Я понял, что сейчас она перестанет хаотично трястись и что-то мне скажет. Подался вперед, она чуть зацепила меня своими мокрыми чёрными волосами:

- Сколько съел?

Показываю ей четыре пальца. Она лезет в карман, откусывает половину, половину кладет мне в рот. Запиваю минералкой, благодарно киваю головой, оседаю на пол, захожусь пеной, закатываю глаза, отключаюсь.

Мать только раз навестила меня в больнице, чтобы сказать, что я выписан из квартиры и она вызовет полицию, если я попытаюсь вернуться. Да и хуй с ней – интересно, сколько будет длиться принудительное лечение? У меня нет карты медицинского страхования, а в прошлый раз, когда я пережрал круглых, меня положили в коридоре на пол, подстелив грязную простынку, пахнущую стариками.

Когда меня выписали, листва уже успела облететь – на улице царила промозглая осень. Полагаю, я выглядел нелепо в заблеванной тишотке и тертых джинах, в которых меня увезли с «Атмосферы». На выходе меня ждала она, навещавшая до этого раз в неделю почти всё лето, накуривая меня в пристройке у травмопункта. Там же я запускал свои липкие пальцы под её юбку и елозил по загрубевшим половым губам чёрными ногтями. Она не возражала.

Я переехал к ней. Первые несколько дней я просто провалялся на диване, пока она носилась вокруг меня с антибиотиками, кашами и прочей до смешного трогательной заботой. Взамен я ебал ее тогда, когда ей вздумывалось, а чувство меры в этом вопросе ей было неведомо. Вскоре мы остались без средств и мне пришлось искать работу.

«Есть один выход из твоей ситуации, Костя, - сказал мне мой друг Виталик. – Ты хочешь быть на лаве, и хочешь, чтобы у тебя всегда был кайф на руках, так? Стань барыгой». Он свёл меня с поставщиками – двумя мужиками тревожного вида на битом мерседесе. Те дали мне 10 грамм шышек, 10 грамм спида и 40 колёс. Используя старые знакомства, всё улетело у меня за выходные. Тревожные стали заезжать к нам каждый третий вечер.

Однажды зимой я пришёл и обнаружил её дёргающуюся на койке. Матрац был насквозь пропитан потом, под закрытыми веками бесились глаза. В больницу я ее нести не мог, и пришлось звонить Тревожным. Те откачали ее каким-то мудрённым способом, а меня отпиздили ногами так, что следующие три дня я срал кровью. Больше наркотики дома я не держал, а за снюханное она расплатилась с Тревожными своей пиздой. Впрочем, как она меня уверяла, это никак не отразилось на наших отношениях, и что наша любовь никогда не умрет.

Когда весной мы ходили в клинику делать УЗИ, я не раз задумывался – возможно, это не мой ребенок. В самом деле, он мог быть чей угодно, а вспомнить, сколько мы с ней знакомы, я не смог – я просто не помнил себя до неё. В день родов я переувелкся "клеверами" и сестрички выгнали меня из палаты за чрезмерные всплески энергии. Когда меня запустили снова и показали дико орущего гидроцефала, у меня отпали последние сомнения – я стал отцом.

Ребёнка нам, разумеется, отдавать не хотели, но правдами и неправдами, левыми справками и прочими хитростями нам удалось поселить его у нас. Маленькому уродцу был выделен угол у окна, я нашел у подъезда картонную коробку, обложил её тряпками и полотенцами. Места для младенца было предостаточно и мы зажили втроём.

Через некоторое время она перестала возвращаться домой. Как-то встретив ее во дворе на детской площадке с толпой бомжей, я узнал, что она не ночует дома из-за того, что ребенок слишком громко кричит, и пока я от него не избавлюсь, она не вернется. Я разозлился и ударил ее в лицо. Она взвизгнула и отшатнулась с криком: «Бейте его, он - барыга!». Бомжи накинулись на меня гурьбой, толкаясь и мешая друг другу. Я успел закрыть голову руками, перед тем, как потерять сознание.

На утро я оклемался в песочнице и, перемазавшись в кошачьем дерьме, отправился домой. На лестнице меня ожидала очередь из местных алкашей, торчков и прочего сброда. На нашей двери я увидел надпись «ПИЗДА ЗА 50 КРОН».

- Извините, я здесь живу.

Протиснувшись сквозь толпу, я вошел в комнату и увидел ее с разверзнутым наружу влагалищем. Она скользнула по мне взглядом, я плюнул ей промеж ног. Она зашипела и стала растирать мою слюну по нарывающим гениталиям.

Я вышел на улицу и внезапно понял, что уже три дня ничего не ел. Возвращаться назад было поздно – на выходе я разминулся с очередным клиентом своей пассии, а пятидесяти крон у меня не было и меня просто не пустили бы внутрь снова. Дойдя до мусорного бака, я окунулся в кучу халявной еды.

Первым мне под руку попался большой черный платиковый пакет для мусора. В нем я нашел своего сына, с раздутой синей головой и свернутой шейкой. Она ли его выбросила, или кто-нибудь из постояльцев нашей бывшей квартиры – неважно, так как другой еды мне найти не удалось, а упасть в обморок от голода на улице мне не улыбалось.

В подвале нашего дома я взял какой-то котелок, с которым отправился на полуразрушенный завод через улицу оттуда. Сладив там бесхитростный костер, я начерпал воды из впадин на крыше и луж вокруг здания, нарвал листьев клёна для аромата и стал разогревать воду.

Голову я оторвал руками, но есть не стал – голод голоду рознь, но сожрать какую-нибудь опухоль мне не хотелось, в общем – я сварил по очереди сначала руки, потом ноги. В бульоне плавали повылазившие ноготки, один даже застрял у меня между зубов. Мясо было мягким и теплым, и отвращение полностью исчезло. Наевшись до отвала, я не заметил как вырубился прямо рядом с местом трапезы, позабыв о предосторожности.

К счастью, меня никто не обнаружил и, проснувшись, я убрался оттуда, наскоро сполоснувшись водой из сточной канавы. Во дворе я встретил своего друга Виталика.

- Здарова! На «Атмосферу»-то идёшь?

Неужели пролетел целый год.

Пошарив у себя в карманах, я обнаружил уцелевшие колеса. Четыре штуки.

- Конечно.



2005