В половину шестого Леха уже был у памятника Пушкину, с поставленным гелем для волос ежиком, в парадных grinders, в джинсах со специально прорезанными коленями, новеньком джемпере с молнией до горла, поверх короткая кожанка, хулиганский оттенок которой придавала легкая потертость, и с сигаретой в зубах. Пахло от него неожиданно дорогим парфюмом, который стащил для него приятель, работавший в Л’этуале. Этот его образ привлекал внимание одиноких малолеток, в сторону которых Леха непрерывно сплевывал, то ли от скопившейся от волнения слюны, то ли от презрения к их нежному возрасту и, как следствие, нежному мироощущению. А разволновался он не на шутку... «Купить пива или цветов? – думал он. – С цветами ей таскаться потом... Я бы не хотел, чтобы мне на ее месте при встрече всучили цветы. А вдруг, подумает, что жмот? Пусть думает, на выходных к ней приду с цветами! Тогда пива? Пивка, холодного... – воображаемый алкоголь уже несся по лабиринтам его артерий, придавая легкость мышления и обманчивую уверенность в себе. – Нет! Что тогда она обо мне может подумать? Блин... одну бутылочку... – не унимался он. – И все же нет. Время уже...»
- Привет! – она коснулась его плеча.
- П..привет!.. – сказал Леха. – Ты всегда так подкрадываешься?
- А ты еще не научился чувствовать меня? – шутливо, опять заигрывая, спросила Саша.
- Все впереди, я думаю... – смущенно ответил Леха, скромно окидывая ее глазами. «Как хороша!», подумал он, оглядывая ее тесные под ковбойский манер джинсы. Его глаза тут же заблудились в ее шнуровке на том месте, где обычно бывает молния.
- Леша, ты не туда пока что смотришь! – засмеялась Саша. – Ну что, пойдем? Давно не гуляла вот так по Москве, давай просто пройдемся?
- Давай, - ответил Леха.
- А если мы пойдем прямо, - она встала спиной к кинотеатру, - куда мы придем?
- Ну, если по центральным улицам, то на Цветной...
- А если не по центральным?
- Тогда туда, куда глаза глядят. Скорее всего, упремся в какой-нибудь тупик.
- Ой, нет! Тогда лучше по центральным! Темнеть скоро начнет, я бояться буду...
- Все шутишь? – с улыбкой спросил Леха.
- Ты хочешь сказать, что с тобой мне нечего бояться? – лукаво улыбаясь, переспросила Саша.
- Ну, пока я дышу – нечего, - небрежно сказал он, стараясь не придавать своему геройству особого значения.
- Тогда веди меня! – она сладко выдохнула и прижалась к нему, взяв его под руку.
Они не спеша пошли по Страстному бульвару. Все скамейки на бульварах оккупировали компании подвыпивших подростков, от криков которых Саша сильнее прижималась к Лехе. Леха же чувствовал себя в своей тарелке, не пугаясь недобрых взглядов пьяных неформалов. Уверенно шагать ему мешала только эрекция от ощущения тепла ее тела. Он чувствовал это тепло даже через два слоя кожи и шерсти их одежды.
Некоторое время они шли молча, наслаждаясь прикосновениями друг друга, пока не покинули агрессивную атмосферу Страстного бульвара и не сменили его на Петровский. Темнело... и темнота эта вместе с морозным воздухом бодрила. Леха вновь нашел в себе беззаботного ребенка, ловя и кружа на своих руках Сашу, пытающуюся убежать. Под ее радостные крики и шуточные мольбы о пощаде он обрел то мимолетное счастье, которое презирал в силу его недостижимости. Что это было за чудо! Держать в своих сильных руках это счастье, не думая, что до наступления утра оно упорхнет... «Нет, нет, завтра нет... – думал Леха, вдыхая ее утренний шампунь. – Боже! – он удивился своему обращению, но продолжил, - не забирай! Слышишь, не забирай это у меня! Дай мне шанс, пару-тройку долбанных шансов!! Но не отбирай... не отбирай у меня это чувство! Не отбирай ее! Я не достоин, но... но, черт меня дери, я так давно не помнил, что значит счастье! Не отбирай, не...» По его щеке потекла слеза. Незаметно смахнув ее, он наконец выпустил ее, и она вновь побежала, дразнясь. Их игра продолжилась. И чем становилось темнее, тем сильнее они отражали своими молодыми горящими глазами неон рекламных вывесок на металик проносящихся мимо машин.
На Цветном бульваре, когда уже не оставалось сил, они сели на пустую скамейку перевести дыхание.
- Какие страшные клоуны! – сказала Саша, показывая в сторону бронзовых фигур в центре бульвара.
- Да, слушай!.. – ответил Леха. Он бывал здесь много раз, но впервые обратил внимание на этих клоунов. – Есть в них что-то такое зловещее... Блин, прикольно, только сейчас всмотрелся!
- А что, раньше только юбки здесь рассматривал? – уколола его Саша.
- Ну да, типа того. Грешен, что тут скажешь! – сдался Леха.
- Все прошлое давай оставим в прошлом? Я верю в свои силы, точно так же, как и в твои...
- Знаешь, Саш, иногда сил просто нет... – Леха понурил голову и потянулся за сигаретой. От табачного дыма Саша слегка поморщилась.
- Расскажи, - попросила она.
Леха подумал было, стоит ли открываться ей, показывать свою слабую сторону, но слова сами собой хлынули из него. Как будто нутро его только и ждало этой просьбы...
- С чего начать? – его губы искривило подобие улыбки. – Понимаешь, трудно остаться с чистой душой, когда на твоих глазах умирает мать... Не в одночасье, не по какой-то нелепой случайности, нет. Она умирала несколько лет, долго, мучительно, как будто запрограммированная какой-то адской программой.
- А с что у нее было?
- Рак... причем нашли поздно, под нож страшно... лечилась какими-то народными средствами. Отец откопал где-то под Воронежем старушку, она на травах херь какую-то делала. На ядовитых травах в том числе. Мать компрессы себе делала из этих настоек. Они должны были всю дрянь из организма вытягивать. И ведь вытягивали, только вот на теле от этого воронки образовались, палец можно было просунуть...
- Как это? – с ужасом спросила Саша.
- А вот так... Это настойки так кожу разъедали. Мама, конечно, не хотела, чтобы я видел все это, но я один раз случайно подсмотрел... Ужаснее в своей жизни я пока ничего не видел. И так на протяжении двух лет... Метастазы потом в конец доканали ее. Помню, как я впервые запереживал за нее: я на море ездил, когда уезжал, внешне по маме и не сказать тогда было, что у нее рак. А когда вернулся, через месяц, она уже хромала. Метастазы на ногу пошли. Но она не сдавалась, приехала на машине меня встречать. Она вообще никогда не сдавалась... не то, что отец. Этот бухарик уже давно всю свою память пропил. Мама сильной очень была. Но что толку?.. После того, как я вернулся с моря, ей на глазах становилось все хуже и хуже. Сначала хромала, потом без палочки ходить не могла, а потом нога совсем отказала. Но она продолжала эти долбанные компрессы прикладывать! А представляешь, как это больно? Они же как кислота!.. Я тебя не сильно загрузил?
- Нет, продолжай, не останавливайся! – глаза Саши были влажными от слез.
- Мама все это ради меня терпела. Она так хотела увидеть, как я вырасту! Как будто знала, что без нее ничего хорошего в нашей семье не останется... Ну так вот... когда она уже ходить не могла у нее язык неметь начать. Сначала говорила с трудом, а потом и вовсе перестала... Просто сидела в кресле целыми днями и чувствовала боль, чувствовала, как рак захватывает всю ее. Наверное, тогда ей уже хотелось побыстрее умереть. Столько мучений, столько стремлений! Она не так любила жизнь, как любила меня... и умерла, окруженная ампулами трамала и капельницами... А я до сих пор не могу осознать всю горесть потери... Помню, как отец впервые мне шепотом сказал, что она не жилец. Сказал, и моську свою в пол уткнул. Я его тогда чуть не убил! Не буду говорить, как его называл в тот момент, но стены дрожали! Такого знания нецензурной брани я от себя не ожидал...
- Ты ведь его винишь... в смерти твоей мамы? Ведь так? Скажи!
- Может, ты и права... Саш, я не думал никогда, кто прав, кто виноват, легче не будет, мамы не вернешь. Но с этого самого момента, как он опустил руки, я возненавидел его. Да и сейчас... хотя, сейчас больше жалости, все же, чтобы я не говорил про него. Ладно, что-то засиделись мы! Пойдем? – сказал Леха, косясь на кучку бомжей, занявших скамейку напротив. Леха, зная как темнота развязывает руки антисоциальным типам, не хотел портить вечер.
- Да, пойдем, - ответила Саша, тоже испытывая дискомфорт. Они встали со скамейки и направились было в сторону метро, как их окликнули.
- Эй, паренек! Сигареткой не угостишь? – крикнул кто-то из этой компании. Леха, обернувшись, не смог понять, кто.
- Угощу, - ответил он. Они с Сашей уже удалились на какое-то расстояние от скамейки и, чтобы угоститься сигаретой, крикнувшему пришлось бы преодолеть несколько метров. Чего он делать явно не собирался, чувствуя, что владеет ситуацией. Леха же достал сигарету и ждал.
- Ну подойди, не бойся! – крикнули ему.
- Волка ноги кормят. Курить хочешь? – грубо ответил Леха. Саша хотела одернуть Леху, но он плавным движением руки отодвинул ее за свою спину.
- Ты чё такой борзый? – наглым тоном сказал один из бомжей и, отделившись от своей компании, вразвалочку двинулся в сторону Лехи. Остальные, развалившись на скамейке, приготовились к веселому спектаклю.
Леха не стал дожидаться, пока бомж подойдет. Он со вторым шагом точным ударом сбил его с ног. Удар пришелся в переносицу. «Сломал!», подумал Леха, услышав характерный хруст. Мерзлую тротуарную плитку обильно залило кровью в том месте, где лежал теперь бомж.
- Есть еще смелые? – с ухмылкой спросил Леха и, не дождавшись ответа, обнял Сашу пошел в прежнем направлении.
- Испугалась? – спросил он Сашу, грея ее руки своими на эскалаторе.
- Да, немножко, - ответила она, преданно смотря на него с нижней ступеньки. – А ты?
- А что я? У меня через день так. Ну, не потому что все так плохо, просто места такие выбираю. Зато в нужный момент осечки не дал.
- А с тобой и вправду нечего бояться... меня первый раз в жизни защищали от хулиганов...
- Да брось ты! Какие это хулиганы? Просто бедолаги, а теперь еще и со сломанным носом и без курева!
Они засмеялись, глядя друг другу в глаза. Но когда замолчали, уже не смогли оторвать глаз, как не смог бы сейчас ни один из них сказать другому «пока».
- Пойдем в кино? – предложил Леха.
- Ты что, какое кино? Поздно уже...
- Поедем в МДМ, там круглосуточно что-то крутят? Саш, не отказывай, мне сейчас невозможно отпустить тебя...
- А мне – тебя... – ответила Саша, отчего Леха засветился прежней радостью. – Поехали, Леш. С тобой хоть на край света...
- Нам поближе слегка. Всего лишь до Фрунзенской...

Отсидев первую попавшуюся на глаза комедию во дворце молодежи, они вышли в ночь. Та уже окончательно вступила в свои права, улицы опустели, было тихо... так тихо, что Леха слышал биение своего сердца. Он резко остановился и развернулся лицом к Саше. На миг его внимание отвлек ветерок, решивший приласкать ее золотые волосы. Леху заворожила эта игра, но, приревновав ее даже к невинному явлению природы, он решил прекратить ее, запутав свои руки в ее волосах. Саша не отстранилась, вновь ожидая от него последующих действий.
- Саша... – прошептал Леха и замолчал.
- Что, Леш? – вызывающе спросила она, произнеся это чересчур резко. Но тут она не могла брать ситуацию в свои руки, ей не позволяла женская гордость.
- Я...я... люблю тебя! – наконец произнес Леха те слова, что уже столько лет теснились внутри него! Ему было так сложно сказать это... даже повторить их во второй раз казалось невозможным. Как будто был непреодолимый барьер между чувством и признанием в нем. Самому же себе Леха признается в этом гораздо позже...
Он не стал дожидаться ответных слов, он прижал ее к себе и поцеловал. Поцеловал крепко, переживая за свежесть своего дыхания лишь первые пару секунд. Саша ответила ему еще большей страстью, она неистово этого хотела! весь сегодняшний день ее сердце только и ждало подходящего часа, а когда час настал она стала ждать его. Дождавшись, она оказалась на вершине счастья, для нее больше не было ничего недостижимого, ничего невозможного и ничего более желанного, чем этот миг. Счастье... у них оно было уже в первом поцелуе, уже в первой их брачной игре. Что может быть после этого счастья было за гранью их понимания. Счастье ограничивает способности человека, и лишь постоянное, неотступное ощущение не счастья, постоянная потребность в чем-то, чувство неудовлетворенности расширяет границы наших возможностей.
- Можно, я не стану отвечать тебе? Если ты любишь, ты должен знать ответ... – сказала Саша, когда их губы насладились друг другом.
- Но ты любишь меня?! – вскипел Леха.
- Да, да, глупый! Успокойся, - улыбнулась Саша. – Я люблю тебя... – она перевела дух и вскинула глаза к ночному небу. – Так странно... Вроде взрослые люди, а как дети признаемся друг другу в любви на первом свидании. У тебя было так раньше?
- Было, но говорил я это просто для того, чтобы секс получился лучше. Прости, если говорю что-то неприятное...
- Да ничего. Я же говорила тебе – все прошлое в прошлом, – она улыбнулась. – Леш, поедем в сторону дома, а? Я так устала...
- Да, сейчас поедем. Тачку надо поймать... – Леха нервничал. – Саш, а может... может нам не расставаться сегодня ночью? – наконец спросил он.
- Это как? Всю ночь будем гулять? Лешенька, я правда не смогу! – взмолилась Саша.
- Да нет, я про другое... – Леха все больше смущался. – Поедем ко мне? Просто ради того, чтобы быть вместе, никакого секса! – слукавил Леха.
- Нет, Леш, - улыбнулась она, видя его уловку, - не сегодня...  У нас впереди много времени, много дней... и ночей. Не будем торопить события, ладно? Я никуда от тебя не денусь.
- Как скажешь... – сказал Леха, немного утешившись ее последними словами. – Это за нами! – кивнул он в сторону тормозящей машины. – Командир, доброй ночи! – сказал он в салон. – В Балашиху сгоняем за три сотни?
- Балашиха большая... – затянул наигранную песню бомбила.
- Нам в самую первую, до поста ГАИ доедешь и развернешься, сворачивать с шоссе никуда не надо. Едем?
- Ну едем...
Леха сел вместе с Сашей на заднее сиденье. Под попсу с радиостанции они обнялись и ехали молча до дома, рассеяв взгляд в темноте за окном. В ту ночь злополучная псина так и не пришла к Лехиным окнам...