Где-то в самом начале улицы выл мотор тяжелого грузовика, было слышно как нелегко ему пробираться сквозь огромную, шириной с улицу лужу. Сколько Мишка себя не помнил, эта лужа всегда была здесь. Каждую осень она замерзала и становилась настоящим катком, по которому лихо гоняли мальчишки хоккей, а девчонки осторожно пытались танцевать.

Раньше у Мишки и коньков-то не было, собственно, как и у большинства соседей, и клюшек не было, да и шайба была всего одна на двадцать человек, ее подарили Мишке родители на день рождения, вместе с коньками и новенькой клюшкой. Но играть в хоккей хотелось всем. И поэтому Мишка и еще десять мальчишек усиленно гоняли мячик, скользя валенками по льду. Перекидывали и перекатывали мячик самодельными клюшками. И никого совершенно не волновало: во что одет его соперник, какая у него клюшка, валенки, унты или ботинки на ногах, перчатки или варежки на руках, главным и самым важным была игра. Герои игры славились своими достижениями на поле, да и летом они быстрее всех бегали, больше подтягивались на турнике, не по разу крутили «солнышко», и спокойно улыбаясь, делали «подъем-переворотом».

Грузовик,  не доехав до двора, забуксовал, замесил жирную черную грязь. Из-под колес вылетали комки земли, и колеса все глубже утопали в луже. Приоткрыв дверь кабины, солдат в новенькой гимнастерке посмотрел на буксующие задние колеса, чертыхнувшись себе под нос, хлопнул дверью. В машине что-то заскрежетало, завыло, она дернулась и медленно поползла, загребая всеми колесами грязь.
-Воду привезли!- заволновались соседки и  побежали открывать двери. Машина выкатилась во двор, с колес сползала липкая грязь. Солдат небрежно выпрыгнул из кабины, степенно разгладил гимнастерку, заправил ее за ремень, задвинул на затылок пилотку, и, сплюнув, закурил сигарету из красной пачки.

Бабки жалостливо вздыхая, выглядывали из коридора на солдата, обсуждали его тонкую шею, болезненную синеву под глазами.
-Ой, да кто ж  их таких в армию-то берет? Степана, а ну посмотри, в чем у мальчишки душа то держится?
-Поди, за ремень и держится, - засмеялась Степановна.
-Эй, соколик, подь сюды, я тебе пирожков дам, поешь там с друзьями,- заволновалась бабка Софья.
-Ой, Сонь, ну ты как есть дура-дурой, ему бы сейчас поесть! А ты: «потом – потом», давай ты пироги неси, а я чаю налью, у меня чайник горячий,- и бабушки исчезли в своих квартирках.

Тем временем солдат докурил, и стал разматывать шланг, - Бабульки, куда воду-то заливать?
- Мишка, покажи солдатику,- из-за двери прокричала Степановна.
-Дядя Солдат,- Мишка дернул его за рукав, - пошли. Смотри вот здесь бочки наши, вот это Степановны, это бабы Сони…
-Погоди, - у солдата был странный говор, он цокнул языком,- мне покажи, куда воду лить?
- А вот, дяденька солдат, везде и лейте. Всем вода нужна.

Пунцовая от смущения бабка Софья вынесла пирожки, с картошкой, с капустой, наиграно заругалась, - Степанна, ну ты где? Пироги замерзнут.
-Ой, бегу-бегу. Откуда касатик будешь? – выскочила из двери, как чертик из табакерки Степанна,- вот я тебе чаю заварила по-нашему: крепкого, горячего, с сахаром и маслом. Да ты не торопись, поешь, потом поработаешь. Солдат удивился и стал отнекиваться, но бабки грозно настояли на своем, - Ты давай не выкобенивайся, вон стоишь слюну глотаешь, ешь, давай! У нас так: накормили-напоили, и дело знай, делай. Ты вот присядь сюда. Вот на скамеечку, кушай, кушай.

Солдат накинулся на пирожки, его челюсти заходили под тонкой красноватой кожей. И, с затаенной в глазах нежностью, бабки смотрели, как молотит зубами пирожки мальчик в погонах. Перед глазами бабки Софьи стоял ее молодой муж, погибший уже после Победы, здесь на Сахалине. Ехала Софья из самого Ленинграда, чтобы отыскать могилу мужа, доехала до острова. Да так и осталась. Приросла душой к людям и природе. А то, что не встретила больше никого – так это видать судьба. Так и любила всю свою жизнь мальчика в погонах на выцветшей фотографии. Уголком картинно-белого платка Софья протерла краешек заслезившихся от жалости к себе и к мальчику-солдату глаз. Тяжело вздохнула, встала, засунув руки в карманы белого передника.

Мишка выскочил во двор, размахивая деревянной саблей, и убежал за сараи. За сараями был настоящий рай – там росли огромные лопухи и высокая трава. Мишка безжалостно рубил их, представляя себя чапаевцем или буденовцем, но это же совершенно не важно,  главное он был нашим, и за красных. Он во все горло орал песню из недавнего кино про войну:
«Полюшко-поле,
Полюшко широко поле,
Едут по полю герои.
Это красной армии герои»

Кто-то из соседей выкинул сетку от кровати и Мишка, как на батуте стал прыгать на ней и размахивая деревянным клинком все пел и пел, про девушек которым грустно, от того что милый в армию ушел. Мишка совершенно не понимал, почему – грустно, ведь его отец служит в армии, и каждый день идет на службу, а мама на работу, но вечером они всей семьей собираются за столом и дружно ужинают. Потом папа читает книгу, а мама что-то вечно вяжет сидя в своем кресле. 

Солдат доел пирожки, быстро залил все бочки водой и уже садился в машину. Когда бабки остановили его,- слышишь молоденький. Ты снова в грязь  - не лезь. Вот сюда поворачивай, за домами есть сухая дорога, а по этой лесовозы у нас ходят, потому и раздолбана она, да еще видишь - здесь низина, вот ты поезжай за домами другой раз в грязь не лезь.
- Ох, спасибо, бабулички, - солдат потянулся, выгнулся, и запрыгнул в кабину, машина взревела, фыркнула из выхлопной трубы черным дымом и исчезла за домами.

У соседей – событие на всю улицу:  мальчишки нашли осиное гнездо и решили разорить его. Мишка поскакал туда на воображаемом коне. Соседские мальчишки всегда были заводилами на улице – во-первых, они были почти в два раза старше – поэтому все игры, и все инициативы исходили от них. Мишка от них узнал, как играть в прятки, в чижа, в ножики или в войнушку. А во-вторых, их сестренка Светка ходила с Мишкой в одну группу детсада.
- Давай керосином заебеним? И подожжем.
-Ты чо? Ебанулся «подожжем»? Ты так весь дом спалишь к хуям.
- Да ну на хуй, керосин выгорит и пиздец.
-Пиздец дому будет. Надо его вытащить сначала,  потом спалить.
- Ты, пиздец, блять, умный «вытащить», на хую его вытащить, сам и вытаскивай.
Мишка стоял и с умным видом слушал братьев. Половину слов он не понимал, но судя по всему, все будет очень интересно, особенно хотелось увидеть «пиздец дому».  Мишке всегда нравилось смотреть на огонь, и, даже если братья готовы спалить маленькое осиное гнездо, было бы неплохо это увидеть, а еще лучше поучаствовать.
- Мишка, давай к нам, поможешь гнездо палить? Ведь ты настоящий пацан? Надо его взять и вот сюда положить.
-Что взять?
-А вот видишь маленький такой белый шар? Вот его.
-Хорошо, - Мишка протянул руку. Взял гнездо и успел даже сделать два шага, когда вылетевшая из гнезда оса, ужалила его в нос.

В глазах у Мишки потемнело от боли, он заорал, заплакал и почти ничего не видя, побежал домой. На пороге дома на лавочке сидели все те же бабки, увидев раздутый Мишкин нос, он заохали, запричитали, и насильно прижав его к себе стали выпытывать, что случилось. Степановна внимательно осмотрела место укуса, и выдернула что-то маленькое и черное. – Да, ему еще повезло, просто оса, а не шершень какой.

Мишке было очень больно, словно тысячи маленьких иголок вонзились ему в нос, болела голова, а в глазах двоился мир. Словно кто-то бил и бил его по носу каждый раз стараясь ударить больнее и сильнее. Мишка крутился и пытался вырваться из рук бабки, чтобы забиться куда-нибудь в темный угол, где, как ему казалось, обязательно полегчает. В глазах у него темнело, и снова и снова били маленькие молоточки по больному месту.

Бабка Соня выскочила с мокрым полотенцем, положила его Мишке на нос.
- Вот ты старая даешь? Что это?
-Да полотенце мокрое.
-Вот ты чудилка-училка, жди меня сейчас, - Степановна  легко подскочила и убежала в свою квартиру, и уже из нее закричала, - а перекись у тебя есть? Льда я сейчас наскребу! Ну, или уксус? Что лучше?
- Нет, уксус не поможет, перекисью меня мазали, когда в лесу пчелы покусали. А лучше всего  - просто лед. Ледяной компресс, ты держи сорванца-то, чтоб не вырвался.  И это, у тебя димедрол есть? Неси таблетку, ему хватит.
Мишка выл и дергался, но холодный компресс понемногу успокаивал боль, а может быть и димедрол, может быть подействовали уговоры, в которых бабки взывали в мужественности и умению терпеть боль, а может и пожарные спасательные меры. Завывая на высокой ноте, Мишка перестал сначала всхлипывать, а потом и плакать.

-Ну вот, посмотри - вылитый аника-воин, вовремя я ему жало то выдернула, совсем лицом мог заплыть.
-А я тебе, что скажу, Степанна, конечно вовремя, видишь, мамашка то – на работе, батя –на службе, некому мальцом заниматься, вот и получилась оказия.
- Ой, и не говори, Сонь, не говори, – всплеснула руками Степановна, - ладно, пойду, что ли домой, щи готовить. Она взяла Мишку за руку и отвела домой, наказав сидеть дома и никуда не выходить до прихода матери.

Мишка сидел, рассматривал картинки в книжках. А потом как-то незаметно уснул, прямо на книжке Бианки, над рисунком птицы зимородка. Свернувшись калачиком в углу дивана. С распухшим носом, покрасневшими от слез веками и тихой, тупой болью в голове.