Я ехала в тюрьму.  Было раннее утро, совсем темно, конец ноября. Дорога в Бучу ровно стелилась под колеса. Нас было пятеро -  трое молодых шестерок,  Надежда Ивановна и я. За рулем Джипа – Чайник, Надежда Ивановна дремала, ребята вполголоса изредка переговариваривались.  Я  в ужасе  сама себе удивлялась – куда меня занесло на повороте?
          Я ехала к человеку, которого любила. Любила страстно, искренне, самозабвенно.  Мы никогда не были близки, так, иногда пересекались в доме  Крестного Отца.  Пакистан был принят два года назад и  во время следствия бежал самым фантастическим образом, пойман и повторно упечен «по самое  нехочу»…
          Что-то в нем было такое заводное и магнетическое, что цепляло без всяких с его стороны усилий.  Чуть выше среднего роста, крепкий, жилистый, со скупыми тигриными движениями, тяжелым звериным взглядом, совершенно детской улыбкой и  постоянными хохмами, - он всегда был в центре внимания.
          Его уважали и боялись.
          Тонкий психолог, любитель женщин,  знаток мельчайших нюансов отношений, легендарный  бабник, - да у меня вообще не было шансов!  Как ветер он проносился мимо, краем глаза просто фиксируя мое присутствие.  Просто поехал в Одессу на конкурс красоты и привез оттуда победительницу прямо в парадных шмотках, переспал с ней, потом долго пришлось ее от него отрывать.  Просто  на юбилейном вечере жены Дона  по очереди ухитрился перещупать и перетрахать половину жен своих же дружков и никто не устраивал истерик. Всем  досталось по потребностям. Мне оставалось только вздыхать, потупя очи.
            И вот после того, как Пакистана закрыли, моя маленькая тайна перестала ею быть, так как при каждом удобном случае, при каждом свидании я могла что-нибудь передать.
              Теперь я ехала на свидание к своей любви. Мотылек был заперт в клетке и я получила доступ к своей страсти. Все на этой домашней зоне было куплено и схвачено, и меня просто взяли с собой ребята, ехавшие на свиданку.
              После пустых формальностей с паспортами, похлопыванием по сумкам для видимости, передачи денег их рук ребят в руки охраны, нас привели  в комнату свиданий. Штук шесть кроватей, застеленных чистым бельем,  большой обеденный стол, деревянные приличные стулья, пара тумбочек, вешалка на стене.- вот и весь  дизайн при голых казенных стенах.
              Пока я рассматривалась,  Надежда Ивановна постелила на стол скатерть, вынула домашние полотенца, стала распаковывать сумки. Ребята разделись, шумно двигая кровати вокруг стола. Меня тоже припахали быстренько все ставить, «к приходу Пакистана стол должен быть накрыт, времени не так много».
Накрыли хороший домашний обед – горячая картошка со шкварками и луком, огурчики, сало, мясо, колбасы, рыбка, пару салатиков, домашнее вино, овощи.
Я привезла свои фирменные баклажаны.
              Минут через тридцать дверь резко распахнулась  и в комнату вкатили коляску с Пакистаном. .  Я от ужаса не могла двинуться. 
              Поднялся шум и гам – все подходили целоваться, нагибались, хлопались по спинам, жали руки.  Из ступора меня вывела Надежда Ивановна, - дала чайник в руку и велела сходить на кухню и поставить чай. Кто-то из ребят пошел за мной, как-то поставили чайник, кухня была в конце длинного коридора. Я боялась вернуться.  Надежда  Ивановна сама пришла с моими сигаретами, «Это чтоб он больше не бегал», отделали его  то ли  на предварительном следствии, то ли уже в тюрьме: нижняя часть тела парализована.
              Нет, он был тем же – даже в коляске стремительно и резко двигался, порывисто жестикулировал,  разворачивался, как-то умудрялся ловко выжиматься на руках, пересаживаясь на кровать или на стул. Он все так же заразительно хохотал и сыпал анекдотами, с аппетитом ел. Но глаза… Взгляд был не просто свинцовым, он  вызывал животный страх.
              Почти не пили, больше разговаривали, медленно кушали, обменивались новостями, вспоминали знакомых, друзей. Просто хорошая мужская компания. Если бы не было зарешетченого окна и казенного запаха. Рядом с сыном сидела мать, остальные – по кругу. Как-то все  перемещались,  - то подсаживались к Пакистану, выходили курить, что-то еще доставали из сумок, кучковались где-попало. Я просто играла роль немой. Проглотить я ничего не могла, говорить было вроде нечего в такой ситуации.
Незаметно Пакистан оказался около меня. За полдня мы не перекинулись даже двумя словами.  Незаметно, миллиметр за миллиметром,  он подвигался все ближе, как бы нечаянно касаясь то локтем, то плечом, то рукой. Когда я от неловкости готова была разрыдаться,  Пакистан вдруг предложил – «вывези меня в коридор, пойдем покурим»  в звенящей тишине я взялась за спинку коляски и не очень ловко на негнущихся ногах вывезла его в коридор.  Мы остановились у окна в конце коридора.
-  Ну что тебя так парализовало, хватит с нас меня одного.  Чего ты испугалась, я все тот же.  Так и будешь молчать? Как дочка?
Я млямлила что-то несуразное. Он взял инициативу в разговоре и стал весело что-то рассказывать мне о тех, кто приезжал его проведывать, какую-то чепуху… Постепенно я стала приходить в себя, слушала, пыталась что-то говорить…
                Стало смеркаться. Собрали посуду со стола, отнесли дружно на кухню, и меня как младшую женщину, приставили мыть..  Хитрость заключалась в том, что со мной был Пакистан.  Он так хозяйственно складывал все, отвозил партиями в комнату, по коридору весело шуршали колесики, он окликал своих в коридоре, которые тоже шастали в кухню, с кем-то знакомил меня, коляска весело дребезжала, перекатываясь по неровностям и порожкам. Последнюю партию посуды я несла сама.
В комнате мы  оказались одни. Я почувствовала себя в западне.
- Слушай, а где все?
-  Киця, а  тебе кто-то нужен?
- А как же я?  Я тоже должна ехать. Меня что - бросили?
- Ну, вот сразу  - бросили.  Ты остаешься у меня в гостях. - Взял за руку, смотрит снизу вверх беззащитно так. -  Ты же ко мне приехала, мы же хотели увидеться.
- Но я не могу, мне надо домой, мне завтра на работу.  Я одеваюсь и панически бегу к дверям в коридоре, в которую входили.  В коридор выезжает Пакистан и печально смотрит, как я стучусь в наглухо закрытую дверь.
-  Все закрыто, не позорь меня и не делай шума, а то завтра вся зона  будет смеяться, как от меня барышня пыталась ускользнуть. Успокойся,  завтра в семь тебя выпустят и отвезут домой. Обо всем договорено.
Сказано было так спокойно и так убийственно уверено, как будто меня завораживал взгляд большого удава  и теперь он просто  обвивал меня стальными ласковыми кольцами…
                Мы вернулись в комнату. На столе было все аккуратно разложено для ужина  «на двоих» Даже свечка была. Открыли форточку, сели у темного окна, закурили. Пакистан в коляске, я на кровати. Понемногу отхлебывали вино и вспоминали, как все случилось два  года назад, как был суд, как произошел побег… Теперь разговор крутился только вокруг нас,  кто как друг друга воспринимал, как с разных точек виделись одни и те же события.
                  Часа через полтора этих разговоров, мы сидели рядом и хохотали над всякими дурацкими мелочами, Потом Пакистан  тихонько начал  благодарить за приезд, уже не выпускал моих рук из своих, притягивая все ближе и ближе…
Упали на пол сапожки, становилось жарко.
Я уже почти не обращала внимания на его тело, так ловко он перемещался на руках, сам прыгал со стула на стул, на кровати, на коляску, - как  Маугли по лианам.
              Потом мы уже целовались и оказались вдвоем на кровати.
Никогда  - ни до, ни после у меня не было такой нежной ночи.  Доведенная  до  жгучего желания я сама торопила и торопилась. Постелила, раздела и разделась,  руки дрожали от нетерпения, внизу живота вырастала волна теплого желания, заполняя все нутро.
Но Пакистан знал свое дело.
                Вот он не спешил!!! Он медленно гулял по дороге страсти, а я неслась во  весь дух.  Я обгоняла его в желании, а он окликал меня – не торопись, посмотри как это красиво, и я возвращалась из тьмы собственных страстей. А ведь он почти не двигался. Лежал на спине и тихонько повизгивал от восторга, наслаждаясь моим отчаянным желанием вывести его из себя.  И он снова  обласкивал и обцеловывал каждый пальчик, каждый сантиметр тела,  вливал в уши яд прекрасных комплиментов, стихов,  каких-то смешных прозвищ. Он не спешил, он просто издевался надо мной. Как я не старалась  тормозить, но все равно прибежала быстрее паровоза, причем пару раз подряд.
                Ах как Пакистан посмеивался надо мной,  играясь со мной, как кошка с мышкой! Больше всего меня поражала его выдержка и самообладание. Желание не только не уходило, оно с новой силой затягивало в омут.
                Было немного неудобно на узкой сетке кровати,  Через часа полтора бешеных упражнений в растягивании удовольствия, Пакистан сделал мне одолжение -  догнал меня  и мы улетели в космос.
                  Не было ни земли, ни притяжение, ни звуков, ни времени. Мощная энергетика радости, обладания, запаха, ритма, стона, страсти несла потоком, закручивая все сильнее. И в самой высокой точке этого полета  мы стали россыпью огней, аккордом, единым первобытным целым.
                  Часы  показывали около  десяти часов.  В шесть  уехали наши.  Вот это я понимаю марафон! Мокрые,  как загнанные лошади, мы не могли отдышаться. Пришло понимание, что у Пакистана не работают только ноги. Покурили.
                  Пакистан  оделся и поехал  застолбить нам душ.  В душе  снова началась веселая возня двух голых  скользких тел. Мне пришлось помочь ему пересесть на табуретку под душем, помыть, потом выключить душ, помочь пересесть в коляску,  а потом снова включить душ и поплескаться самой.  Сложно было с тапками, ведь я не брала с собой ничего, но как-то выкрутились, завернулись в простыни и  снова вернулись «к себе».  В комнатах и по коридору шла своя жизнь – бегали маленькие дети, сновали тетки и барышни со сковородками, кастрюлями и прочей утварью.
Дом свиданий жил своей будничной жизнью.  Только для меня все это было открытием.
К нам кто-то заходил, переговаривались, присаживались за стол, неспешно закусывали, говорили, знакомили с женами, мамами, показывали фотки детей, уходили, приходили.
Я  видела, как Пакистан  наблюдает за мной, ловит каждый жест, взгляд, оценивает, иногда провоцирует в разговоре, но по-доброму.  От этих взглядов страсть с новой силой разливалась по клеткам тела, смущала, заставляла отвечать не впопад, делать не то. А Пакистан начал подтрунивать, замечая, как я завожусь.  Последних гостей я просто выталкивала, уже  намекая, что поздно. И когда за ними закрыла дверь, - накинулась на ржущего Пакистана, что он шутя отбивался и грозился позвать караул, чтоб унять разбушевавшихся посетителей.
                Но я уже ничего не слышала и не понимала. Отымела любимого (или себя?) прямо в коляске,  загнав ее в угол для упора. Благо коляска чудесным образом состояла из меняющих конфигурацию модулей. Потом поменялась с любимым местами – его усадила на краешек стула,  соорудила из коляски подобие гинекологического кресла. – цирк отдыхает что мы вытворяли.  Потом мы  решили  перейти к половой жизни – постелили матрасы  с кроватей на полу в два слоя, застелили простынями – романтический сексодром был готов и немедленно опробован  по полной программе.
Весь фокус заключался в том, что мой дорогой  не мог опереться на ноги, не мог сам  сесть,  не мог полностью сам перевернуться. Активной стороной в этом марафоне  была я. Это впервые в жизни.
                Ах как незаметно он мне помогал, подсказывал,  кружил в этом диком танце!
В перерывах мы что-то таскали  со стола,  отхлебывали вино, передвигали нашу «постель» к окну, так как нужен был упор.
В окно светила луна и в форточку вытягивало сигаретный дым
Чем больше мы утоляли страсть, тем больше хотелось пить из этого источника наслаждений. Руки не отдыхали,  тело было благодарно и уже стало невесомым, запах любимого тела впитался в кожу.
              Давно перевалило за полночь,  испробованы множество поз и позиций. Пришло понимание, что Пакистану больше всего понравилось, когда я на нем к нему спиной. И тут он сказал, что ночь не будет правильной, если он не поставит меня  в позу кошки….  Да-а-а, опыт великое дело. Но как ему самому стать  на колени,  удержаться, да еще и  руководить процессом.
Это был поистине цирковой трюк.

            Это  нельзя назвать банальными словами, это вообще еще никак не называется. В этой страсти раненого мужчины доставить максимальное удовольствие женщине смешались и боль в позвоночнике, и  нечувствительность ног, и звериное наслаждение  владения чувствами партнерши.  Но ведь у него получилось!  Я снова теряла голову и  время останавливало бег. Только руки на бедрах и горячий поршень бешеного мотора в теле. 
            Когда сознание начало проясняться, я услышала не стон страсти и извержения, а боли.  Пакистан был бледным, как мел. Из закушенной губы  выступила капелька крови, он не держал меня, он вцепился в меня, чтоб не упасть. Но в этот момент он кончил и просто свалился на меня.  Спина у него болела, колени были стерты.
До семи оставалось не так много времени.  Как же мы были счастливы, как благодарны друг другу,  какие мы были невесомые, раскаленные, как мы тянулись друг к другу, чтоб не потерять ни единой секунды. А время  подло убыстрялось.
              К семи часам все было убрано, расставлено, застелено, одето, расчесано, приглажено, умыто, собрано.  Любые выспренные слова звучали бы пошло. Поэтому перебрасывались  бессмысленными репликами, просто касались друг друга…
Без пяти семь появился дежурный, заведомо любопытным взглядом влез в комнату. Пакистан сразу стал другим – ледяным, презрительным и ненавидящим эту систему и ее воплощение – дежурного.  Мы разомкнули руки и меня увели.
За воротами уже стоял Джип. Чайник молча взял сумку с остатками посуды, помог устроиться на заднем сиденье и сказал кемарить до самого дома.
Было темно, морозец  рассыпал изморозь по огромным елям вдоль дороги из Бучи. 
Тихо шелестела дорога под колесами. Занималось серое утро.
Впереди было 13 лет разлуки, ожидания, надежды…

События, место  и имена  участников реальны.