Четверг, 21 августа. Иностранцев здесь не любят, это я уже понял. Жители окрестностей Тхимпху странно косяцца на мои шмотки, снятые с пограничников в разных районах земного шара. Этак Бутан мне не пересечь. Решил проблему внешнего вида обычным способом. Вычислил на улице более-менее прилично одетого бутанца и подвалил к нему с вопросом как найти дорогу на крепость Паро. Чувак, видимо, какой-то важный чиновник, решивший посмотреть на жизнь поданных, начал по-тибецки объяснять мне, где же эта напрочь проёбанная дорога, сопровождая рассказ целой серией непонятных мне жестов. Пока азиат увлечённо рассказывал мне про крепость Паро, я предложил ему прогуляцца в ближайший закоулок. После этой прогулки я стал обладателем шикарного кхо – национального бутанского кимоно оливкового цвета. Случайный гид осталсо лежать обезглавленным и закопанным в стог заготовленного кем-то сена. Кхо оказалось немного забрызгано кровищей, так что пришлось стирать его в ближайшей речушке. Пока я стирал одёжу и мылся (бля, вода в реке – ледяная, но горячий душ мне здесь никто не организует), какой-то местный прохиндей хотел украсть мою снарягу и штаны. Вовремя заметив вора, я поднял булыжник и метким броском оглушил нехорошего человека. Пользуясь его беспомощным состоянием, отрезал губы и отрубил кисти рук, остальное пустил по течению. Тело вора забавно подскакивало на перекатах и оставляло за собой красные пятна крови. Долго следил за экстремальным спуском, пока труп не скрылсо из виду. Затем продолжил гигиенические процедуры и стирку. Всё бы отдал за кусок хозяйственного мыла, но в этом королевстве его не уважают, как и иностранцев. Чем бутанцы стирают своё тряпьё, осталось для меня загадкой.

    Пятница, 22 августа. В окрестностях Паро долго не задерживался. Это что-то вроде дачи местной королевской фамилии, тут меня могут мигом просечь. Я было бы прикольно отведать мясца королевы-матери. Какой маньяк может исчо этим похвалицца? Думая о несбыточном и пуская слюни, я гулял вблизи крепостных стен и наткнулся на японца, который увлечённо рассматривал какую-то редкостную тибетскую травинку. «Ботаник», - подумал я, медленно подходя к японцу и вытаскивая разделочный нож, позаимствованный у убитого шамана. Японец не успел даже вскрикнуть, когда тесак перерезал ему горло. Я не удержалсо и жадно припал к бьющему из шеи фонтану крови. Опять заляпал этот ебучий халат, сцуко. Обескровленному японцу вставил в нос и набил в хавальник травы и горных цветов. При жизни он их очень любил. Я представил себе, как пересаженные на тело японца цветы начнут рости, пуская корни в его труп. Сам потомок самураев станет похож на этакий могильный газон. Хотя, хуй там. Труп уберут, цветы вырвут, варвары, что с них взять. Далее поколесил на грузовике к так называемым Чёрным горам, которые отделяют Западный Бутан от Восточного. Несмотря на фэнтезийность названия, это должны быть вполне знакомые мне каменные пирамиды с россыпью загнивших деревень у подножья. Главное, чтобы с дорогой и перевалом было всё в порядке. Исчо волнуюсь за количество бензина, заправок я здесь не заметил, видимо нефтепродукты – это привилегия правящей элиты. Остальным бутанцам давно объяснили, что они долбоёбы, и должны ездить на лошадях и ослегах.

    Суббота, 23 августа. После перевала грузовик заглох посреди дороги. До ближайшего человеческого мяса (то есть посёлка Вангдупотранг, если верить бутанцу, которого я запытал в фургоне) не то сто, не то девяносто километров по пересечённой местности. Влип. Но маньяку унывать не годицца. Скинув с себя кхо и одевшись в привычную рвань, я зашагал к селу, напевая песенки Красной Плесени. Не поверите – через два часа перехода по высокогорным дебрям словил попутку. Водитель-индус вёз какие-то лекарства в какой-то Ташиганг, и решил не отказать белому сахибу в удовольствии прокатицца под новинки индийской поп-музыки. Тараторил этот штрих без умолку, поэтому моё намерение благодарно оставить ему жизнь быстро растаяло. Когда показалсо Вангдупотранг, я прикончил водителя ножом. Это была необходимость, а дальше началось чистое искусство. Достав кассету из магнитолы, я с трудом запихнул её в пасть меломана. Выйдя из машины и осмотревшись, я заметил корявое дерево, растущее как раз за обочиной, над нехуёвым обрывом. Потратив последний моток верёвки на великое дело, я повесил индуса за ногу на этом самом дереве. Жаль, я не догадалсо ни у кого спиздить фотоаппарат. Одинокое деревцо на фоне гордых заснеженных пиков, а на нём, с кассетой во рту, висит вниз головой окровавленный безымянный водитель. В этом было что-то неуловимо прекрасное, как кусок окровавленной человеческой плоти, одиноко лежащий на ослепительно белом столе. Заплакал от наплыва чувств. Садясь в машину увидел, как какая-то горная пташка уже поклёвывает рваную рану на шее индуса. Не в первый раз повторяю тезис о йобнутости тибецких жывотных, которые мутировали в людоедов. Этак скоро они создадут маньякам конкуренцию. Неисповедимы пути Эволюции (Дарвин – rest in peace). С удовлетворением увидел, что тюрбан не свалилсо с головы повешенного.

    Воскресенье, 24 августа. Снова обзаведясь транспортным средством, я решил вырвацца из этой страны как можно скорее. Ясно, что никаких особых находок мне этот край не подарит. Это действительно самая отстойная азиатская глухомань, в Непале и то лучше. Там хотя бы не относяцца с пренебрежением к благам европейской цивилизации. Я гнал весь день на рискованных скоростях и только вечером остановилсо в селении Тонгса. Тут наконец-то до меня дошло, почему за жильё и всё остальное крестьяне ломят такие цены. Потому что человек без этого ёбаного приглашения от кого-то из правящей кодлы не имеет права ничего покупать по утвержденным правительством ценам. Как объяснил мне с грехом пополам хозяин хаты (часто общалсо с англичанами), где я остановилсо, такое разрешение называецца кашаг, и чтоб его получить, нужно ждать лет десять. Поэтому жители, ничем ни рискуя, меня наёбуют. А когда меня наёбуют, я не прощаю этого никому. «Сцуко, отомщу», - подумал я и зарядил шесть последних патронов в револьвер. Завтра будет какой-то ламаистский праздник,  во время которого я одновременно положу шесть человек. С ума сойти! Выпущу весь заряд ненависти к Гималаям, который накопилсо у меня за две недели. Я давно не готовил такой крупномасштабной резни – с тех пор, как я пришёл к сослуживцу на свадьбу с дробовиком. Сиюминутную злобу сорвал на хозяине, который был местным ньерченом – это что-то вроде нашего председателя колхоза. Когда он спускалсо в подвал за бухлом и полусырым мясом, которое здесь очень любят, я дал ньерчену пинка, и председатель покатилсо по лестнице. В подвале я долго свежевал ньерчена, чтобы снять с него кожу целиком. Вспомнил, как мой дядя учил меня освежовывать убитых на охоте косуль. Сняв кожу, я повесил её на крюк для мяса и понял, что страшно устал. Ушол спать, кожа подождёт до завтра.

    Понедельник, 25 августа. Пишу эти строки, убежав от погони и снова оказавшись в индийских джунглях, на сей раз в Ассаме. Теракт удалсо шопесдец. Пожинаю лавры Панчо Вильи, ибо случившееся было песдец как похоже на вестерн. Шесть ритуальных танцоров полегли во время моего сольного выступления. Ощущаю себя в роли экстремиста и революционера, хотя это было маньячество чистой воды. Как в том анекдоте с бородой про пойманного террориста:
- …Вы стреляли из пулемёта по толпе, хотя хотели убить только партийного лидера. И не сложно было вам пойти на такие ненужные жертвы?
- Бля, сложно? Если б тот хуёвый патрон не перекосило, я бы исчо больше народу положил!
Если бы патронов было побольше, я бы обеспечил гробовщика Тонгсы работой до конца его дней. Пока я съёбывалсо к машине, мне в плечо угодила стрела. Аццкая боль, вам такая и не снилась. Гнались за мной недолго, но активно, кидая стрелы и каменья. Утешало лишь то, что в багажнике лежала шкура ньерчена Тонгсы – самый заебательский трофей за этот месяц. Мои гастроли в Гималай-лэнд с треском провалились. Сижу на берегу Брахмапутры, бинтую плечо и доедаю останки индуса, который пришёл набрать воды из реки. Зря он делал это в сумерках. По своему опыту знаю – в сумерках, и особенно, в темноте, водицца до хуя маньяков. Знаю, что он был не из моей касты профессиональных маньяков, но оскверницца не боюсь, потому что питание – святое дело, и кастовые различия тут ни при чём.