А как же мужчины? Я не про тех, у кого член.
Хотя и эти тоже иногда могут быть, как мужчины.
Портреты прапрадедов смотрят со стен –
родовые, наследственные причины.

Синему небу молиться? Империя? Нет – уволь!
Безголовые всадники скачут вдоль госграниц
и со всех сторон подступает такая боль,
что окончательно спутались верх и низ.

Вот оно – данное слово – единство, мир.
Дети безропотны и прощают, любя.
Дети, которым приходится стать людьми,
напрочь забыв человека внутри себя.

Белый бархат и красные лямки белья.
Не увлекайся, прикусывая соски.
Я ухожу окончательно за поля.
Я отрекаюсь от гробовой доски!

Вечен – и точка! Ведь человек? Человек!
Мир этот мой исковерканный тоже мной
и оскверненный мной же мой же век
жизни моей обретаемой неземной.




---


На флейте городского шаманизма –
среди огнепоклонников и тех,
кто выползал из низа, из-под низа,
давным-давно попутав низ и верх,

там, где журналы зажигают звезды,
телеканалы учат говорить
и мельтешат по кругу пёзды, пёзды,
и, как огонь, во мне любовь горит,

и в каждом слове – память, омут, вихри
и шапки неприступных ледников.
Мы – люди, заигравшиеся в игры,
в бесчувственных блядей и мудаков.


---


Я тоже не понимаю, даже не пытаюсь понять.
Относительность происходящего такая, что жуть под кожей.
Очень хочется что-нибудь поменять
и стать, как обыкновенный, простой, самый простой прохожий –

никуда не стремиться, ничего не хотеть узнать,
не пытаться бомбить и строить.
Это бессмысленно объяснять.
Да и вообще – не стоит.