Предисловие.
Прошу прощения у уважаемых мною фтыкателей за долгий перерыв в написании эпопеи. Но надеюсь на ваше понимание.
Ничего не мог с собой поделать - майские праздники неожиданно влились в летние солнечные будни. Что в начале лета не совсем привычно, при нашем муссонном климате. Короче, последовав словам одного фтыкателя – «человек создан для пива, шышег и ебли баб, а тюрьму, ну её нах» (недословное Цэ), я и предался всему этому. За что и прошу прощения.
Слов как обычно много – берегите скролл! Эта часть предпоследняя.


Последний снег в ту зиму выпал в конце февраля. Всю ночь за занавешенными одеялами окнами завывала вьюга, практически не слышная за шумом хаты. Она давала о себе знать только холодным потоком воздуха, врывающимся, когда проходила очередная катка Самары.

Днём собрались на гулочку. Из тридцати двух человек, набирается всего четверо. Снега выпало на удивление много, поэтому "холопы" ещё не успели почистить все дворики. Прогулочный дворик достался маленький - два с половиной на четыре метра. Снег хрустит под ногами, лёгкий морозец покалывает кончик носа и уши. Погода безветренная, небо, без единого облачного пятна, ясное, чистое. И не смотря на этот морозец уже чувствуется где-то за горизонтом близящаяся весна. Радоваться такому благодушию природы мешает только решётка над головой.
Потусовались, покурили, перекричались с соседними двориками. Стали лепить снежную бабу. По всем канонам народного творчества - с сиськами, пелоткой и рожей лица. Соорудили даже нечто похожее на причёску, причём как с низу, так и сверху. Ржали, что кони создавая снежную бабищу. Да и вообще, были больше похожи на подростков, встречающих первые поллюции, нежели на зеков... Четыре совершенно разных человека, четыре разных судьбы и разные дорожки удивительным образом пересёкшихся меж собой. Ромка, Я, Володя, Вася.
Выходили с прогулочного дворика с весёлым смехом, и покрасневшими на морозе харями. Как будто глотнули свободы. Охранники косились на нас хмурыми, бледными рожами, молчали и нервно звенели ключами...
Смотрю на них иной раз и задаюсь вопросом - кто из нас больше зеки, мы или они? У нас то срок не резиновый. Отсидим, да выйдем. А они в тюрьме на всю жизнь. Они ведь ничего не умеют, ни на что не способны. А тюремный жаргон навечно въелся в их мозги вместе с алкогольными парами...


Ромка. Вот так вот просто – Ромка. Без погремухи.
Как подставляют обыкновенного человека? Очень просто. Работал у частных предпринимателей водилой. Работал бы и работал, но по пьяни решил прокатиться на хозяйском грузовике. Никого не убил слава богу. Но перевернулся на нём и хорошо покалечил кабину, да слегка помял кузов.
Благо, мозги и образование позволили всё отремонтировать. Но бизнесменке, в чьей собственности была машина этого показалось мало. Моральные переживания она видите ли получила. И подала заявление в милицию. И всё бы ничего, да только подала она его только через полгода после происшествия. «Бред» - скажет просвященный читатель. И я это подтвержу. Действительно бред. Но такого бреда по всей России великое множество. А строгий режим за две украденные курицы не бред? А общий за булку хлеба? Очень много эпизодов по ничтожным происшествиям. Наша милиция и прокуратура и гуманные суды работают не покладая рук, чтобы избавить от преступности великое государство в общем и каждого налогоплательщика в частности.
Но, вернёмся к Ромке. Так случилось, что за четыре года до этого его привлекли  по тяжкой статье. Будучи в рядах казачества он вступился за продавщицу в деревенском магазинчике. И немного переборщил с этим хорошим в общем-то порыве. Терпила, который махал перед носом продавщицы ножом, протрезвел в больнице со множественными переломами. И, естественно, заявил в милицию. Та история вылилась для Ромки в четыре года условного срока. И вот спустя четыре с половиной года такой казус…
Ромка стал катать Самару недавно. До этого он сидел на тычковке. А ещё за пару недель до этого сидёл днём за баркасом и безразлично моргал глазами. Это было когда я его в первый раз увидел, придя с этапа. Внешностью он обладал ничем не примечательной. Лишь тёмные круги под глазами, да неряшливая шапка волос.
«Бухал?» - коротко поинтересовался я тогда у него.
«Угу»
«Пушистик?» - немного разочарованно сказал я.
«Водку, но бывало и спирт»
«Как самочувствие?»
«Да ещё колбасит по-тихой»
«Ты в хате сколько дней?»
«Сегодня завели…»
«Сам то откуда?»
«Местный».
Путём нехитрых подсчётов можно было понять что после суда он провёл на централе два дня. Если до сих пор мандражит, то бухал он не плохо. По годам ему было двадцать восемь - тридцать. И поэтому я ошибочно подумал, что по трассе от него особого толка ждать не придётся.
Но спустя две недели, когда забрали на лагерь нашего тычковщика, Ромка сам вызвался на его место.
«А вывезешь?» - подозрительно посмотрел я на него. Ромка немного помялся, но твёрдо сказал:
«Вывезу»
«Глобус то хоть выучил?»
«Нет, но по ходу и выучу. Так-то понаблюдал, ничего сложного вроде нет».
«Сложного то ничего нет, но за малейший пронос голову так намылят, мама не горюй»
И хоть с глубоким недоверием в душе, но я разрешил ему сесть за тычковку. Потому что самому не хотелось, а больше было некому. И в Ромке я не разочаровался, наоборот та скорость с которой он всё схватывал была достойна уважения. Вопросы, он задавал конкретно и по сути. По два раза ему пересказывать ничего не надо было. Поэтому и орать не приходилось.
А за всё время моего старшинства в хате уже прошло сотни человек. И каждому нужно было доводить и повторять одно и то же. Это не самая лёгкая задача, ведь контингент своеобразный. Тем более обратил внимание на такую особенность. Если в обществе есть человек умеющий принимать решения, то все остальные иной раз настолько полагаются на его решения, что полностью отключают мозги и думать совершенно не хотят. Плюс к этому то, что и на воле их мыслительные процессы были недалеки. Плюс к этому мозги пропитанные либо пушистиком, либо приштыркой… Короче, тюремная педагогика неимоверно развивает либо истеричность, либо терпение. Хорошо, что я всегда отличался исключительной терпеливостью. Но и она давала сбои…

Я вспомнил, как уже целую вечность назад сам выступил с подобной же инициативой. Хату тогда разгрузили основательно. Осталось девять человек. Вздохнулось очень свободно и легко. Но лёгкость была подпорчена проблемой. Кому на тычковку? Все были, как говориться в тюрьме, уже при канители. Дневных в счёт никто не брал, им кое- как хватало ума, чтобы помыть полы. Палец же как я упоминал был чужд всякой ответственности. Обо мне вопрос даже и не вставал. Я, за два месяца отсидки, уже занял определённую нишу в тюремной иерархии. И уже достаточно научился свою жизненную позицию отстаивать…

Арсен, Глаз и Белый, перед вечерней проверкой сидели в своём проходняке и держали совет. Говорили вслух, достаточно громко, что бы слышали все. 
«Ну чё Арсэныч», - задумчиво произнёс Белый: «Придётся тебе. Мне, сам знаешь, нельзя».
По лицу Арсена пробежала еле уловимая тень. Ему явно не хотелось. И много позже я понял почему. Надоедает всё это и приедается. По началу может это интересно, и даже увлекательно. Но, спустя несколько недель, когда уже полностью изучаешь предмет с его особенностями и подводными камнями, уже и не рад, что взялся за это дело…
«Арсен», - неожиданно для самого себя, и тем более для всех остальных, встрял я в их консилиум: «Тычковку я пока не потяну, а вот на пике могу постоять».
Три пары глаз внимательно посмотрели на меня. Если бы в тюрьме было место удивлению, то я бы наверное сказал, что посмотрели они на меня именно с удивлением. Ещё бы, кроме передачек которые заходили ко мне достаточно часто, большего от меня никто не ждал. Я ясно дал понять своим поведением, что их Дом, это не мой дом. Максимум постоялый двор, куда меня силком загнали.
Что же заставило меня взвалить на себя ответственность, ведь кроме дополнительных проблем она мне ничего не сулила? Сейчас уже сидя в уютном кресле, с небрежно зажатой меж пальцев сигаретой, с холодным пивом в холодильнике, можно позволить себе проанализировать тот поступок. Тогда же задуматься особо не было ни сил ни желания.
Прежде всего, это конечно тоска. Именно тоска, потому как полутонам в тюрьме нет места. Если уж думаешь о свободе, то тоскуя по ней, но никак не скучая. Если, вдруг, ненавидишь кого-то не понарошку, а всем сердцем. Если надеешься на что-то, то надеешься всей душой. Все эти чувства в основном скрыты, потому как нельзя показывать их в тюрьме. Любое чувство в тюрьме это как красная тряпка перед носом быка. С той лишь только разницей, что не знаешь, кто станет быком и с какой стороны можно ожидать удар…
Тюрьма это школа прежде всего выдержки и терпения. Нужно уметь держать все свои чувства в кулаке. Как хорошие, так и плохие. Главное в тюрьме это спокойствие и хладнокровие. Это, конечно, палка о двух концах. С одной стороны если достигаешь такого равновесия в душе и разуме, то жить становится много легче. Но с другой стороны, нутро черствеет настолько, что уже и мыслить начинаешь как машина. К определённому моменту ты уже не чувствуешь, а как будто видишь то, что нужно чувствовать в определённой ситуации. И исходя из этого видения, поступаешь в соответствии со своими интересами. Переход этот как правило не заметен. Но если удаётся в себе это распознать, то уже ощущаешь себя некоей машиной. Биороботом, расчётливым и бездушным…
По началу я спасался от тоски просто. Либо брал иголку с ниткой и шил кишки, либо делал заточки из супинаторов, или стальных ложек. Занятия эти муторные и не напрягающие мозг. Поэтому толку от них в плане разнообразия тюремной жизни было мало. То ли дело трасса…

Вторая причина, это сама идея Людхода. А вместе с идеей первые впечатления братства и единства. Но, как известно, любая даже самая хорошая идея служит многим лишь покрывалом, которым они прикрывают свою духовную нищету, меркантильные интересы и прочую свою душевную гниль. Но, по началу, пока ещё не заглянул под это покрывало, чувство единства очень сильно.

И третья, конечно люди. Те люди, которые собрались в хате когда я туда зашёл, были для меня действительно людьми. И пусть на воле они убийцы, крадуны, мошенники. Всё это там, на воле…

Спустя недели три я уже перебрался на тычковку. Я прекрасно осознавал, что в любом деле, в любом занятии, любой науке, что бы познать их на отлично нужно уловить самую суть. Тычковка и есть эта суть, поняв и научившись которой легко и непринуждённо можно прожить в тюрьме.
И дело тут не только в том, что ты узнаёшь организм тюремного Людхода, что учишься ориентироваться по карте тюрьмы. Подспудно ты учишься общаться. Не по вольному – «спасибо, пожалуйста, пшёл нахуй, не мешай». А по тюремному. Коротко, ясно, лаконично, жёстко и иной раз дерзко. Один из самых главных тюремных девизов гласит: «Общение это жизнь». Это сложно объяснить, сложно передать, но со временем начинаешь понимать всю глубину смысла этого выражения. В тюрьме, как в ларце за семью печатями каждая даже самая незначительная крупица информации на вес золота. Даже фотографии незнакомых людей для сидельца иногда являются  источником эмоций. И когда с вновьприбывшим человеком немного познакомятся, и если он внушает доверие, то обязательно поинтересуются, есть ли у него фотографии. И люди смотрят изображения совершенно чужих незнакомых лиц с огромным интересом:
«А это чё за деваха?»
«Сестрёнка моя старшая».
«Пойдёт такая…» - немного с завистью скажет кто ни будь…
Другое дело, чем больше у тебя знакомств по тюрьме, тем проще в выживании. Тут народная пословица – «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» подходит как нельзя лучше. Чем больше у человека есть знакомых, тем шире его возможности и легче жизнь. Конечно, известная фраза «Не верь, не бойся и не проси» всегда остаётся в силе. Здесь никто и ничего не просит. А если кто и попросил, то ему обязательно откажут. Нет, здесь приёмы другие…

«Один четыре девять, один четыре девять!»
«Говори один четыре девять»
«Чё там Витяня на ногах, нет?»
«Он при канетели»
«Ой а кто говорит?»
«Ромка»
«Ромка, здаровы были! Это Валера шумит, один ноль восемь»
«Ага!»
«Эта, ты Витяне маякни - уши пухнут катастрофически!»
«Как, как?»
«Ката-стро-фиче-ски!»
«Ясно, прогоню…»
«Ну давай. Здоровья!!!»
«Постоянно»
«Ежеменутно»
«Ежесекундно»
«Внутривенно!!!»
«Неприменно!»
Пухнут уши это просьба помочь сигаретами. Но в этой просьбе нет прошения. Только лишь констатация факта – нет сигарет.

Я сидел на шконке задумашись над очередным словооборотом – писал маляву. Ромка развернулся ко мне:
«Чё Витяня? Слышал, нет?»
Я посмотрел на него невидящем взором и безразлично спросил:
«Что слышал?»
«Ну, чё один ноль восемь шумели…»
«А, да-да, толкни им пару пачух блэнда» - рассеяно сказал я.
«С мешка?»
«Не, возми у меня в сумке…»
Последнюю неделю я не редко выходил из состояния крайней задумчивости. Мысли гладкими отполированными камнями ложились в стену, отгораживая меня от реальности. Сильно чувствовалась близость перемен. Это трудно объяснить, но после достаточно долгой отсидки в каменном мешке, начинаешь чувствовать близящуюся «командировку». Я видел такие изменения в душе много раз. Арсен, Палец, Глаз, Цезарь и ещё множество народа. Я вспоминал их отстранённость от происходящего и какую-то усталость перед этапом. Теперь я и сам это почувствовал…
«Витяню снова воля накрыла» - гоготнул Вася Шиц. Он полулежал-полусидел на шконаре напротив. Я рассеяно посмотрел на круглое сытое лицо этого приштырка. Большие бесцветные глаза как будто вылитые из олова. Чуть вздёрнутый маленький нос. Резкая агрессивная ухмылочка бескровых тонких губ. Лицо Врага. Бывшего.
Но, хоть он и попил не мало моей крови, но сейчас я не чувствовал ничего. Ни ненависти, ни злости…

Я впомнил тот момент когда как- будто очнулся от наваждения. После того как он зашёл в хату, прошло чуть больше недели. И началась «холодная война». Для меня она закончилась неожиданно.
«Да это халатность…» - прорезал мои мысли громкий голос Васи. Я стоял возле решки только, что переговорив с больничкой. Они хотели наладиться, что бы толкнуть на нас мадипалам. Я отказал. Дело в том, что по последнему плановому шмону нашу хату обошли стороной, и я ждал «врыва». Поэтому доставать днём из нычек дорогу считал неоправданным риском.
Объяснять это кому-то я не собирался. Но, Вася решил перевернуть это дело таким образом. Уже неделю продолжалась наша война. Но, до этого момента я не особо обращал на это внимания. Но предъява привела меня в чувство. Я крепче ухватился за решку и медленно произнёс:
«Это предъява?»
«Это предположение» - вывернулся Вася.
«Такие предположения оставь при себе. А если тебе не терпится встать за рычаги – ради бога. Я тебе не мешаю. Рули тут дорогой как хочешь, но не забывай о моём присутствии».
Так я собрал осколки своей рухнувшей с головы короны и выбросил их в прошлое. Но, несмотря на это нападки всё равно продолжались. И лишь однажды я увидел в Васе что-то человеческое, когда он после очередного нашего напряжённого разговора задумчиво произнёс:
«Да это же не твоя жизнь…» - Под этими словами он имел в виду жизнь тюремную.
«Как это ты догадался», - едко прокомментировал я.
Вася встряхнул головой отгоняя лишние мысли и молча уставился в телевизор…
Глядя на этого человека я в очередной раз убедился в том, что Фемида в Российской действительности не только слепа, но и глуха, да и вообще ей глубоко похуй на всё происходящее. Вася загремел по двум статьям. Первая – кража. За мелкую кражу обычно реальный срок не дают. Но вторая статья – наркотики. Хранение и употребление. Сама по себе статья не тяжёлая. Но если она идёт в довесок к чему то другому, тогда срок должен внушительно возрасти.
Но, не в случае с Васей. Два года поселения. И ещё удивительно, как менты ему не впаяли продажу. Я читал его деляну – сделать это было легко. А с этой частью статьи срок увеличивается многократно. И двумя годами поселения он бы не отделался…

Но, не смотря на то, что я сдал позиции старшего хаты, обнаружил для себя интересную особенность. Уважения ко мне со стороны мужиков нисколько не уменьшилось. Они чурались Васиного крика, по-другому он разговаривать не мог, поэтому со всеми вопросами подходили ко мне. С передач неизменно подкидывали мне сигарет и чая, даже если у меня и не было в этом нужды. Васе же давали только тогда, когда он сам обращался.
Вот так добро, с которым я старался обращаться с людьми, возвращалось ко мне обратно.
Так и жили месяца два. Щиц пытался «укусить» меня. Я же в свою очередь, внимательно следил за всеми его телодвижениями, и когда следовало «врубал ему фары». Потому что безграничная власть застилает разум, и эта безграничность может легко перерасти в беспредел. Проверено на собственном опыте.
Однажды Вася крупно прокололся. С месяц как завели одного паренька. Звать Женей. Погремухой он ещё не обзавёлся. Обычный вроде паренёк. Только вот с огромной поддержкой в тюремном мире. Дело в том, что его отец сидел на «крытке», и пользовался весомым авторитетом в криминальном мире. Поэтому, не прошло ещё и недели как Жене залетела тэха. Относительно новая и современная. Маленькая, компактная «раскладушка» была мечтой любого сидельца. Спрятать её не составляло труда даже в отсутствие нормальных «тупиков».
Как обычно телефон прятали на день и доставали только после вечерней проверки. Но, в один прекрасный день Васе вдруг захотелось позвонить днём. Прекрасным этот день стал для мусоров которые неожиданно ворвались в хату со шмоном. Я как раз спал и не знал, что «тэха» на «верхах» (то есть не спрятана). Всех вывели из хаты, я остался. И с удовольствием отметил, что мусора ничего стоящего не нашли. Лишь потом я узнал, что тэха во время шмона была у Шица. И её благополучно выбили…
Это был удобный случай, что бы поставить его на место. Но, я идеалист, тупица или наивный человек – называйте как хотите. Только этим случаем пользоваться не стал, понадеявшись на то что у Васи хватит мозгов, чтобы понять всю тяжесть сложившегося положения. Мозгов может и хватило, но плохое быстро забывается. Даже скорее, сознательно стирается из памяти. И вот уже через неделю Вася стал поучать пряников:
«Порядочному арестанту вообще не канает мусорам что-то отдавать…»
«Кто бы говорил», - слегка разозлившись, оборвал его я: «Забыл, как тэху отдал? Так вспомни».
«Чё ты лезешь?» - с ходу стал буровить  Вася: «Мусора нежданчиком вломились, да и пикавой - невминюсик…»
«Слышишь, ну чё ты мажешься? Мусора, чё постучать тебе должны били штоли?» - с нескрываемым сарказмом давил я: «И сказать, Вася, пряч тэху, мы идём. А насчёт пики, хе-хе, ты же сам невминюсика и поставил. Если тебе шумануть по сути надо было, разбудил бы ночного пикавого. Но ты же любятину небось гонял…»
«Тебя это не касается, с кем я там разговаривал» - оборвал меня Шиц.
«Ага. Не касалось, пока тэху не выбили. Кстати, когда восстанавливать будешь?» - мелко и зло, улыбнувшись, сказал я.
«А тебе какое дело до этой тэхи? Твоя што ли? Мы с Женей сами разберёмся. А ты за него качели не раскачивай, а то тебе же боком выйдет», - всё больше распаляясь, уже почти кричал он на меня. А потом обратился к Жене, который с понтом старался заснуть, валялся в соседнем проходнике между шконорями:
«Женя, это же наша с тобой канитель? Тэху я тебе восстановлю. Я сказал!»
«Да-да, конечно Вася, разберёмся» - безразлично ответил Женя. И его можно было понять. В тюрьме он ещё новичок. Он только постигал эту жизнь и обтирался в ней. И если бы не его отец, то был бы он в этой жизни обыкновенным непримечательным очередным наркоманом.
Я лишь улыбнулся, но больше ничего не сказал. В одном Вася был прав. Никогда не следует говорить за другого человека. Вот так начнёшь за него качать, а он потом на попятную - да всё нормально, всё хорошо.
Но через несколько дней, на гулочке Женя подошёл ко мне и тихо заговорил:
«Чё-то Вася сильно наворачивает. Орёт постоянно. Витяня надо что-то делать».
Я криво ухмыльнулся, немного помедлил и сказал:
«Знаешь чё, Женя. А мне как-то фиолетово чё он там наворачивает. За себя я всегда вывезу. А за вас… Сами разбирайтесь. Я за твою тэху начал качать. Ты чё сказал? Всё нормально. Так а нахуя ж ты мне сейчас говоришь, что он наворачивает? У тебя же всё нормально».
После этих слов Женя немного поник, поэтому я немного смягчился:
«Ладно, пока я в хате беспредела не будет. По мелочам я с ним кусаться не собираюсь. Но если возникнет серьёзная ситуация, то просто словами не обойдётся. Буду бить. Сам я не вывезу, хули ослабел в тюряжке. Поэтому нужна будет поддержка. А пока Женя, мой тебе совет. До сих пор ты хорошо сидишь только из-за влияния твоего отца. Но, вечно это продолжаться не может. Надейся всегда сам на себя. Потому что такое покровительство может тебе ещё боком выйти. Ты вроде неплохой человек. Гнили в тебе нет…»
Не знаю, внял ли он моему совету или нет потому как меня в скором времени забрали на этап. Но, к счастью, в наших напряжённых отношениях с Васей до рукоприкладства не дошло. Он каким-то седьмым чувством почуял неладное и немного поубавил пыл наебенивания. Стали реже слышны его истерические вопли. Всё меньше он попусту орал на мужиков за маленькие проносы. В общем, атмосфера в хате немного разрядилась.
Однажды, когда я в очередной раз объяснял что-то новичку. Затем, видя полное его непонимание на лице, прекратил своё объяснение и решил показать сам. Сделал несколько каток дороги, отдал пару прогонов. Новичок вроде понял. Я вернулся в проходняк где меня встретил Вася словами:
«Вот она твоя проблема, Витяня».
«Какая?» - недоумённо поинтересовался я.
«Тебе проще сделать всё самому, чем довести до человека как надо делать. А это не правильно».
«Да, ты прав» - подумав, согласился я: «А как иначе?»
«Один раз объяснил, ну два раза, а потом варухой по лбу».
«Ну, это уже не обучение получается, а дрессировка какая-то», - задумчиво пробормотал я. На этом разговор наш и закончился. И лишь много позже я прочитал изречение одного римского полководца: «Чтобы научиться командовать, нужно сначала научиться подчиняться». Казалось бы, эта фраза не имеет к предмету того разговора никакого отношения. Но, параллель всё-таки есть. Ведь, какой командир больше цениться простыми солдатами. Тот, который сам был солдатом. И отдавая, какой либо приказ он сам знает, как его можно выполнить. Поэтому такой командир никогда не позволит себе глупых указаний. И объяснить солдату что-либо он может проще, показав на своём примере.
Так же и в жизни на воле и в тюрьме. Что бы что-то требовать от людей нужно знать, как это будет исполнено. Просто орать как Вася тоже можно. Но человек из под кнута и дело делает нехотя. И учение воспринимает плохо.
Вот заходит новый человек в хату. Живёт с недельку и видит, что я только валяюсь на своей шконке, да писульки пишу. Да покрикиваю на мужиков. Что он может подумать? Вот, дескать, блатной - сидит нихуя не делает. Но стоит один раз своим примером показать что-либо, прогнать ли прогон, прокатить ли дорогу, почистить ли танк и отношение человека к тебе сразу измениться. И дело делать с таким человеком будет много легче. Это прописная истина жизни, но как-то до тюрьмы я особо над этим и не задумывался. А вот пришлось.

Таким человеком оказался Ромка. По два раза ему никогда ничего повторять не надо было. Только один раз показать. Хотя и не обходилось без косяков. То, почту не туда отправит, то контрольку на Самаре потеряет. Контролька – капроновая нить оставляемая на день вместо дороги, чтобы не приходилось каждый вечер славливаться…
Но, как же без ошибок? И я вспомнил как сам сидя на тычковке упорол крупного косяка.
Я видел как Арсен напряжённо и где-то даже жёстко разговаривал по телефону. Потом подошёл ко мне и мягко сказал:
«Витёк будь по внимательней с почтой».
«А что случилось?»
«Ты почту которая по стороне, отправил за продол. Сейчас Тельман шумел…»
И стало как-то совсем не по себе. Я видел как Арсен разговаривал по этому поводу и в промежутках между прогонами даже слышал как он говорит в трубку:
«Зачем тебе тычковщик?... Да он недавно… Слушай, дорогой ничё не пыхнуло… Ладно, не нервничай, доведу…»
Что оставалось делать? Я взял и написал Тельману по всему. Это была моя первая тюремная малява. Отписал по всем канонам тюремного общения. Подчёркнуто вежливо, без извинений. Извинения в тюрьме – непозволительная роскошь.
Как надо, короче, отписал. И через какое-то время Тельман снова шуманул. Разговаривал он со мной спокойно, на равных. Знакомился. И только в конце разговора упомянул:
«Будь внимательней».
Как ни странно, но этот случай нисколько не смутил меня, а лишь придал сил. С этого момента я «построил» всю хату. После того как налаживались дороги никто кроме «мешкового» не мог подойти к баркасу. Мужики ели и пили чай исключительно шконках и любая попытка поставить шлёнку или кружку на баркас я пресекал на корню. А на любые попытки протеста против таких моих правил неизменно говорил:
«Я человек рассеянный, а вы своими чавканиями сбиваете меня. Особенно когда почты много. Второй раз косяка упороть не хочу. А если чё не нравиться то садись сам на тычковку…»
На тычковку садится, ни у кого желания не возникало. Всё-таки слишком ответственное это занятие.

И четвёртый человек ходивший в этот погожий денёк на гулочку – Володя. Он зашёл в хату в самый разгар наших с Васей разногласий. Лет сорок возрастом, метр семьдесят пять роста. Ничем не примечательный мужичок в серых штанишках, кожаной курточке и осенней кепочке. Сдержанно поздоровался. Зашёл в наш проходняк, присел на шкнарь, закурил. Заварили чаю, поговорили.
Оказывается за плечами восемь лет лагерей и лихая жизнь девяностых. Общался он сдержанно, внимательно приглядываясь к нам. А мы в свою очередь к нему. Но, ничего необычного. Обыкновенный мужичёк невыразительной внешности. Разве что тёмно-рыжая копна волос была не совсем обычна.
На следующий день, уже по вечер Вова поинтересовался у нас:
«Баня давно была?»
«Да позавчера. А чё в карантине бани не было?»
«Нет. А как тут у вас помыться можно?»
«Да вона тазик бери и кипятила на стене висит большая…»
Когда вода подогрелась и Вова разделся до трусов моему взору предстала картина которой в живую мне ещё не разу наблюдать не приходилось. Всё тело его по кисти рук и по щиколотки было разукрашено цветными наколками. На наш вопрос где колол, он лишь махнул рукой:
«Что-то на лагере, а что-то на воле».
Потом он нам рассказывал про свои наколки. Что где и как:
«Вот церковь на лагере начал колоть, на воле закончил. А вот эту», - он ткнул на изображение женщины: «Уже на воле. Познакомился с девушкой. Любил её очень, вот по фотке и наколол».
И он долго рассказывал про свои наколки. Какую где и в какое время наколол и по каким причинам. Мы заварожённо слушали эти рассказы и любопытно рассматривали его бледное, жилистое тело с поблекшими от времени наколками. И сложилось у меня впечатление, что разглядываю я не тело, а атлас отдельной человеческой жизни.
Только вот человек то Володя далеко ещё не стар а вот полотна кожи не хватает на всю его лихую жизнь.
«Вот ведь как складывается», - сказал как-то он мне: «Десять лет как завязал с криминалом. Нужды ни в чём нет. А вот загремел опять…»
А загремел он, как говориться на юридическом языке – по неосторожности. Банальная авария. Ехал на своём джипе, сбил пьяную тётку. На смерть. Но, к слову сказать, отсидел он окола полугода, а потом по кассационной жалобе ушёл домой. Но это я узнал уже много позже. А в тюрьме же мы с ним были знакомы всего чуть больше месяца. Но это было одно из самых моих лучших знакомств. Мы сутками на пролёт играли с Вовой в «мандавошку» - упрощённый вид «нард». Вели нескончаемые беседы о боге и смысле жизни. Володя знал чуть ли не наизусть Библию и был очень верующим человеком. Она не сочилась сверх краёв и была как бы и не заметной, но вполне ощутимой. Он действительно верил, а не делал вид, что верит.
Как-то раз он задал мне вопрос:
«Витёк, вот скажи мне, что было изначально курица или яйцо?»
Детский какой-то на самом деле вопрос, но доподлинно ответа никто не знает. Не знал и я. На что он мне сказал:
«Изначально было слово…»
И вот тут то меня и накрыл поток мыслей. Поскольку я никогда не являлся приверженцем какой либо веры, то и на это утверждение соответственно смотрел со своей точки зрения. Если исходить из того, что Бог, Аллах, Высший и беспредельный разум – называйте как хотите, создавал  мир из ничего, то вполне может быть что изначально было слово, а соответственно и мысль. А что такое мысль? Это сконцентрированная в сгусток энергия…
И размышляя в этом ключе, впоследствии я находил всё больше и больше точек соприкосновения различных религий и общепринятых мировоззрений. Это сложно объяснить. Мощная работа мозга в условиях четырёх стен освежает и придаёт сил больше чем глоток холодного пива в иссушающую жару. Она больше вызывает эмоций чем какая ни будь Пятница на берегу необитаемого острова. Это чувство непередаваемо. Когда внутреннему взору приоткрывается краешек истины. Подобие такого чувства, наверное, испытывает поэт, который долго не может найти рифму для своего лучшего стихотворения. Или какой ни будь учёный, который полжизни буксовал над своим изобретением, и вдруг нашёл решение задачи, там где и не думал найти. Это чувство называется просто – счастье. Великое и безбрежное счастье познания и озарения. И я понял, почему тысячелетия назад Архимед проорал своё извечное – «Эврика». Я же только и смог сказать «Ахуеть!». И продолжал повторять про себя ещё очень и очень долго…

Но это было в феврале. А под конец апреля я маялся от неведомого доселе чувства - смеси тревоги, тоски и ожидания перемен. Я чувствовал, что вот-вот и этап. Может сегодня, может на следующей неделе. Но, дни пролетали незаметно. Мыслями я был уже где-то там, куда забросит меня государственная машина исполнения наказаний.

Тюрьма это только первый шаг навстречу свободе. Той свободе, настоящей безбрежной и безоблачной. И только пройдя весь путь российских застенок, приходит понимание, что нет никакой свободы. Свобода это блажь начитанных людей. И даже если поселиться в глухой тайге, рано или поздно тюрьма настигает и бьёт обухом по голове. И тогда хочется пить. Вдрызг. До потери сознания. Или вмонтироваться золотым уколом. Или перерезать вены, наслаждаясь, как проблемы, кровью из вскрытых вен растворяются в тепле водопроводной воды. Или снести себе голову калибром побольше. Или… Сколько этих «или» витает в головах бывших сидельцев? Этого вам не скажет даже статистика. В этом вам не признается ни один человек прошедший застенки.
Голова разрывается тысячами осколков воспоминаний. Эту тюрьму не забыть, не вытравить из души. С ней можно только смириться. Но, чем больше человек провёл времени там, тем сложнее это сделать.
И любой даже самый закоренелый преступник рано или поздно хочет забыть тюремную и преступную жизнь. Но, не может. Люди все разные. Для кого-то тюрьма это следствие его воли. Он привык быть свободным и поплатился за это. Для других тюрьма это их пагубные привычки, а заключение под стражу лишь следствие той тюрьмы в зависимости от которой они пребывают. Алкоголь ли это, наркотики,  а может привычка красиво жить, или что другое - уже не важно. 
Тюрьма чёрной копотью на всю жизнь оседает в душе. И человек знать не знает, когда эта копоть может всколыхнуться. От нечаянного ли чьего-то жеста, от неправильного чьего-то слова, тюрьма предстаёт перед внутренним взором, и подсознание выдаёт воспоминания поведения в тюрьме. И тогда может блеснуть в темноте заточка,  или затемнеть воронёная сталь в руке, или бутылка незаметно превращается в «розочку»… Там не принято меряться силами, там принято выживать.
И хорошо если в этот период жизни у тебя была одна цель – остаться самим собой. Её можно обозначить как угодно – жить ради матери, или жены, или дочери, или ради светлого будущего. Если ты достигнешь этой цели, то останешься человеком. Если же нет, то ты уже машина. Без чувств, без эмоций. Просто биологический механизм который не воспринимает ничего кроме своих потребностей. А это уже не человек. Блуждающий биоробот (с).