Ненависть – просится из берегов,
Ненависть – жаждет и хочет напиться
Ненависть – юным уродует лица,
Черною кровью врагов!
В. Высоцкий

31 октября, вечер

Когда вода в кастрюле с картошкой закипела, Жанна бросила туда ложку соли, уменьшила огонь и закрыла крышку. Потом завела таймер на пятнадцать минут и вернулась в комнату к разложенным на столе бумагам.

Она посмотрела на полоски с абзацами текста, напечатанными и написанными от руки, – расположение абзацев ей не понравилось, и она переложила несколько бумажек. Стало лучше. Сняв колпачок с клеящего карандаша, она намазала с обратной стороны первую полоску и прилепила ее вверху чистого листа.

Жанна Михайловна Берковская, учитель истории и классный руководитель пятого "Б" школы номер восемьдесят четыре, готовилась к завершающему этапу аттестации на первую категорию. Все тесты она сдала, творческую работу защитила, осталось последнее – показательный урок перед аттестационной комиссией.

Карандаш клеит ненадежно, но, во-первых, все равно на один раз, а во-вторых, так даже удобнее, если вдруг снова понадобится что-то переставить. Конечно, лучше это делать на компьютере, раньше она и делала на компьютере, но две недели назад лишилась такой возможности.

В элитной гимназии, знаменитой на весь город "десятке", обокрали компьютерный класс. Утащили в основном диски с фильмами, но и кое-что из аппаратуры тоже: три комплекта динамиков, пару "мышек", клавиатуру и очень неплохой сканнер. Дело было мутное, по всем признакам – собственные ученики постарались, но в "десятке" учились детишки с такими фамилиями, что оперативники ломали головы, как задать им нужные вопросы и при этом не вступить в коллизию с отцами города. Опрашивали пока тех, кого можно подозревать без последствий, но они оказывались ни при чем, один за другим.

Пока милиция маялась этой головной болью, управление народного образования приняло свои меры. По школам был разослан приказ, предписывающий директорам повысить ответственность учителей, в том числе и материальную, за вверенное имущество.
В восемьдесят четвертой, совершенно рядовой школе, компьютеры были, конечно, далеко не то, что в "десятке". "Старье", – говорил директор. "Антиквариат", – возражал учитель информатики. Однако, как только его назначили материально ответственным лицом, он стал запирать класс с антиквариатом сразу после уроков. Учителя, которые раньше пользовались компьютерами для личных целей (а подготовка к уроку тоже считалась личной целью, если это не урок информатики), теперь были вынуждены или переходить на домашнюю технику, или, у кого ее не было, возвращаться к докомпьютерной технологии.

У Берковских компьютера дома не было. Сначала, пока сыновья учились, был нужен, но не хватало денег. Потом вроде и деньги появились. В это время старший как раз окончил университет, младший вообще уехал поступать в другой город. А им с Андреем компьютер дома не очень-то и требовался, обходились теми, что на работе… А потом рухнул нефтяной рынок, и цены на весь импорт взлетели вслед за долларом. Словом, история, каких миллионы, и ничего в ней интересного.

Звонок таймера она услышала одновременно со скрежетом ключа в замке. По пути из комнаты в кухню глянула в сторону входной двери – пришел Андрей, странно, что так рано; но удивляться некогда, надо было проверять картошку. Жанна потыкала ее ножом и вернулась в прихожую.
– Добрый вечер!
– Привет! – ответил муж.
– Что так рано?
– У меня вообще-то рабочий день до пяти, – ответил он то ли с притворным, то ли с настоящим удивлением.
– Ну, и когда ты последний раз после пяти сразу шел домой?
– Да ну их! – Андрей махнул рукой. – Хотят на ушах стоять – пусть стоят, только без меня. Тем более за бесплатно.
– Кстати, дали что-нибудь?
Андрей в ответ молча дернул одним плечом и пошел в кухню.
– Картошка сварится через несколько минут, – сказала ему вслед Жанна. – Ты ешь, если хочешь.
– Хочу, – ответил он. – А ты?
– Я потом. А то меня разморит от сытости, а мне еще надо поработать.
Она снова ушла в комнату.
– А что к картошке?! – крикнул Андрей из кухни.
– Открой банку с опятами.
– А не рано? Может, лучше оставим? На Новый год, твой день рождения...
– Да хватит, наверное, на день рождения, – сказала Жанна. – Много же наделали. Ну, не хочешь грибов – открой огурцы.

Слова "показательный урок" ассоциируются с показухой, за это, наверное, в учительской среде их и не любят. Называют по-разному: открытым, контрольным уроком, произвольно выбранным уроком – где как. Первые два термина, случается, вносят путаницу; последний, при всей своей корявости, наиболее точно отражает суть. За два-три дня комиссия сообщает учителю: такого-то числа будем у вас на уроке. Как правило, натаскать класс за оставшееся время не удается, приходится показывать, на что способен, с тем, что есть. Ну, и где здесь показуха?
К Берковской комиссия собралась прийти на последний урок перед осенними каникулами. А сама она собиралась на этом уроке впервые в своей практике задать ученикам на дом сочинение.

Школьные сочинения традиционно были хлебом учителей литературы; это их делянка, их заповедные угодья. Но время от времени туда совершают набеги другие предметники-энтузиасты, вплоть до физиков и обэжэшников. Ну, а история – наука гуманитарная, историкам сам Бог велел.

В этом году к Богу присоединилось министерство образования, разослав методические рекомендации с примерным списком из четырех тем. Опять же имелся и подходящий повод: День народного единства, причем не абы какой, а юбилейный.

Темы, связанные с праздником, Берковская после недолгих раздумий отвергла. Как историк, она хорошо понимала, насколько второстепенным было для страны событие, положенное в основание праздника. А из оставшихся тем, также после непродолжительного размышления, она выбрала ту, что стояла в списке под номером три: "За что я ненавижу пиндосов". В сущности, тема как тема, не лучше и не хуже других.

1 ноября, самое начало рабочего дня

Главный технолог Максим Петрович Ковригин вошел в свою приемную, кивнул в ответ на "доброе утро" секретарши Яны и открыл дверь кабинета собственным ключом.

– Новости есть? – спросил он, уже заходя в кабинет.
– Берковский написал заявление, – сказала Яна. Она взяла со стола лист бумаги и протянула Ковригину, но тут в кабинете пронзительно зазвенел телефон прямой связи с техническим директором.
– Зарегистрируй и положи в почту, – сказал Ковригин, быстро закрыл за собой дверь и взял трубку.
– Резник звонил? – спросил технический директор вместо приветствия. Резник был начальником девятого цеха – окрасочного.
– Нет еще.
– Ясно. Можешь вставить ему фитиль от своего имени, а от моего я сам вставлю. В общем, у них там опять эта ё...ная звезда не держится. Пошли своих людей, пусть разберутся. У Резника, сам знаешь, технологи еще те.
– Я пошлю, – сказал Ковригин. Он был лучшего мнения о цеховых технологах, но сейчас не стал спорить.
– Только не тяни. Последний срок отгрузки – завтра вечером. Позавчера был замминистра – ну, ты знаешь, – сказал, что четвертого утром машинка должна стоять на Красной площади. А если не будет стоять, он сначала поставит раком нас с генеральным, ну, а мы – вас: тебя, Резника, далее везде. Действуй.

У Ковригина появилось сильное желание спросить директора, не сказал ли замминистра, когда министерство обороны рассчитается за батарею "машинок", отгруженную в войска в апреле, и за другую, ушедшую на Ближний Восток в сентябре. Но спрашивать не стал: технический директор явно был не в духе, потому что почти не матерился. В хорошем настроении он отпускал в среднем по полтора непечатных слова на фразу.

С прилагательным, характеризующим звезду, Ковригин был согласен полностью. Дурацкая эмблема – звезда с георгиевской лентой по контуру, а внутри разделена на три горизонтальных поля, цветов российского флага. Лепили ее только на машины, предназначенные для юбилейной выставки "Оружие возрождения России", которая открывалась в Москве в День народного единства. Машины, что шли в войска или на экспорт, отгружали вообще без эмблем. В части на броне нарисуют масляной краской простую красную звезду, ну, может, с тонким желтым ободком. Старшина разыщет среди первогодков кого-нибудь, окончившего художественную школу, и тот будет вместо строевой подготовки старательно работать маленькой кисточкой. Или не маленькой – какая найдется в хозяйстве.

Правда, поверх полимерной краски, которой завод красил свою продукцию, масляная ложится плохо и держится недолго. В части подкрашивай хоть каждый день, рабочая сила дармовая; в условиях выставки, да еще и с многоцветной эмблемой, этот номер не проходил. Именно поэтому эмблему изготавливали на пленке, которая в технических условиях называлась "пленка для термопечати", а в курилке говорили: "переводные картинки".

Пленка держалась лучше, при условии аккуратной подготовки поверхности, соблюдения технологии и межоперационных интервалов. С чем в стране всегда была беда.

Технологом в цехе работала девчонка, второй год после университета. За это время она успела уже кое-чему научиться, и университет – тоже не пустое место, что бы ни говорили. Но работяги ее ни в грош не ставили и работали, как привыкли. А привыкли они – шаляй-валяй. Вот и сейчас наверняка напортачили с подготовкой поверхности. Рублем бы их ударить, премию скостить, но как это сделаешь, если у всего завода и так четвертый месяц премия по нулям?

Бесшумно вошла Яна, положила на стол папку с текущей почтой и так же бесшумно удалилась.
Ковригин набрал телефон технологического бюро лакокрасочных покрытий и потребовал к себе Берковского. Начальник бюро сказал, что сейчас разыщет, и через три минуты Берковский зашел в кабинет:
– Здравствуйте, Максим Петрович.

Максим Ковригин и Андрей Берковский в свое время учились на одном факультете, с разницей в год. Работали в одном стройотряде, Максим был комиссаром. Звали друг друга, естественно, по именам и на "ты", пока Максим не стал замом главного технолога. С этого момента Андрей звал его "Максим Петрович" и "вы". Того поначалу коробило, потом привык: Берковский был не один такой среди его старых знакомых.
– Доброе утро, Андрей. Садись. В общем, так, сходи в девятый цех. У этих художников там опять пленка не держится, так ты вправь им руки. Только побыстрее, завтра утром, максимум – в обед надо отгружать изделие.
– Максим Петрович, вы разве не видели мое заявление? – спросил Берковский.
– Какое заявление? – спросил Ковригин и тут же вспомнил, что ему сказала в приемной Яна. Он рывком открыл папку с почтой, перебросил две бумаги, на третьей увидел отпечатанную на принтере "шапку":

Главному технологу
Ковригину М. П.
от ведущего инженера-технолога
Берковского А. Е.