Давно заметил, что ситуация с бесхозными собаками в городе далеко ненормальная. Бегают повсюду, лают, кидаются, порой и реально набрасываются и кусаются. Ходят слухи, что недавно ребёночка загрызли насмерть.

Некоторые, изгнанные недобрыми хозяевами, псы верно сторожат свои бывшие подъезды и готовы загрызть любого постороннего, пытающегося проникнуть в дом. Иные по ночам жалобно воют под окнами, вроде тех мужиков, которых жёны выгнали за пьянство и распиздяйство.

А тут я иду, блять, средь бела дня, что характерно совершенно трезвый как раз перед солнечным затмением и вижу, бегут три собаки – две чёрные и одна рыжая ( паходу самка). Собачатся между собой, то ли кусаются, то ли ласкаются. Обгоняют меня и вдруг неожиданно нападают сзади. Две хватают за ноги, а третья (сучка) повисла на поясе. Ну, обороняюсь, как могу, пизжу тварей ногами. В итоге они убегают. Прихожу домой в некотором шоке, снимаю джинсы, чтобы осмотреть раны, и вдруг понимаю нах, что нет футляра с телефоном, который висел на ремне. Вот же мрази! Да это ж настоящий собачий гопстоп, комраты.

Вспомнил тотчас, что за псами шла пожилая бичёвского вида тётка и бормотала: это их наркоман выпустил. Неужели надрессировал, гад, собак мобилы пиздить? Нихуя себе. Теперь искать их бесполезно. Они уже, наверно, вещь хозяину отнесли и в другом раёне промышляют, сцуки.

Мне советовали знакомые сразу же идти в травмпункт, потому что собаки неизвестные и могут быть бешеные, однако я решил лечиться испытанным народным способом. Лишь короткое время колебался: взять пару дешёвых водок или четыре вина. Остановился на портвейне номер 29. Он стоит ровно двадцать девять рублей, и мужики крепко на него подсели, прозвав рабоче-крестьянским. В нём химии дахуища и, я решил, что от бешенство самое то пойло.

Взял, короче, три пузыря и пошёл подальше на Тропу Хошимина к роднику, а то везде уже борзые легавые нашего брата алкаша вяжут. Помню недавно только присели возле Чайника и по первому стакану прошлись – скачут барбосы ментовские с автоматами и забирают нас всей эпопеей в ихний гадюшник.

Сел так на поваленное дерево. Хорошо. Никого нет – ни друзей, ни врагов. Зелень кругом. Птички поют. Мирвана, как любил говорить Лёха Давыд, который теперь то на игле, то на стакане и бродит по городу, как зомби. Одел пару пузырей, вроде полегчало. Укусы болеть перестали и вообще стало заибись. Вдруг откуда не возьмись бегут по тропе люди с собачьими головами. Весёлые такие и между собой собачатся. Вроде, как-то неуловимо знакомые. Кого-то из центровой братвы напоминают. Батя, кажись, Тоша, потом Ирка, которая я Японии на раскрутке лохов в питейном заведении работала, подружка её Жанка, полная оторва, потом ещё Михна и Масюк. Садятся возле меня на пнях и начинают портвешок номер двадцать девять разливать. Мне, конечно, хуй налили. Хорошо, думаю, собаки.

Выпили они, суки, сидят, прикалываются, ржут все, как идиоты. Жанка уже готовая. Выпила последний стакан и брык на грязный матрас, который для таких, как она, сюда спецом с помойки притащили. Меня по-прежнему не замечают, борзые твари. Отлично. Заибись.

Вино у них довольно быстро кончилось, вход пошла трава. Тоша забил несколько косяков. Он, сука, мне давно не нравился: всегда, как выпивали, пойло или дурь зажимал и подкалывал ещё, пёс. А Батя барбулятор сделал из грязной баклажки, что тут на тропе тыщу лет валялась вместе с пробками, говном и пустыми пачками из под сигарет. Начали они пыхать. Тут уж я не выдержал. Встаю. Высокий, даже громадный, сильный, как Геракл, и злой, как вепрь, только сам не знаю, что это за животное. Подхожу к ним – как въебу. Батя сразу на высокое дерево улетел. Весит там, на суку, и чего-то лает еле слышно. Я Тоше с левой хуяк – он куда-то в глубокий овраг рухнул. И ни звука. Михна с Масюком, самые молодые и резвые, сразу соориентировались и рванули вверх под гору. Догонять не стал. Хуй с ними, в следующий раз проучу, псов. Смотрю – а где же Ирка? А она срать пошла к роднику. У меня тоже против неё накопилось. Она однажды у меня ночевала и всю ночь охуевала, а утром приставала, чтоб я её, сучару, похмелял, а то она щас сдохнет. Пошёл в кусты, Ирка там сидит и на меня зырит. Ну, я ей раз с ноги ёбнул и хватит с неё. Рухнула трупом. А я пошёл и из барбулятора пыхнул пару раз. Меня так вставило, камраты, что яибу. Я, как шаман на оленьей упряжке, взлетел с Тропы Хошимина и вмиг оказался у себя дома. А там соседка Люба ошелевает, сучка задроченная на грани белочки. Орёт, громит всё подряд, вот-вот в газовую плиту залезет и взорвёт нахуй дом. Ну, пришлось успокоить. Вырубил собаку поршивую надолго.

А меня тем временем прёт так классно только на жратву сильно пропёрло. Поставил гречневую кашу варить, сам лёг на диван, телек немного позырил, там какие-то кавказские овчарки между собой хуярются насмерть. Выключил быстро дебилятор и заснул. Посыпаюсь от дикого бапского крика за окном: ну, ударь меня, ударь, дитёныш человеческий, а, не можешь, ну, тогда пиздуй домой, хуйло. Какая-то блядская нежить на улице охуевает. Сцуки! А в комнате чад, пахнем паленым. Каша вся сгорела, кастрюля нах плавится. Выключил газ и снова заснул.