- Ну, что по коням? – я отставляю граненую стопку и закусываю огурцом. По нарезанным дольками яблок ползают золотистые осы. Столом служит прицеп со снятым бортом – лодки уже на воде. Лёха крепит мотор на корме, дергает шнур. Судзуки чихает, и лодка срывается с места, оставив сизоватый дымок. Нам с Ромкой достаётся жестяное корыто под вёсла, крашеное в зеленый цвет. Не очень маневренно, зато – плоское и удобное дно. Я сваливаю на него спиннинги, снасти, сгребаю остатки пиршества со стола и забираюсь на нос.
Монотонно посапывают уключины, кувшинки мешают грести. От водорослей вода в затоне вязкая, как кисель. Ещё пара минут – и мы на чистой воде. Ставлю кастмастер. Принятый допинг веселит и распаляет рыбацкий азарт. Ромка поёт, а я танцую самбу на носу и раз за разом кидаю блесну. Лёхина моторка нагоняет нас, поднимает волну, и сквозь гул пробивается его рассерженный крик:
- .. по течению! По течению бросай! Глупая женщина!
Лёшка всегда зол, когда не фартит. А сегодня не везёт никому. Моторка уходит прочь, все стихает, только чавкает волна за бортом. Оттого телефонный звонок кажется резким, не к месту. Ромка суетится, лезет в карман:
- Яся, сынок?! Я? Я на рыбалке… Приеду, сынка, возьму… Лена?! Лен, подожди..,- он сжимает мобильник и чуть слышно шипит: - Сссука!!!
Ромка пьян, а когда мужик пьян, простительно, что краснеют глаза. Он отворачивается, прячет телефон и курит. Под бронзовой кожей нервно гуляют желваки. Мне тоже грустно и не хочется больше танцевать. Заунывно пищит куличок. Я сматываю леску и болтаю блесной у борта. Всегда интересно – как это видят рыбы?
Металлический эллипс вращается в зеленоватой воде и вспыхивает серебристой плотвой. Словно с издевкой играет щука в затоне. Всплеск – на мгновение зависает зелёный, в пятнышках хвост… шлеп… круги… тишина. Бросаю следом блесну. Она ложится в кувшинки, клинышками прыскают мальки прочь, зацеп, рывок, еще рывок – блесна возвращается с отодранным круглым листом.
- Ставь воблеры, на троллинг пойдем.
Я открываю пластиковый сундук и роюсь в снастях. Хитрю, и поэтому выбираю неприметный хардкор с ниточками-следами зубов - верный признак удачной блесны. В сером пузике что-то гремит. Ромка задумчиво подбрасывает воблеры в руке и наугад ставит огромного окушка.
Обе рыбки падают рядом и зависают в воде. Ромка налегает на весла, леска разматывается, и воблёры уходят вглубь. Ещё минут двадцать мы плывем молча, слышны лишь всхлипы весел и гул вдалеке. Быстро темнеет, уже не видны кувшинки у берегов, зато загорается костер у машин. Тянет дымком.
-Вот чего ей не хватало, Варь?
Я молчу, потому что жалко обоих. И взбалмошную Ленку, и Рому. А еще их детей. Когда рушится брак, редко виноват кто-то один.
Оранжевый кончик спиннинга чуть заметно сгибается и перестаёт дрожать. Волнуюсь:
-Зацеп?
Когда бьёт щука, спиннинг складывается почти вдвое.
- Наверно. Крути!
Катушка с перебоем трещит. От тугой рукоятки бледнеет ладонь. На сколько размотала метров? На двести, или на сто? Наконец, позади лодки всплывает пятно…брюхо! Белое, поросячье брюхо!
- Судак! – почему-то шёпотом кричит Ромка.
Перехватывает дух. Здоровенная рыбина идет вяло, как и положено крупным судакам, не сопротивляясь, с ленцой, и, лишь подтянутая к борту, ударяет хвостом. Крошечный воблер почти не виден во рту. Мне страшно, что добыча сойдет, страшно, что не влезет в подсак. Но в Ромкиных руках подсак выдерживает, скрипит. Светло-серая туша оживает и гнётся дугой. С каждым движением ёкает сердце. Ну, вот оно, есть! Ячея касается дна, в нос ударяет кровянистый рыбий дух. Я визжу:
- Романьо, спасибо!!! Я бы сделала тебе…
Он хохочет в ответ, резко выворачивает лодку и окатывает водой с весла:
- Остудись!
Я, потеряв равновесие, валюсь на дно. Мы смеёмся, целуемся, а под ногами бьётся судак. Мой судак. Мой первый серьёзный трофей.