома пригородного хозяйства. Старшеклассники сдавали чуть ли не по сто килограммов. У нас норма была двадцать килограммов на человека. Не сдашь, могли даже объявить, что в следующий класс пока не переведён. А как потом с таким заключением жить на каникулах? Мы всё оттягивали и оттягивали трудовую повинность, а учительница  каждый день напоминала нам о задолженности.

        Сняв платье, я решила не идти в ванную - отложила помывку до утра. Запрыгнув в кровать, также доставшуюся мне в наследство от сестры Марины, я забралась под одеяло.  Закрыв глаза, стала с наслаждением вспоминать Алёнкин дом. И чего у них только не было! С виду дом их был неказистым, зато внутри всё было в коврах. Большие - висели на стенах и лежали на полу, которые поменьше - покрывали диваны и кресла. На многочисленных полках стояли большие хрустальные вазы и вазочки поменьше, какие-то графины, фужеры, крошечные рюмочки, всякие фигурки.  Под потолком висела громадная люстра, тоже из хрусталя. А в серванте стоял чайный сервиз, который я когда-то видела в Новочеркасском музее, куда нас возили всем классом на экскурсию.

        В самом конце девяностых, когда я уже стала профессиональной проституткой, один мой клиент-извращенец, пожилой профессор из МГУ, рассуждая в перерыве между наслаждениями, о развале СССР, сказал: «Ты знаешь, девочка, именно роскошь стояла у истоков гибели советского государства. Люди перестали заботиться об общественном благе и пеклись только о благе собственном…»
        Я всегда улыбалась, вспоминая теорию профессора и Алёнкину квартиру-склад-музей.

        Сёма постучал и, просунув в дверь голову, спросил:
      - Шура, у меня к тебе просьба: не могла бы ты сегодня в кресле поспать?
      - Это ещё почему? - Удивилась я. В кресле я спала раньше, когда мы с сестрой делили спальню на двоих.
      - Петька с Гришкой, по ходу, перебрали малёхо, - пояснил брат, - не могу разбудить. Решил оставить их до утра. Пусть спят на моей кровати. А твоё кресло для меня маловато будет. Не откажи, сестрёнка.  Я же сегодня всё-таки именинник, - Семён озорно подмигнул мне и улыбнулся.
        - Ой, Сёмка, - я вскочила с кровати и подбежала к платью, - совсем забыла за подарок. – Я вынула из кармана краденые конфеты и вручила их Семёну. – С днём рождения, братик! Это тебе от меня.
        - Спасибо, - смутился Семён, - где ты их вырулила? У этой своей миллионерши? У Алёны?
        - Ну да, - подтвердила я и вдруг заметила, что Сёмён как-то странно на меня смотрит. Только сейчас я поняла, что скачу перед ним в одних трусиках, без лифчика. Мне стало вдруг стыдно, я смешалась, хотя никогда до этого не стеснялась старшего брата и обычно из ванной шла в свою спальню в трусиках, а иногда и вовсе полностью раздетой. Но вот сейчас почему-то почувствовала какую-то неловкость. Я прикрыла грудь рукой и, опустив глаза, промямлила:
        - Хорошо, ложись на мою кровать, а я посплю в кресле. Только разложи мне его, я сама не справлюсь.
          Семён раздвинул кресло, я постелила простынь и, укрывшись одеялом, улеглась. Семён выключил свет и стал раздеваться. Вынув из шкафа покрывало, брат лёг на кровать. Спустя несколько минут, он спросил у меня:

        - Шур, тебе не холодно?
        - Нет, - тихо ответила я. – У меня же тёплое одеяло.
        - А мне что-то под покрывалом не уютно.
        - Замёрз? – спросила я.
        - Угу, - ответил он.
        - Может, моё одеяло возьмёшь? – предложила я.
        - А как же ты?
        - Ну.., - поёжилась я, так и не найдя, что ответить.
        - Слушай, Санька, - предложил брат, - а бери одеяло и иди ко мне. Давай вместе поспим. Что нам, в первый раз, что ли?
        - Да я уже и забыла, когда мы в последний раз вместе спали, - перебираясь к Семёну, хмыкнула я.
        - Ложись к стенке, а то я, может, ночью встану покурить, - предложил он.
      Как узнаешь, что нравственно, если не знать что безнравственно?

      Семён отвернулся ко мне спиной, я прижалась к нему, как в детстве и задремала. Действительно, вместе нам было очень тепло и уютно. Проснулась я оттого, что Семён гладил меня между ног, запустив руку под трусики. Я испугалась и напряглась. Попытавшись отстранить его руку, прошептала:

        - Сёма, что ты делаешь?
        - Шурочка, миленькая, - зашептал брат и повернулся ко мне лицом, - дай я поглажу твоего ёжика. Пожалуйста, я ничего плохого не сделаю. Просто поглажу.

          Я не знала, как поступить в этой ситуации. Семён действительно ничего плохого не делал, просто гладил мой холмик. Я почувствовала, как дрожит его рука и учащается дыхание.

          - Раздвинь немного ножки, не бойся, - тихо попросил Семён, - чуть-чуть.

          Я лежала, словно каменная. Не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Семён смочил слюной свой палец и аккуратно, очень медленно стал проталкивать его всё глубже и глубже между моих ног.

          - Шурочка, сестрёнка, миленькая, раздвинь ножки, не бойся, - умолял меня Семён, я поддалась и немного раздвинула ноги. Брат гладил ладонью волосы, а влажным пальцем как бы нехотя время от времени проводил по вздрагивающему бугорку. – Тебе приятно? – шептал он. – Ну, скажи, Шур…
 
          - Не знаю, - прошептала я.

      Семён привстал. Приподняв одной  рукой мои ягодицы, другой - стянул с меня трусики и дрожащим голосом предложил:
          - Раздвинь посильнее ножки. - Я повиновалась. Брат стал целовать мои плечи, затем грудь. Я замерла.

        «Плохо это или нет?» – мысленно сама себе задавала я вопрос. – «Как я должна поступить? Что говорить брату? Хотя ничего такого страшного он и не делает. Буду лежать молча», - решила я. 

      А Семён тем временем опускался всё ниже и ниже. Поцеловав грудь и соски, он стал целовать мой живот, затем спустился к самому низу, и вдруг я почувствовала у себя между ног что-то горячее. Это был его язык, он оказался внутри меня. Я явно это почувствовала, но продолжала лежать молча, не шевелясь. Семён застонал:
      - Шурочка, миленькая моя, какая же ты сладенькая. Любимая моя сестрёнка, тебе хорошо?

        Я молчала, потому что не знала, что нужно делать и что говорить в таких случаях. А брат продолжал ласкать меня и шептать:

      - Ну что ты молчишь? Скажи, тебе приятно? 
      - Угу, - наконец-то я выдавила из себя. И я не лгала, мне действительно было приятно, хотя цепенела от страха. Неожиданно во всём теле появилась какая-то истома, я вздрогнула и тоже стала постанывать. Брат развернулся в кровати так, что его ноги оказались на моей подушке. Со временем  я узнаю, что это называется позой «69». Семён дрожащей рукой стянул с себя трусы, и я в свете падающего от уличного фонаря  луча увидела перед собой торчащий писюн (прошу прощения, но слово пенис мне тогда не было известно). Он был таким толстым и огромным, что я даже испугалась и, резко отшатнувшись, прилипла к стене.

        - Да не бойся, ты Шурочка! Поцелуй его, - прошептал брат. – Возьми его в ротик.
        - Кого? – обалдела я. – Кого поцеловать?       
        Семён взял мою руку и положил себе на член.
        - Его, - задыхаясь, шептал Семён, - вот его поцелуй. Возьми в ротик…
        - Нет, нет, - зашептала я испуганно, - я не могу, не хочу… Сёма, ну, пожалуйста, не надо..,  - я почувствовала, что сейчас заплачу.
        Брат, видимо, тоже понял, что перегибает палку, и поспешил меня успокоить. 
        - Хорошо, Шурочка! Нет, так нет. Не бойся, я же пообещал, что ничего плохого тебе не сделаю. Ты рукой, просто рукой погладь его…
            Я прикоснулась к этому чудовищу, оно вздрогнуло. Брат застонал громче. Я механически стала гладить склизкую и горячую головку.

          - Ещё, ещё, миленькая,  – уже не шептал, а вскрикивал брат. Он взял мою ладонь и, сжав пальцы вокруг горячего ствола, начал резкими толчками водить ими вверх-вниз. 

          - Вот так и ты делай, - прохрипел он и, как-то не по-человечески застонав, впился губами в мою кошечку. Внутри у меня всё дрожало. Иногда мне казалось, что Семён вот-вот оторвёт мои нежные розовые губки, которые я так любила в последнее время рассматривать перед зеркалом в ванной. Его язык входил в меня так глубоко, что я даже, попытавшись отстраниться от его ласк, прошипела:
          - Семён, ну что ты делаешь? Мне же больно…
          - Извини,  Шурочка, - громко сглотнув слюну, прохрипел брат. – Извини, я аккуратно. Ещё немножко, Шурочка. Ещё капельку.., - и он снова прильнул к моему влагалищу.
          Вдруг Семён весь напрягся, резко вытянул ноги, издал какой-то странный звук, и в тот же миг из ствола прямо мне на грудь с силой выстрелила горячая липкая жидкость, она залила мне всю грудь, живот и несколько капель попало на лицо. Затем ещё одна струя, но уже слабее, потом третья, четвертая… Я почувствовала какой-то знакомый мне запах, но никак не могла вспомнить, где я уже слышала его. Брат наконец-то оторвался от меня, тяжело и часто дыша, нежно поцеловал меня между ног, затем встал, включил свет… Я зажмурилась, то ли от страха, то ли от яркого света. 
        - Ну, зачем ты его включил? – напустилась я на брата. – Выключи…
Семён выключил свет и, наклонившись, шепнул мне на ухо:
        - Спасибо, Шурка. Я тебя отблагодарю. Спасибо, миленькая. Пошли, помоемся.

        Прихватив свои трусики, я направилась ванную, брат последовал за мной. Я стала под душ, а Сёмка над раковиной мыл свой кол, который, впрочем,  теперь был похож на сморщенный солёный огурец. Мельком взглянув на меня, Семён с хрипотцой в голосе предупредил:
        - Никому не говори, поняла?
        - Даже мамке? – удивлённо спросила я.
        - Ты чё, Шура? – вытаращил он глаза и постучал себя по лбу. – Ты в своём уме? Какая на хрен  мамка?
        - То, что мы сделали, это плохо? -  испуганно спросила я.
        - Если честно, - смущённо ответил брат, - ничего плохого мы не сделали. Ну, так, развлеклись немного. Все взрослые люди делают это. А тебе классно было?
        - Не знаю, - смутилась я.
        - Ну, приятно, когда я письку тебе лизал? – не унимался брат.
        - Угу, - кивнула я, что бы он поскорее отстал с вопросами. 
        - Я тебе денег дам, Шура, - сказал брат. – Ты молчи, никому не говори. Пусть это будет нашей тайной. Сама же сегодня говорила, что ты уже взрослая девушка. Правильно?
        - Правильно, - подтвердила я, натягивая трусы.
        - Ну, так вот, - брат улыбнулся, наклонился, поцеловал меня в пупок и ловко снизу вверх средним пальцем провёл у меня между ног. Я почувствовал, как у меня там что-то вздрогнуло.  – Я научу тебя многому, – продолжал брат. Будешь настоящий кайф ловить. Не бойся. А я тебе денежку буду подкидывать. Поняла? Считай, что сегодня ты стала по-настоящему взрослой девушкой.
        - Много? - Спросила я.
        - Чего? – вздёрнул брови Семён.
        - Денег дашь…
        - А! – он стукнул себя по лбу. – Извини, я ещё не отошёл…Пойдём в спальню, - предложил он, - сейчас посмотрю, что у меня там осталось.

          Мы вошли в комнату, Семён, вывернул карманы, посчитал мелочь и протянул мне:

          - На, вот осталось пятьдесят копеек. Завтра сходи, купи мороженное, лимонад, короче, что хочешь, то и купи…
          - Спасибо, - улыбнулась я.
          - Пожалуйста, - ответил брат и добавил: - Значит, договорились?
          - О чём? – не сразу сообразила я.
          - Ты никому ничего не рассказываешь. Пусть это будет нашей тайной. Обещаешь?
          - Обещаю, - заверила я Сёмку. – Не переживай, я умею хранить тайны.