Это было через 2 месяца после моего развода. Я сидела в пабе и пила. Жалела себя и пила пиво. Я была пьяна как раз настолько, чтобы всё окружающее было мне похуй, кроме моих собственных страданий. В этот момет меня ухватили за жопу и хохотнули:
- Вот это встреча!
Макс взгромоздился на соседний стул.
- Не ожидал тебя здесь увидеть! Очень рад!
- Что тебе от меня надо? - спросила я.

С Максом у нас был роман, когда-то давно, когда я ещё верила что у людей бывают романы, я не просто ебля. Он и тогда был намного старше меня, а сейчас совсем облысел. Расстались мы с ним плохо: я пошла лечиться в КВД, а он ползал за мной на коленях по Невскому и клялся, что ни с кем кроме меня и своей жены не спит.
- Ну значит, твоя жена тебя и заразила, - сказала я.

- Послушай, я слышал, что с тобой случилось, - сказал Макс. Я поняла, что он ещё пьянее чем я. Совсем почти в дугу.
- И что же со мной случилось?
- Он тебя недостоин! - от того, как он грохнул кулаком по стойке, из Гинесса выплеснулась пена.
- Не бузи, - сказала я, - Меня никто не достоин.
- Это правда, - он пополз по стойке ладонями к моим рукам, - Ты хорошая, добрая, ты красивая...
- Отстань от меня, - у него всегда были нприятные потные ладони.
- Послушай, я хотел сказать... Прости меня за тогда, я...
- Слушай, это всё уже не важно, сто лет как не важно. Я не хочу вспоминать.
- Да, прости, конечно. А я вот помню, ты такая хорошая, я ведь столько лет тебя помню, я так жалею, что тогда...
- Перестань ныть, терпеть этого не могу. Тем более теперь уже слишком поздно.
- Да ты права. Давай останемся друзьями?
Друзьями мы никогда не были, поэтому остаться ими никак не могли. Что общего у меня могло быть со стареющим лысеватым дядькой, обременённым женой и двумя сыновьями, который и тогда-то чёрт знает чем занимался, а теперь вообще укладывает паркет. Хуй у него был маленький и сморщеный. Прадва, когда-то он умел этим хуем очень многое, чтобы я кричала от удовольствия.
- Хорошо, друзья, - мне было всё равно, и не хотелось, чтобы чьё-то расстройство мешало этому равновесию.
Мы молча пили некоторое время. Было противно.
- Мне пора домой, - сказала я, выкладывая на стойку деньги.
- Я тебя провожу! - Макс суетливо и пьяно сковырнулся с табуретки и поскакал к вешалке. Что его всегда отличало, так это джентельменские манеры. Питерская интеллигенция.
- Не надо, я на такси.
- Я провожу. Ты расстроена.
- Я не расстроена, я в гавно.
- Ну я же вижу, у тебя слёзы.
Мне стало ещё себя жальче. Настолько жалко, насколько вообще только может быть. Я себя ощутила такой несправедливо обиженой маленькой горошинкой, которую клали-клали под матрас, а потом мало того что выгнали из дворца, так ещё некому пожалеть, кроме мерзкого старого гоблина.
Макс ловко выхватил платок и всучил мне посморкаться. Мы сели в такси, он гладил пальцами мои колени, а я ревела, насколько молча у меня это получалось, глотая слёзы в перемешку с тушью для ресниц.
- Давай возьмём вина, - предложил Макс.
В сумраке заднего сиденья его лысина не была так видна, и он даже был похож на то, о чём мне мечталось в 20 лет.
- Хорошо, сказала я решительно. Только давай зайдём в аптеку.
Я представила, что если я кончу под злым страшным гоблином, мне будет так мерзко, что может быть, на какое-то время перестанет быть плохо.
Когда мы вышли у аптеки, Макса как будто взорвало. Он стал хватать меня на руки, поднимать, сжимая жёсткими локтями под животом, кричать что-то прохожим, выбегать на проезжую часть и петь. Я старалась схватить его крепко за руку, чтобы он не упал, и идиотски улыбалась. "Сдохни, о держи фасон" - всегда говорила моя мама. Было стыдно, и стыд был такой большой, что ни для чего больше места не оставалось.
Когда мы купили гандоны, я передумала. Я поняла, что меньше плохо от того, что станет мерзко мне не будет. Будет и плохо и мерзко одновременно, и может быть, даже захочется удавиться. Отступать было поздно. Я всегда считала женщин, которые обещают, а потом не дают, блядями.
- Я очень хочу спать, - попыталась я извернуться, когда мы пришли домой.
- Конечно, давай ложиться, - я поняла, что ничего не выйдет.
Я никогда раньше не была в постели с мужчиной, которого не хотела. Были мужчины, которые меня интриговали, были такие, с которыми мне просто хотелось ебаться, были, кого я любила. До сих пор ни разу я не была под одним одеялом с человеком, который был мне отвратителен. Глупо, наверное, в мои-то годы. Проститутки вон каждый день так работают. И ничего.
Он начал меня целовать, я попыталась ответить. От плохого вина, выпитого после хоршего пива, тошнилою От Макса пахло куревом и немолодым мужчиной со стоматологическими проблемами. В темноте почему-то отчётливо вспомнилось, что у него жёлтые зубы.
- Послушай, не надо, - я всё-таки сказала, потому что подумала, что сейчас блевану, - Макс, пожалуйста, прекрати.
Но он уже озверел. Хватал меня руками жадно, как будто год не ебался с живым мясом, целовал горячими искусанными губами, жёсткими пальцами шарил по пизде. Я равнодушно раздвинула ноги, он немедленно затеребил сухой клитор. Остановился, навис надо мной на одном локте.
- Девочка моя! - прошептал хрипло и нырнул слюнявить пупок и ниже.
Я подумала "Господи, какой кошмар" - ужасно отчётливо помню эту мысль, единственную, наверное, связную, пришедшую ко мне в этот вечер.
Нализавшись, он всунул, и даже от его маленького мне стало больно. Не очень, не то чтобы невыносимо, или очень сильно. Просто горячо и шершаво внутри, как будто наждака насыпали.
- Ну же, девочка, ну, - хрипел Макс, заходясь в размашистых фрикциях.
Я отвернула голову к стене, чтобы не смотреть, как трясётся дряблая небритая кожа под кадыком
- Давай же, давай, - он торопливо, как будто я ещё не дала, перевернул меня и поставил раком. Я плюхнулась на живот, на подушки, потому что мне было уже всё равно. До такой степени, чтобы изображать удовольствие, моя вежливость не распространялась.
Макс зарычал и примерился в жопу.
- Знаешь что, иди-ка ты нахуй, - сказала всё-таки я.
Он всё понял и продолжил елозить в пизде. Мне уже становилось отчётливо неприятно.
- Ты кончешь? Ну же ты, ты кончаешь? - спросил он меня, не прерываясь.
- Нет, не кончаю, - честно ответила я.
Он развернул меня обратно, лицом к себе и полез целоваться.
- Хватит, отстань, - попросила я, - Пожалуйста, хватит.
- Тебе не нравится, моя девочка, тебе не хорошо сейчас? Разве тебе не хорошо сейчас, - вот ведь правду говорят, что глаза горят как угли у людей.
- Мне хорошо, но мне завтра на работу. Я хочу спать, Макс, пожалуйста, кончай и давай поспим немного.
Я и в самом деле уже рубилась. Макса моё заявление только завело, он стал суетиться вокруг моего тела, подсовывать то с той, то с этой стороны, мацать пальцами и присасываться губами. Я повернулась набок, уткнувшис лицом в подушку и пробормотала:
- Я устала, правда, очень устала. Давай спать, - и я назвала его именем бывшего мужа. И ещё несколько раз повторила. Как будто уже сквозь сон. Он утихомирился и прекратил, наконец, в меня тыкать. Я на самом деле уснула.

Я проснулась в шесть, среди рассвета и серой зернистой вони. Пахло разлитым по полу вином, мокрым паркетом, перегаром, носками и ботинками Макса, сваленными у кровати, им самим и мной, засохшим потом и кое-как выдавленной из пизды смазкой. Я выбралась из кровати. Макс спал, как младенец, свернувшись калачиком вокруг того места, где только что была я. Я пошла в ванну, и долго стояла под душем.
Думала о том, не заразилсь ли я чем-нибудь на этот раз. Гондоны, купленные в аптеке, так и остались в запечатанной коробке у него в куртке. Думала о том, в самом ли деле в прошлый раз его заразила жена, или напиздел. Макс выглядел всегда очень честным. Да и наверное, не слишком многие зарились на его сомнительный хуй. Думала о том, что раньше читала и смотрела в кино, как люди пытаются отмыться до того, что сдирают с себя кожу, а теперь вот поняла, как это часто бывает, что не всякая метафора так уж не точна. Думала про леди Макбет. Вспомнила кадр из фильма Любовь и голуби, где Раиса Захаровна рассказывает про гипнотизёра, который женщине внутренности вынул и в тазу прополоскал, выкинув ненужное. Очень этой женщине позавидовала. Вода текла и текла, но не уносила с собой в дырку слива ни мыслей, ни прошедшего вечера, и ни кусочка из моей нынешней реальности, со всем её прошлым, настоящим и будушим.
Я вылезла из ванны, завернулась в полотенце и прошла обратно в комнату. Подобрала с пола свою одежду, положила её на кресло. Села в кресло сама.
- Просыпайся, - сказала я громко, - Просыпайся, Макс. Просыпайся, ёб твою мать!
Он открыл глаза быстро, так что я не поняла, может быть, он проснулся ещё когда я была в ванной. Сел на кровати. В сером свете из-за штор было видно, что, несмотря на годы, у него хорошее, мускулистое тело. Кажется, я когда-то его за него хотела.
- Вставай и убирайся.
Он хотел что-то сказать, но передумал. Может быть, испугался. Он всегда боялся меня, когда я трезвая. Как многие. Многие мужчины. А следовало бы бояться пьяную...
- Надевай свои носки и убирайся в чёртовой матери.
Он неторопливо встал, натянул штаны, прошёл в ванную. Вернулся оттуда с мокрым лицом и каплями на остатках волос. Надел носки, завязал ботинки. Наклонившись за рубашкой, посмотрел мне в глаза. Отвёл взгляд, застегнул ремень и вышел в коридор. Похлопал себя по карманам куртки, что-то ещё хотел сказать. Может быть, сделать. Я подумала, что он мог бы отыграться сейчас за всё: за свою неумолимую старость, за мою всё ещё вопиющую молодость, за то, что они никогда не был мне нужен, и за то, что зная это, не мог никогда от меня отказаться, и за то, что ползал тогда за мной на коленях по Невскому, и за то, что я называла его именем бывшего мужа вчера в постели. И за свой так и не изжитый страх передо мной, и за моё презрение, которого я никогда не скрывала. Мог бы выиграть раз и навсегда, если бы догадался вынуть сейчас из кармана деньги и бросить их на кровать. Или на пол, или на комод. Может быть, это даже было бы по-честному.
Он ничего не сказал и ушёл, защёлкнув за собой замок. Может быть, до него не дошла такая мысль. А может быть, у него не было с собой денег.