-    Старлей, майорскую должность хочешь?
Идиотский вопрос. Нет, я сейчас скажу: «Что вы, товарищ полковник! Хочу прапорщиком на продсклад. Можно?»
- Так точно, товарищ полковник!
- Заместителем командира бронепоезда пойдёшь?
Всё, это пиздец. У полкана башню конкретно унесло. Ветром перестроечных перемен. Какой ещё бронепоезд? Он бы ещё командиром тачанки предложил. Или наводчиком стенобитной катапульты. И ведь не спросишь, где он такие шышки берёт – не поймёт юмора.
- Э-э-э…
- Не бзди, старлей, я серьёзно говорю. Не с бодуна. Под Читой три бронепоезда на консервации стоят. Бронепаровоз, вагоны и пара платформ, а на них – танки. Сейчас один из резерва вынимают, комплектуют и отправляют в Баку. Слыхал про тамошние разборки?

1989 год. Союз ещё не рассыпался, но трещит по всем швам. На окраинах стреляют и режут.

- Товарищ полковник, меня вообще-то учили другому.
- В смысле?
- В смысле – воевать. С америкосами, немцами, китайцами. На крайняк – с жителями герцогства Люксембургского. А не в Баку между нерусями встревать. Они хоть и чурки, но наши чурки, советские.
- Ну и пошёл на хуй, Яковлев. Кочевряжится ещё. Как «ЗабВО» расшифровывается, знаешь?
- Забайкальский военный округ.
- А вот хуй. «Забудь вернуться обратно», понял? Под Борзю поедешь. Иди отсюда.
***

Вторую танковую дивизию вывели из Монголии в Забайкальскую степь, голую и холодную. Братья-монголы вдруг вспомнили про свою великую историю. Как они с Чингисханом раком ставили весь мир от Японии до Адриатики и от Рязани до Индии. Попросили, короче,  с вещичками на выход.
- Не-ет, вещички оставьте. Технику там, военные городки. Бесплатно.
- С какого перепугу?
- А чего вы нам дань не платите? Знаете, сколько процентов за пятьсот лет натикало?
И вот, приехали. Оловянная, Безречная, Шерлова Гора…
«Китаю кулаком грозя, стоит красавица БорзЯ». 

***
- Тащ майор, сташленант Яковлев прибыл для дальнейшего прохождения….
- Да тихо ты, не ори. Комполка разбудишь.
- А он что, в штабе спит?
- А где ещё, на улице при минус сорока? В городке воды и тепла с октября нет, а в полку мы хоть топим. Садись к столу. Водку пьёшь?
- Да как-то…
- Не ссы, старлей. Мы все тут попали. Я вон должен был в Москву переводиться, а сюда влип. Так что будь проще. Наша задача – выжить. Весной легче будет. Знаешь, почему наше место дислокации называется «станция Безречная»?
- Ну, степь же. Речек нет.
- А вот хуюшки. Просто молодой старлей вроде тебя приехал сюда, посмотрел по сторонам и лишился дара речи.

***
Технику поставили  в голой степи – выходили-то из Монголии, как убегали, ничего подготовить не успели. Когда сливали из танков летнее топливо прямо в грунт, приехал местный председатель колхоза – багроворожий дядька с четырёхметровым шлейфом перегара.
- Родненькие, погодите! Дайте горючки хоть тонны три!
- Не положено. Вали отсюда.

Дядька распахнул на груди драный бараний тулуп, закатил белки в красных прожилках.
- Га-а-ды! Фашисты! Мне весной трактора чем, говном заправлять? Из района только бумажки шлют! Кооператоры эти долбанные за взятки всю соляру скупили! Что ж нам, подыхать?
- А мы все тут скоро подохнем. Придут сюда китайцы жить, на наших косточках фанзы себе построят.

В одном майор ошибся. Китайцы не фанзы – небоскрёбы строят.

***
К декабрю стало совсем худо. Уголь кончался, топили еле-еле. Воды едва хватало для кухни. Вши были у всех, кто не догадался побриться наголо – даже у некоторых офицеров.
В казарму, рассчитанную на двести человек, набился целый полк. Жить в палатках невозможно. Дезертиров, правда, не было – нет дураков в степь убегать. А вот некоторые офицеры из отпусков месяцами не возвращались…

В тот день Максим заступал помдежем по полку. После развода запаханный начальником караула комроты-пять Олежка Сахно (однокашник по училищу) отозвал Яковлева в сторонку.
- Максим, только без передачи. Округ набирает команду офицеров -танкистов. Отправят в Карабах, за армян воевать. Соображаешь? Платить обещают чуть ли не по тыще.
- Рублей?
- Хуей! Долларов американских! Ты их видел когда-нибудь?
- Армян?
- Ты чё-то тупишь сегодня всерьёз, не как обычно. Доллары! Доллары, блядь, видел когда-нибудь?
- Гы.
- А я вот не видел никогда. Короче, я тебя записываю. Только никому, слышь? А то желающих набежит.
- Нет.
- Чего «нет»?
- Не поеду. Вот прикинь: ты с этой стороны, а Вагифка Мирзоев – с той. Вы же корешились в училище. Неужели будешь в кореша стрелять?
- Ну… Это… Почему он должен обязательно мне попасться?
- Хорошо. Не он. Ибадов из сорок второй группы, например. Мы же все – советские офицеры. Братья, блядь. Да и не только офицеры. Одно дело – чурок чморить, как ты своих бойцов гоняешь. И совсем другое – убивать.
- Как хочешь. А я поеду. Здесь подохнем все. Ни квартиры, ни бабок, ни перспективы.
- Давай, Олежка. Мочи. Только когда русские танки вдруг на Украину попрут, не удивляйся. Потому что это – гражданская война, понимаешь? Начнется в Карабахе – а потом не остановишь.
- Можно подумать, от тебя что-нибудь зависит! Начнется, так не из-за нас!
- Если не можешь остановить подлость, так хотя бы в ней не участвуй!
- Да пошел ты! Святой нашелся!
Олег сплюнул, развернулся на каблуках и побежал догонять караул.
Максим постоял, глядя в спину приятелю. Да. Изменился ты, Олежка. Такие ли мы в училище были? Сигарету – по кругу, портвейн, купленный в складчину на курсантские копейки – с горла… А теперь – доллары…

***

Максим вернулся после проверки парка в час ночи, промерзший до костей и голодный.
- Давай, старлей, там картошка осталась. Поешь и отбивайся до пяти утра.
- Тащ майор, а караул проверить?
- Там Сахно начкаром. Хули его проверять?
- А чего ротного начкаром запахали? Не положено, вроде.
- Так у него полроты – дембеля. Да ещё азера из Карабаха. Кто ещё с ними справится? Слыхал, там сержант этот наглый, Мамедов, письмо от родных получил? Армяне их из села погнали, кого покалечили, кого вообще грохнули, сестру изнасиловали. Его родичи сейчас под Баку, в лагере беженцев. А армяне, я так понимаю, за эту резню в Баку мстят. Ужас, что со страной творится.
- Да слышал. Не понимаю, зачем вообще их в караул поставили. Оружие, всё-таки.
- А кого ещё ставить? Пехота и так через день…
Максим снял портупею, намотал на пистолетную кобуру и сунул под серую от грязи подушку. Не разуваясь, завалился на жесткий топчан, укрылся провонявшей табаком шинелью. Пригрелся и заснул.

***

Сахно, почему-то в генеральских погонах, протягивал ему автомат.
- Сташленант Яковлев! Родина приказывает вам расстрелять этих сомнительных товарищей!
У кирпичной стены со следами побелки стоял Вагиф Мирзоев. Кровь стекала по разбитому лицу. Китель с окантованными желтыми полосками курсантскими погонами распахнулся на поросшей густыми волосами груди. Рядом, прямо на грязном полу, сидел тихий армянчик из сорок четвертой группы – Карапет Манукян. Его огромные черные грустные глаза плакали кровяными капельками. Вагиф скривился, сплюнул бурым сгустком.
- Давай, братишка. Не стесняйся. Мы, чурки, большего не заслуживаем.
Максим положил автомат на землю, подошел к стене и встал между Вагифом и Каро. Сахно усмехнулся, поднял автомат и направил прямо в лицо Максиму.
- Тра-та-та!
Пули, лениво вращаясь, медленно летели в глаза.

***

- Тра-та-та!
- Что за хуйня?!
Максим сбросил шинель и сел на топчане. Майор прижался лицом к стеклу и пытался что-то разглядеть в кромешной темноте.
- Тащ майор, что это?
- Вроде у караулки. Позвони туда.
Максим прижал к уху холодный эбонит, завизжал ручкой.
- Помощник дежурного по полку. С караульным соедини.
- Не отвечает, тащ сташленант.
Яковлев быстро застегнул шинель, накинул сбрую, натянул красную потертую повязку на рукав.
- Тащ майор, я сбегаю.
- Осторожнее там, Максим. Не дай Бог, нападение на караул.

Мороз сразу вцепился в лицо ледяными коготками. Максим побежал по визжащему снегу, на ходу растирая уши.

У караулки на земле сидел сержант из роты Сахно, заступивший помначкаром, и прижимал к лицу быстро чернеющий снег.
- Что тут у вас?
- Азера… Армяшку нашего, Погосяна, затащили в сушилку и начали хуячить. Ротный их засек и Мамедову по кумполу пистолетом врезал. А они ротного связали, все рожки с патронами собрали и на жэдэ рванули. Хотели ещё гранаты из оружейного шкафа забрать, и пулемет. А я ключи не отдал, в снег закинул. Думал, убьют.
- Капитан?! Капитан Сахно где?!
- Они его с собой взяли. Типа, заложником.
- А зачем на станцию поперлись?
- Не кричите вы так, тащ сташленант, башка трещит. Я так понял, что они хотят на дизель успеть, который в четыре утра. На Читу который.

Максим вломился в караулку. По углам маялись избитые бойцы, под ногами хрустело стекло.

Погосян лежал на топчане, уставившись в потолок плавающими в окровавленном мясе глазами.

Яковлев схватил телефонную трубку. Сбивчиво рассказал майору.
- Я на станцию. Тащ майор, фельдшера пришлите.
- Что, раненые есть?
- Хрен его знает. Может, и убитые есть.
- Я сейчас разведроту подниму. Подожди, с ними на дежурной машине поедешь. Блядь, голова кругом, что творится!
- Боюсь, не успею. Дизель через десять минут. Там же гражданских полно.
- Да подожди ты! Мне надо комполка поднять, и в дивизию доложить…
Максим грохнул трубкой. Чего кудахтать? Пока доложит – тут перемочат всех.
***
На станцию Макс успел. На перроне топтались растерянные гражданские, выброшенные из поезда. К Максу кинулась какая-то тётка в пуховом платке.
- Милок, чево творится-то? Солдатики всех из вагона погнали, говорят, поедут прямо на Кавказ. Это через Читу или как? Может, подвезёте?

Из двери тепловоза показалась замотанная тряпками голова Мамедова.

- А, старлей, ты? Чего пришёл? Уходи, застрелю.

Мамедов ухмыльнулся и положил руку на цевье. Максим сглотнул слюну, чувствуя, как холодеет желудок.

- Ашраф, погоди. Ты же знаешь, я  к вам нормально отношусь. Вы же доедете до первой стрелки. Это же не самолет и даже не машина.
- А похуй, старлей. Нам домой надо, война там. Будете останавливать – перемочим всех. Нам терять нечего.
- Давай так. Вы Сахно отпустите и всех гражданских, а я договорюсь, чтобы вас самолётом домой отправили.
- Хитрый ты, старлей. Тебя что, начальники послали? Знали, что тебя не грохнем? Только я тоже умный. У нас здесь аэродрома нет. Где самолёт возьмешь?
- Так в Чите вас на транспортник погрузят – и домой. Сахно отпустите.
- Это хорошо, что ты за друга переживаешь. Плохо только, что друг – гавно.
- Подожди, Ашраф.

Яковлев сунулся к тепловозной двери. Мамедов что-то прокричал на своём. Белая вспышка ударила в глаза, опрокинула на спину.

***
Очень холодно. С неба идёт чёрный снег. Он похож на угольную пыль, но Максим точно знает, что это – снег.
Рядом на корточках сидит Олежка Сахно и тихо напевает:

Иванко, ох Иванко,
Сорочка вышиванка…

Поворачивается и шепотом говорит:
- Бачишь, Максим, як тут на Кавказе холодно. А ты сюда за долларами хотел.
Яковлев пытается объяснить, что это Олежка хотел сюда денег срубить, но изо рта вместо слов вырывается серый, похожий на рой комаров, пар.
- И мандаринов тут нет, брешут. Дывись, глаза чоловичи растут.

Максим видит, как с нагнувшейся ветки свешиваются гроздьями человеческие глаза. И самые близкие –  плавающие в кровяной каше глаза Погосяна из караулки…

***

Медик-майор кутается в замызганный белый халат, но это мало помогает. В палате холодно.
- Комиссовать тебя будем, старлей. В Бога веришь?
- Не знаю.
- Всё равно, выйдешь из госпиталя – свечку в церкви поставь. Пуля только кожу на макушке порвала. А контузия – ерунда. Ну, будет голова иногда побаливать.
- Чем там эта заварушка кончилась?
- Ты про азеров взбунтовавшихся? Так они, придурки, только до Оловянной доехали. А там их уже ДШБ из Могочи ждал. Повязали всех. Да только всё равно потом самолётом в Баку отправили. Бардак.
- А вы не слышали про капитана Сахно? Ну, про заложника? Жив хоть?
- Не знаю. Официально жертв не было. Давай, отдыхай.
Максим натягивает до заросшего подбородка синее одеяло и смотрит на потолок в жёлтых потёках.

***

На двадцатилетие выпуска из всей четвертой роты собралось человек тридцать. Максим Олега Сахно узнал сразу – несмотря на лысину и дурацкие, под Тараса Бульбу, усы.
- Ебать… Максим, живой! 
- А чего это я должен мёртвый быть? Олежка, чего же ты на сайте училищном не засветился? Все же наши отметились. Я тебя сколько лет ищу.
- А, не умею я. Бисова штука этот ваш ытернет. Мне дочка всё раскопала про встречу эту. Как сам-то, Макс?
- Да в Питере. Кручусь помаленьку. Слушай, столько всего…
- Потом спокойно сядем в кабаке, потреплемся.

***

- Нас тогда десантура в Оловянной от азеров отбила. Ну, я оклемался слегка, и в Читу, в ту команду поехал. В Ростове нас собрали, из разных округов, человек двести офицеров. Танкисты, пехота. Артиллерия. Удостоверения личности забрали, выдали какие-то справки. Про секретность всю плешь проели. Потом самолётом – в Ереван. Я-то думал, буду батальоном командовать или ротой на крайняк, а они сформировали офицерские экипажи. Дали какую-то пятьдесят пятку древнюю, снарядов – пятнадцать штук всего. А задний ход поздно давать было уже… Ну, поехали. Думали, прямо так в Баку и въедем… Хуй там. Нас эти генералы армянские, Наполеоны хреновы, прямо на мины и вывели. Всё как в учебнике, блядь. Азера переднюю машину из РПГ подбили, колонне ни туда, ни сюда… Начали хуярить по нам – слава Богу, в основном мимо. Хорошо, что мы их в Советской Армии только очки драить учили. Тошно мне стало, уж не до долларов. Всё, говорю, пацаны, полезли сдаваться… Ну, разоружили нас, по ебальнику надавали, потащили расстреливать. И знаешь, кто меня отмазал? В жисть не допрёшь!
- Ну, не томи.
- Друган твой, Мамедов. Он там у них чуть ли не полковником стал. Проорал чего-то там на чурекском, нас в каком-то сарае заперли. Жрать давали, врачей. Нормально, словом. Налей-ка водовки ещё. Как вспоминаю эту хрень, так колотит каждый раз.

Олег опрокинул рюмку. Выдохнул.

- Просидели в том сарае полтора месяца. Мы давили на то, что выполняли приказ. Союз-то тогда не распался ещё. А оказалось, что Министерство Обороны от нас просто отказалось. Мол, мы все в отпусках, в Ереван попёрлись на свой страх и риск. Представляешь, скоты! Потом сам Алиев, царство ему небесное, встрял и распорядился нас отпустить. А когда уезжали, я духу набрался и у сержанта своего бывшего, у Мамедова, спросил, почему он меня расстрелять не дал. Знаешь, что сказал?
- Ну?
- Он сказал, что я, конечно, мудак, и пули заслуживаю. Но за меня просил очень хороший человек, которого теперь нет в живых. И Мамедов эту просьбу должен выполнить. Он тебя имел в виду, Максим. Был уверен, что убил тебя тогда, в Безречной. Так что я тебе по гроб обязан. Серьёзно. Что я могу для тебя сделать?
- Возьми водки ещё, Олежка. И спой мне песню про Иванко. Она мне столько лет снится… И будем в расчёте.

Олег вытирает от пота розовую лысину, снимает засаленный галстук и откидывается на стуле. Голос у него чистый и сильный.

Иванко, ох Иванко,
Сорочка вышиванка,
Высокий та стрункий,
Высокий та стрункий,
Щи на бороде ямка…

Максим медленно погружается в тёплые пьяные волны. Кабацкий гул стихает, к столу подсаживаются ребята. Вагиф Мирзоев в обнимку с Карапетом Манукяном, Эдик Головко из Бреста. Искандер Анваров, зажимающий тонкими пальцами перерезанное афганскими духами горло. Погосян аккуратно кладёт на тарелку окровавленные глаза, чтобы им было лучше видно…

На краешек стула присаживается Ашраф Мамедов. Ставит к стенке автомат, скалит белые зубы и тихонько подпевает.

НеПендос©Udaff.com