В каком-то фильме, название которого я благополучно забыл, был ученый-физик, у которого дотошная журналистка допытывалась, почему он ходит уже многие годы в одном и том же костюме. Ответом на ее вопрос послужил шкаф этого самого физика, в котором весели десятки одинаковых костюмов.
-Почему? – удивилась журналистка.
-Не люблю проблему выбора, - ответил физик.
По тем же причинам плей-лист моего плеера уже долгое время не терпит изменений. Как и год, два назад, в нем маячит сборник лучших песен «Нирваны». Не то чтобы я фанатею от этих сиетловских обсосов, но искать что–то другое у меня нет никакого желания.
Скажете:
-Лень.
Допустим, что так, но такое положение дел меня вполне устраивает. Назвать меня кретином в плане музыке было бы большой ошибкой, но в ближайшую пятилетку я не собираюсь менять своих привычных стандартов. А, знакомству с новой культурой я всегда рад, хоть часто и не принимаю ее. И вот доказательство… 
   
***

Рабочий день удался, в редакцию заглянул экс-сотрудник, отдал мне небольшой долг и проставился водкой. Уже у метро я обнаружил ранее не изведанную мной рюмочную. Хм, видать, не давно отстроили.
В теплоте ее уюта решил принять «на ход ноги». Заказал сотку и кружку пива.  Вылил водку в кружку и выпил в три глотка. По телу веселыми ручейками растеклись доброта и умиротворение.
Вообще, в рюмочных есть своя, особая атмосфера. Рюмочная в отличие от пивнаря - закрытый клуб. Здесь вы не встретите суетливых подростков, здесь нет сомнительного вида барышень, пытающихся уместить весь в мир в камеру мобильного телефона, нет разделения на расу и пол, и напрочь отсутствует классовая ненависть.
В рюмочных можно встретить уйму различного народа, но я остановлюсь на типичном посетителе заведения. Вот он берет на кассе стопку, кружку пива, иной раз сюда присовокупляется незначительный бутербродик. Нервно оттягивает узел галстука, закуривает и беспроигрышным броском закидывает в глотку вожделенное. 
Пьет пиво, поглядывая по сторонам, и меланхолично стряхивает пепел. К такому человеку можно спокойно подойти, поставить рядом свою кружку и молча чокнуться. Хочешь увидеть настоящую Россию? Зайди в любую затрапезную рюмочную. Именно здесь ты увидишь ее молчаливую скорбь и немое величие.
Между тем я дублировал. К доброте и умиротворению добавились человеколюбие и твердая жизненная позиция, заключающаяся в том, чтобы продолжить дома, где в холодильнике томилась поллитровка перцовки.
Я мысленно попрощался с посетителями рюмочной и вышел на улицу, чтобы лицом к лицу столкнуться с помойного вида ребятами в черных клепаных куртках, у одного из них на голове топорщился зеленый гребень ирокез.
-У вас двух рублей не найдется? – спросил один из них, чью щеку украшала непонятная татуировка.
-Это что у тебя? - я ткнул пальцем в татуировку.
-Паук. А что, не похоже? – искренне удивился он.
-Нет.
-А на что похоже?
-На хуйню какую–то.
-Веско сказал, – ухмыльнулся парнек с ирокезом. - Так что там с мелочью?
-На бухло?
-Вроде того.
-Так, может? – я указал на рюмочную. – Угощаю.
-А, не лучше в магазине? - предложил второй - долговязый в старомодных очках и спадающей на толстые линзы челкой.
-Правильно, - согласился я, - в магазине бюджетней. 

***

В магазине познакомились.
-Серега (с татуировкой).
-Клык (ирокез).
-Виталик (длинный очкарик).
Я зачем-то представился Артуром.
В полиэтиленовый пакет легли две бутылки водки, балон химического оранжа, сигареты и стаканчики. Серега также настоял, чтобы я купил батон и фунтик майонеза.
-Во дворы пойдем, там без палева, - порекомендовал Серега.     
Разложив на скамейке наш нехитрый скарб, выпили за знакомство.
Чокаться пластиковыми стаканчики я считаю извращением, наподобие процесса, который мой батя именовал «полет в неизвестность», то есть секс в презервативе в стоянии глубокого опьянения.
-А вы вообще кто? – я разлил по посуде.
-В смысле? – спросил Серега.
-Ну, металлисты, хиппи?
Все трое нервно прыснули.
-Панки, - объяснил Виталик.
В мою молодость панков почему-то считали фашистами, о чем я и сообщил своим новым знакомым.     
-Это все еще из Англии пошло, - объяснил Виталик, как мне показалось являющийся наиболее идеологически подкованным из всей троицы. – Тогда панки свастику носили и всякую нацистскую символику. Ну, своего рода эпатаж такой был.
-Понятно, - протянул я, и мы выпили. – А смысл вашей… эээээ… культуры?
-Ну, протест против системы, - уклончиво ответил Виталик. – Бунт против общества, понимаешь?
-Ага.
-У нас в стране, по-моему, все панки, - вмешался Серега. – Вот спроси у любого: нравится ли ему нынешняя власть или, например, любит ли он ментов, что ответит?
-А я тоже панк? – я отломил кусок батона и щедро сдобрил его майонезом. – Я же не протестую, меня вроде все устраивает. Я, по сути, ничего и не делаю, ни хорошего, ни плохого. Так где протест?
-Это тихий бунт, - пояснил Виталик.
-Хм, никогда бы не подумал.

***

Со слов матери, я был очень обидчивым ребенком и очень болезненно реагировал на любой акт третирования моей персоны. Без истерик, попыток что-либо доказать, просто уходил в сторонку и тихонько плакал. В школе учился неважно, имея хорошие оценки лишь по ряду гуманитарных предметов. Постоянные переезды, связанные с отцовой службой, привели к тому, что я осознал всю нелепость попыток заводить друзей. Среди одноклассников я слыл молчуном и увальнем. Учителя же ошибочно считали меня способным, но замкнутым ребенком, списывая мою неуспеваемость, на регулярные прогулы, связанные со всяческими недугами. Не то чтобы я был болезненным ребенком, скорее, умело симулировал болезни. В школе мне было запредельно скучно, а одноклассники не внушали доверия.
Что самое интересное, школу я окончил без труда. На определенном этапе учителя перестали замечать меня вовсе, машинально ставили необходимые для перехода в следующий класс «тройки». Такое положение дел меня вполне устраивало.
Также без особых треволнений и невзгод прошли годы моего обучения в институте, где я штудировал азы журналистики. Мама очень хорошо знала ректора, и поэтому я набрал проходные балы, без экзаменов. На парах мы пили разведенный спирт, подкрашенный растворимым кофе, под покровом ночи бегали в женскую общагу и раскуривали анашой преподавателей. В промежутках между этими воистину полезными и нужными занятиями, занимались тем, что обхаживали окрестности в поисках цветного металла, который успешно сдавали в лом.
Однажды в задании института прорвало канализацию и нам пришлось бегать справлять нужду в соседнее здание консерватории. В один из морозных дней, зайдя в «консерву», мы случайно обнаружили не запертой дверь завхоза. Итогом посещения стало наличие в рюкзаке
бас-саксафона. Мундштук за ненадобностью был  выброшен, а дудка сдана в пункт приема цветного металла. На вырученные деньги купили литр спирта и две буханки «Бородинского».
На следующий день меня и моих подельников вызвал на «ковер» ректор и поинтересовался о факте пропажи из консерватории дорогущего саксофона. Получив отрицательный ответ, он только развел руками. Как говорится: «Не пойман - не вор». Позже я встретил у порога «консервы» немолодого мужчину в потрепанной бабочке, который подозрительно посмотрел на меня и тоскливо проблеял:
-Ладно, Бог с ним, с саксофоном, ну мундштук хоть отдайте! Это же авторская работа, ему цены нет.
-Не понимаю, о чем вы, - отрезал я и поспешно ретировался.
Последующие годы мы периодически шерстили близлежащую территорию в надежде отыскать бесценный мундштук.
Поисками работы я не занимался, она нашла меня сама. Практику в «Боевом листке» я начал проходить еще на третьем курсе, и уже по его окончанию числился в штате. Алкоголь тогда уже плотно вошел в мою жизнь, вытеснив на второй план остальные интересы. Хотя что было вытеснять? Кино и театра я никогда не любил. В литературе быстро разочаровался. Музыкой интересовался постольку поскольку, а интерес к точным наукам у меня отбила школьная программа. Женщины? Не мог назвать себя ловеласом, но со слабым полом мне везло. Женщины возникали в моей жизни неожиданно и так же исчезали.
На сегодняшний момент у меня есть постоянная, хоть и не самая высокооплачиваемая работа, двухкомнатная квартира (подарок моих покойных родителей), раз в год я могу позволить оплачиваемую на 50 % процентов путевку в подмосковный пансионат, а женщины находят меня симпатичным и перспективным (!).

***

Распив первые пол-литра, мы приступили к следующей бутылке.
-Надо тебя на концерт как-нибудь сводить. Приколешься, - предложил Клык.
-Да я как-то по концертам не ходок.
-А что слушаешь?
-«Нирвану».
-А, что еще?
-Все.
-А «Пистолс» слышал?
-Не–а.
-Ну ты реально, блин, даешь.
Мне даже на секунду стало стыдно, но только на секунду.
-А что Клык у вас такой молчаливый? – спросил я, повернув подбородок в сторону парня с ирокезом.
-Да он немой, - небрежно бросил Серега, - и глухой к тому же.
-Как же он тогда этот самый ваш «панк» слушает?
-Сердцем, - не без пафоса ответил Серега.
-Великая сила искусства, - прибавил Виталик. – Клык даже в одной группе на басу умудрился поиграть. Только вот общаться с ним трудновато. Правда, Клык?
Последний нахмурился, и повернулся к нам спиной.
-Меня мамка на работу на следующей неделе обещала пристроить, - похвастался Серега, - марчендайзером.
-Это как? – спросил я.
-Ну, ходить по магазинам, наличие товаров проверят, их расположение. У меня друг так работал, говорит, пиздить можно только так. 
-Меня пахан, тоже пихнуть хотел сторожем, но не срослось что–то, - вставил Виталик. – Я раз домой пришел. Он -«в жопу». Ну, бычить начал. Я его послал, так он, прикинь, в меня бутылкой. Не попал. А, потом нож взял и за мной. Я в ванной закрылся, так пахан три часа перед дверью просидел. Когда я вышел, он спал уже, а дверь вся ножом исполосована.
-А меня мамкин ухарь полотенцем мокрым бил. Мент бывший. Его когда из органов поперли, он в охрану ушел, а там не то, что из пистолета пальнуть, из хуя свиснуть нельзя. Как приходил, все пил и байки травил о своей службе. Типа и в Чечне он воевал и, вообще Рембо неебаться. Ущербный, бля. А потом, как мамка его с теткой моей родной застукала, разбежались.
-Да, от армии надо косить,  - жуя хлеб, уточнил Виталик.
-Почему? – спросил я.
-Ты сам-то служил?
-Служил, - соврал я.
-И как?
-Нормально.
-А я не хочу. Может, это мои лучшие годы, а я буду на дачи генеральские цемент и шифер таскать. Спасибо, не надо.
-Вот Клыку хорошо, по-любому в армию не возьмут, - заржал Серега.

***

-Вот думаю группу собрать, - поделился со мной Серега. - Все серьезно, тексты против системы, чтобы людям глаза раскрыть. А то ведут нас всех, как слепых котят, хрен знает куда, а мы все молчим.
-Точно, - добавил Виталик. – И Клыка на вокал возьмите, а группу назовите «Во весь голос».
-Зря смеешься, - обиженно сказал Серега. – Сейчас или никогда. Время такое.
-Какое? – спросил я.
-Революционное. Народ голодает, а богатые с жиру бесятся. Ты телевизор смотришь? Газеты читаешь? Надо протестовать, листовки клеить, для восстания почву готовить.
-Восстание - это хорошо, - произнес Виталик, – можно мародерством заниматься, тачки поджигать.
Серега замолчал.
-Артур (см. выше), - обратился ко мне Виталик, – а, ты как думаешь?
-А мне по хуй.
-И этот тоже верно, - одобрил Виталик.
После тоста «За анархию!» Серега предложил:
-Давай сегодня к нам на сквот, у нас весело.
-Сквот? – переспросил я.
-Ну, помещение пустующее, ни кем не занятое, заброшенный завод. Нас там человек восемь живет. Тело у нас.
-Можно и на сквот, - согласился я. – Только надо еще водки взять.

***

Сквот оказался таким как я его представлял. Захламленное помещение, влажные бетонные стены, на полу - грязное тряпье. В двух бочках из-под топлива - тлеющая ветошь и деревяшки. В полутьме я заметил еще несколько фигур, которые жались вдоль стен, пытаясь согреться.
-Это Артур, он с нами, - представил меня Серега.
Общественность меня проигнорировала, так и оставшись в моих смутных воспоминаниях мрачными, безликими тенями.   
-Боятся, - объяснил Серега, – у нас тут периодически облавы бывают, гоняют. Нет, ну мы, что мешаем им? Живем себе и живем.
-А домашние не ждут? – спросил я, принимая из его рук стаканчик с водкой.
-Ждут, не ждут, какая разница, - безразлично сказал Виталик. – Мать, наверное, уже с другим крутит, ей не до меня. Клык у нас вообще из интерната. В Москву на «собаках» приехал. Конечно, палева у нас много. Наркоманы приходят иногда. Если что найдут, сразу на нас повесят.
-Надо на следующей неделе новое место начать искать, - деловито сказал Серега.
После водки я ощутил недвусмысленную тяжесть в районе мочевого пузыря.
-Мужики, а где у вас отлить можно? 
-А вон прям за баком, - сказал Виталик.
Двигаясь на ощупь, я доплелся до «клозета» и встал у тлеющей бочки. Да, я был пьян, и скажу больше - пьян сильно, но не заметить человека в милицейской форме, лежавшего у стены, я не мог.
-Ребята, да у вас тут мент! – крикнул я в черное месиво ночи. 
-Это свой мент. Матвей. Он героином ставится и жена поэтому его из дома выгнала. Уже третий день у нас ночует. Не парься, - разнесся по помещению голос Виталика. – Лежит тут по ночам трупом, как вмажется. Буратино, блядь.
Как любой уважающий гражданин своей страны я не любил милицию, и по этому мой вопрос был вполне резонен:
-А если его пнуть он не проснется?
-Да хоть в жопу еби! – раздался задорный гогот.
Я, не долго думая, расстегнул ширинку, достал прибор и направил струю на его лицо.