В прежние времена на Ришельевской дышать было нечем от антикваров.
Даже почистить обувь, и то было не так модно!
Много ли держали лавок? Да не то слово! Совсем, и даже что-то в избытке...
Вот, скажем, повернули вы с Дерибасовской... закурили.
Глянь, туточки тебе Марусевич, через дорогу –  Свентопольский. Не хотите Свентопольского – пожалуйста, Борьзя с сыновьями! Дальше идёт купец Мокеев, затем старый, позолоченный салон «Цахес и Горушкович»... В итоге сигарету можно не докуривать. Отдайте ваш бычок пацану: он вам за маму-папу и цвет волос любого антиквара вполне свободно расскажет...
...
Но к юбилейной, пятнадцатой дате Революции и Свободы – пусть они обе будут здоровы, так чтобы после себе не кашляли! – среди антикваров стало очень просторно, как в оперном театре после похорон. Вот тогда-то и полезло на Ришельевку всяких инородцев, вроде Бякина, какого-то Гродек-Лыцарского и даже этого... потомка марцифаля-биндюжника! То есть, я хочу сказать, Кройцмана.
И вот что я имею за Беню Кройцмана...
Не-не, наливайте и закусывайте... свадьба длинная. Пусть они там поют.
Беня был большой шутник и зануда. Не зря пришёл он к старой Хесе и громадному биндюжнику Кройцману весь рыжий и, кажется, седьмой по счёту.
Даже повитуха над ним смеялась...
Без юмора эти рыжие младенцы и до покакать сидя не доживают. Но чтобы выдать такую хохму, какую сделала супруга у Бени, так Бене надо было родиться дважды! Эта нелепая мещанка, по имени Рузанна, прожив с мужем целых три года, придумала себе удрать таки с провизором, да ещё по фамилии Мейерхольд! Вы только не подумайте худого о Рузанне: девочка сбежала не одна, а с парой лучших салонных колец – ровно тех, что напополам с брильянтом! А также взяла за компанию Бенину перину из гусиного пуха. Жаль ей было расставаться с лучшим из своего приданого.
А уж какой был пух... гуси с удовольствием вернули бы всё обратно!
...
Провизор, весь из себя по слухам видный мужчина, прельстил Рузанну мускулистым, сильно поджарым задом и бараньими глазами навыкат, карими, как два люля-кебаба. За это уверяла меня близкая родня Рузанны, её троюродная тётка Руфина.
Она всё ещё живёт на Фонтанах – а на Фотанах люди знают, что говорят!
Слышно было, что таки бросил наш провизор Рузанну где-то на проезжем шляхе.
В крымских степях... Вернуться домой ей, слава Богу, в голову не пришло.
Заскучал без вечерних грехопадений Кройцман – ну просто будьте любезны! Разводиться не с кем, хотя тогда это можно было сделать заочно. Да и жениться без развода как-то незачем... Решил наш Беня взять себе экономку.
Только клич кинул – пошла к нему экономка косяком, будто сельдь иваси!
Но замечает тут Бенчик, что все кандидатки голосят ему на единый манер: про сезонный график работы – тут и без словаря ясно, что летом даже за деньги никто работать не хочет; про нелады с мужьями и про членство в профсоюзе. Выходит, что вместо получить даму сердца, пару пустяков и немножко я-вас-умоляю, предстоит Бене выкушать тройной цимес!
Дамский каприз, мужскую ревность и профсоюзные взносы.
...
Приуныл антиквар. Отозвал свой газетный квадратик про экономку.
Но кто-то умный, как цадик Авессалом, что проповедует на пасху, подсказал Бене: надо поискать таки хорошую сваху! Профессия сводницы об эту пору тоже здорово полиняла, поэтому на встречу с Бенционом их пришло сразу двое.
Шепнём вам на ура: в совпадении двух визитов была и доля Бениного веселья. Нельзя не показать товар лицом, когда соперница прёт на него задом! И верно: каждая сваха, не отрывая зад от стула, в течение трех часов расхваливала хорошо проплаченную кандидатуру.
Козырная полька Зося Казимировна – даже не полька, а сплошной менуэт! – которую на Молдованке все хотели, но никто таки не смог, слишком она вся пышная и хлопотная, как взбитые сливки... Вся, знаете ли, в кудерьках, как бешеная болонка, но с самомнением, какого у болонок давно не случалось, и даже с огромным бюстом.
...
Так вот, эта Зося на турнире будущих экономок отстаивала некую Катю Суржак, приходящую посудомойку из приличной семьи. У Кати, как без труда понял Беня, случилось в жизни три основных достоинства: широкие бёдра, русая коса вдоль спелой, арбузной попы и полное отсутствие интеллекта.
Ну, а оппонировала пани Зосе старая повитуха Нехама, которую все её приёмыши звали «тётей Хаей». Песню знаете? С добрым утром, тётя Хая! Говорят, это про неё.
Так вот, старуха презентовала Бене отросток буйного еврейского кустарника, свитого из потомственных портняжек Хемницеров. Не поняли, кого? Смуглокожую Рахиль! Нетронутую, послушную и образованную (дурнушка, но считает до ста, вышивает крестиком и много молчит).
– Матка бозка! Да Катя же просто сложена из достоинств! – горячилась, чинно прихлёбывая чай из лучшего сервизного бокала, сияющая розовой грудью пани Зося. – Она ведь была уже замужем. Стало быть, навык имеет. Уважение к мужчине... и всё такое.
– Ай, бросьте вашу чепуху! – хрипела на это Хая, щёлкая вставной челюстью. – Когда вы говорите, пани Зося, то хочется, чтоб вы уже плакали! Рахиль – эфирное создание, а не какая-то гром-баба на Привозе. Из неё солидный мужчина с положением может запросто вить любые верёвки! Куда ви мне суёте вашу Катю?!
...
Торг продолжался. Барышни горячились, Кройцман утирал узорным платком лососёвого цвета лысину, усыпанную звездопадом веснушек, и то и дело приосанивался. Наконец, словно спохватившись, антиквар незаметно подмигнул сам себе и осторожно заметил:
– Хозяин-то ведь я уже почти безобидный. Ходики мои, прошу прощения у дам, печально смотрят на юг, а я смотрю в пустую кассу... Зачем мне вить из кого-то верёвки?!
При этом Беня, словно невзначай, упёрся взглядом в Зосино декольте.
Лысина его снова покрылась бисеринками пота.
– Зачем ви говорите мне обидное, мосье Кройцман?! – надула губы старая повитуха. – Не делайте этих пошлых намёков! Мужчины, они всю жизнь были, словно сало и мёд: чуть пригреешь, так и норовят просочиться сквозь пальцы! Можете выбирать себе гойку и всё, что хочете, если вам нравится нырять головой в навоз... Но я не вижу причин! Сделайте мне одну причину, и я ухожу назад со своей Рахилью!
Между тем Беня Кройцман уже сделал для себя некий выбор.
Привстав со стула, он вкрадчиво произнёс:
– Тётя Хая! Буду вам обязан, как Одесса-мама дюку Ришелье, если вы отнесёте тему Рахили обратно к её почтенным родственникам, чтоб им горя не знать! А вас, пани Зося, я попрошу на минутку подняться в фонды: мне привезли одну католическую икону, и... и я не знаю, стоит ли выставлять её в салон?
Пани Зося вспорхнула со стула и даже пискнула что-то, пытаясь выглядеть возмущённой. На самом деле она торжествовала, почти уверовав в успех своей миссии! Тётя Хая, аккуратно выхлебав последний чайный глоток, вежливо рыгнула, перевернула чашку на блюдце вверх дном – в знак признательности за гостеприимство – и чинно откланялась.
Сваха не должна быть настырной, и тогда за ней снова придут.
...
Наверху Беня молча привлёк к себе пани Зосю и, удачно потянув за одну из ленточек, распустил на волю пышное декольте. Впившись зубами в тёмный сосок Зосиной груди, он принялся причмокивать, словно вдруг дорвался до пирожного безе с бесплатным коньяком. Пани Зося поначалу стойко терпела, ошибочно полагая, что пану Кройцману нелегко перейти сразу к делу об показать икону и он пытается держаться непринуждённо. Однако дело принимало решительный оборот.
Беня увлекал уже даму сердца в складки пышного балдахина... Оправившись от понятного изумления, прекрасная полька резко оттолкнула нахала, и он с грохотом рухнул на хрупкий журнальный столик с чугунным подсвечником.
...
Коварное литьё умудрилось найти антикваровы яйца и нанести им весьма чувствительный ущерб! Кройцман вскрикнул и ухватился, лёжа на полу, за пострадавшее место.
Пани Зося спохватилась, что теперь она теряет лучшего клиента – да и настойчивый пыл антиквара, похоже, пробудил в ней некие ответные чувства... Она помогла Бене встать, бережно усадила его на край кровати. Затем недрогнувшей рукой спустила ему штаны заодно с трусами и так нежно погладила мохнатые, отнюдь не фабержовые яйца  вместе с торчащим по инерции членом, что у Бенчика заблестели на щеках слёзы признательности и боли... Он обнял Зосю, и она ему больше не противилась.
Однако в кровать всё же влазить не пожелала.
Пообещав, что в случае Зосиного отказа нечаянный приступ женской нежности станет притчей во языцех, а заодно уж и подкрепив свой отчаянный призыв парой блестящих побрякушек, наш прохвост таки добился переезда к нему новой экономки.
Отвергнутый Зосей стекольщик напился с горя и ударом кулака разбил Бенциону единственную витрину. Однако наутро, бормоча извинения, он вставил новое стекло – только подороже, потому что оно уже было зеркальное. Целых шесть лет Беня с Зосей жили  душа в душу, пока железная рука наркома не смела и эту парочку в бездонный совок с лагерной пылью...