Батюшка Никодим, в миру Алексей Семёнович Зверев, почти всё своё время проводил в храме. Помимо обычной ежедневной службы, он причащал, крестил, венчал, освящал материальные ценности сильных мира сего, исповедовал не хороших, но раскаявшихся людей, отпускал им грехи, а по вторникам даже экзорцировал.

Сегодня как раз был вторник, день одержимых, сегодня ему предстоит изгонять бесов, процедура не очень приятная, но он уже привык. Все эти ебанашки, как он их называл, говорят не своими голосами, плюются, сквернословят, срутся и ссутся, блюют в процессе очищения, но на то он и служитель Господа, чтобы терпеть и возвращать овец заблудших в стадо божее, да и деньги за это платят неплохие. Батюшка Никодим запасся изрядным количеством святой воды и тщательно подготовил все необходимые для ритуала принадлежности.

С первыми двумя бесноватыми управился довольно быстро, а вот одержимая раба божья Вероника сразу же насторожила маститого экзорциста. Для бисаваго отродья вела она себя неприлично спокойно. Хотя помощники и держали её за руки, никаких попыток вырваться она не предпринимала, только смотрела не по-доброму.
- Что с тобой, дитя? - осторожно спросил батюшка Никодим.
- Пошёл на хуй, - ответила Вероника прокуренным мужским басом и это немного успокоило святого отца. С облегчением выдохнув, он вытянул перед собой руку с тяжёлым медным распятием и приступил к ритуалу.
- Отче наш, иже еси на небесах,..
- Пошёл на хуй, пидор! Бу-бу-бу, бля!
- Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…
- Бля, бля, бля. На хуя ж ты, сука, помощь гуманитарную приходскую через рынки реализуешь, а, уёбок?         
- Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…
- Чтож ты брату родному денег на операцию пожалел, тварь? Ведь он через это и помер! А деньги у тебя были и есть. Отвечай пизда вонючекадильная! В глаза смотреть!
- Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долгов много было, твою мать… Отец Никодим прервал молитву и плеснул Веронике в лицо святой водой. Щедро так плеснул, от души. Но бес от этого действа заговорил ещё громче, будто бы в громкоговоритель, заставив прихожан испуганно обернуться.
- Ты почто, недотыкомка бородатая, иконы старинные продал, а вместо них краснушки тут поразвесил? Расстрига богомерзкая!
- Якоже и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение…
- Поздно ты об этом задумался, обмудь!
- Но избави нас от лукаваго, аминь… 
- Ещё бы, полный аминь! Ты лучше расскажи нам, хуепутало елейное, как ты отрока двенадцатилетнего у себя на даче….
- Изыди… блядь! Изззыди сссссссука!!! – брызгая слюной, заорал отец Никодим, обрушивая всю свою веру на обмотанную расписным платочком голову Вероники. Крест был большой и тяжёлый, он с мерзким чавкающим звуком пробил череп бесноватой и она, выплюнув тёмно-бордовый сгусток слизи, беспомощно обмякла на руках подручных святого отца.

В наступившей тишине служитель хмурым взором оглядел своды храма и вдруг начал громко и безудержно пердеть. Прихожане с ужасом и почтением смотрели на него, некоторые крестились, а кто-то даже попытался аплодировать. Неожиданно Вероника открыла глаза, ласково улыбнулась и тем же хриплым мужским голосом спросила: «Гавриил, ты?». Батюшка замер, в оцепенении разглядывая белую лилию, возникшую из ниоткуда в его левой руке. «Воистину так! Воистину!», - с окрылённым видом возопил отец Никодим, выбросил лилию и размахивая крестом, словно топором, бросился прочь из церкви…