- Анька, сука... куба…
- Отвали!

Я открыл глаза. Сквозь засаленные шторы пробивался солнечный луч, мутный от табачного дыма. Он светил настырно и в упор, отчего взопрела спина и усиливался сушняк. Слегка колбасило, но это от недосыпа. Могло быть и хуже, знаю по опыту - у Вальки-коммендантши, к которой мы ходили догнаться, водка была обычно паленой. Вставать было в лом. И некуда. Я придвинулся к краю койки, так что адский прожектор теперь шпарил затылок, и огляделся.

В углу под самым потолком все так же жизнерадостно желтела надпись Longisimus penis basis ov vite. Помню, как с Димоном выводили её на свежевыкрашенной после ремонта стене. Дурики, хотели заделать комнату под клуб. Музыкальный центр, ультрафиолетовая подсветка, знаете, когда телки заходят и сразу видно, что белый лифчик. Только зубы и лифчик. Бред, конечно, но на первой курсе это катило. А вон до сих пор топорщится гвоздь, на котором висела димоновская гордость – чешская Струнал. Классно на гитаре лабал. Халтурили в ресторане. Даже группу замутить хотели. Ништяк время было, веселое. Теперь Димон на других струнах блюзы мажет.

- Серж, зайка, выручи. Завтра вернем.
Анька сидела на корточках и преданно заглядывала в глаза. Ненавижу, когда телки сюсюкают. Ненавижу, когда заглядывают в глаза. Особенно, Анька. Ластится сучкой, а отвернешься - скрысит последнее. Кто же торчкам верит? Подлецы конченые, сам такой. Какая там совесть? Залипла меж старых дорог.

- Серый, в натуре, вернем, - Димона кумарило не на шутку.

Я знал, что не вернут. Аньку опять уволили – торговала на рынке у азеров, Димон полгода был на нулях. Не знаю, на что сдал сессию. Но сдал. Конечно, бабки у меня были, но приучать к халяве не хотелось. Кто знал, насколько я зависну здесь? Ленка в очередной раз дурила. Шлея попала под хвост. В такие моменты мы "разводились" и приходилось возвращаться в общагу.

- Серж, Лена - все, не дает? – Анька хихикнула и запустила руку под одеяло.
Отвали, блин, спидюшница, только тебя не хватало! Меня вдруг разобрало, словно во всем была виновата Анька. Хотя, конечно была, ведь это она наградила Димку ВИЧем, она отобрала у меня друга. Всякий раз после перекумарки Димон обещал завязать - как я, но ломался и мазался вновь. А теперь завязывать не было смысла. Просто ждал, когда сдохнет. Что-то там про «золотую вмазку» говорят - когда совсем припрет, красиво, конечно, но для тех у кого есть выдержка и лавэ хранить нычку. У Димона не было ни того, ни другого.

Я оттолкнул Аньку, встал и потянулся за барсеткой – удивительно, что не спионерили за ночь.
- Держи, подруга, - я протянул пятихатку. Все равно не отстанут. Анька взвизгнула, выхватила деньги и торопливо выскочила за дверь.

- На хрена ты связался с ней?
- В лом стало баяны мыть, - Димон беспокойно ерзал на койке, пялясь в потолок. Красивый, гад, телки на него всегда западали. Волосатый мачо. Дон Педро, чипсы Читос, блин. Только помятый и потный с кумара.

- Пойду отолью, - я натянул джинсы и вышел коридор. Полумрак, многоточие дверных ручек вдоль стен. Родные пенаты, Альма матер, блин. Сопливый киндер на трехколесном велосипеде, непонятные девки в халатах и с полотенцами на башках. На первом курсе жили строго по этажам, сейчас - разнополый микст. На кухне кто-то варганит борщ, тянет шалой, воняет дешевым мылом и бомжатиной от толчков.

До сих пор не могу привыкнуть к гепатитной моче. Как не свое. Что-то подленькое и интимное. Оттого даже чай не люблю. Гепыча мы цепанули довольно быстро, одной машиной, и не лечили - перешел в хронь. А у Димона теперь и ВИЧ. Зашибись, винегрет.

Сам я завязал не так давно. К тому времени, как Паша-Винтовар на матраце феназепама отъехал к праотцам, мы уже плавно и органично подсели на герыч. Словил передоз. Очнулся в реанимации и с разбитым лицом – камрады отволтузили на славу, с душой, но не вытащили, вызвали врача. Слазил тяжело, на сухую. Тогда Ленка забрала к себе.

Я вышел из туалета и перевел дух. Миазм еще тот, разве глаза не слезятся. Как раньше здесь жил? Принюхался? Эх, Федор Михалыч, человек, сцуко, ко всему привыкает.

Что-то радостное метнулось ко мне и повисло на шее:
- Серега, салют!
- Здорово, коза! – я подхватил Тоньку на руки и расцеловал. Признаться, иногда шевелилось на нее: - Замуж не вышла?
- Не-е-т.

Тонька была года на четыре старше меня. И гораздо умней. Аспирантка.

- Все одна, не нашла хахаля?
- Нет, Сереж… плизз, - она соскользнула на пол и заправила под футболку выбившийся крестик, - В гости или как?
- «Или как». На тебе женится надо было!
- Да ладно, Серег!
- Тонька, все равно вместе будем. Стану тебя в музеях показывать. Раритет, последняя девственница! Айрон Мэйден, блин! Бабла зашибем!
- Иди лесом, олень!

Тонька и впрямь была девочкой. В двадцать шесть, для мужа берегла. Глупая, сейчас от этого только шарахаются.

- Ладно, Тонь, пойду, друзья ждут.

Анька уже вернулась с чеком. Быстро, у цыган взяла, неизвестно чем разбодяжен. Теперь суетилась, хлопотала над дозой. Гремела ложкой, отмеряла нафтизин. От усердия щурилась и кусала губу. Что, просрала зажигалку? На, мартышка, держи! Прям домохозяйка, хранительница инфернального очага.

Димон тоже ожил на своем одре. Джеймскемероновский «Чужой». Зашевелился, пальпы раскинул в поисках рабочих вен. Геодезист, блин.

Трубы мы просадили еще на винте и джефе. У меня их вообще не осталось. Начинали с первитина. Пока наши центряки нежно дефлорировал Паша-Винтовар, наперебой убеждали друг друга, что винт просто необходим для прорыва. Что попрет на креатив, как Эдгара По с кокаина. И перло. Вы бы видели, как Димон заводил зал! Энергджайзер! Курт Кобейн, блин!

Анька осоловело стянула майку и не первой свежести лифчик. Оставаться дальше не было смысла. Димон с хмурого только улыбался и кивал головой, как болванчик, а просмотр беспонтовой порнухи не входил в мои планы. Да и желудок канючил о хлебе насущном. Я оставил парочку наедине с похотью и вышел во двор.

Как и ожидал, Ленка позвонила довольно скоро. Как раз, когда я доедал шаурму в соседнем кафе. Назидательный голосок сообщал, что я могу забирать свои вещи. Далее следовало непереводимое фуэте женской логики и обстоятельный перечень моих смертный грехов. Перебивать и оправдываться запрещалось. Но в этом был явный позитив – я мог спокойно допить свое пиво.

Ленка, как и любая женщина, желала одного – чтобы мужчина извинялся и упрашивал. Что ж, упрашивать торчки умеют - в любое очко без вазелина . Утро я встретил в постели жены.

В общежитие зашел через месяц - проведать Димку и забрать пару книг.
Все тот же коридор, те же обдолбанные лица в воньком аду.

Анька кружилась по комнате в одних трусах, бубня под нос: «Ве-ена - это моя эрррогеннная зона-а-а!» Кто бы спорил, детка?!
Мы обнялись с Димоном и открыли принесенное пиво.

- Серж, хочешь панкуху расскажу? – Анька, наконец, прикрыла свою сомнительной красоты грудь.

То, что я услышал далее, не сразу улеглось в голове. Идея была Анькиной и она явно гордилась этим.
- Говорю, Дим, замути с Тонькой, у неё бабок много. На кайф разведем, потом бросишь.
-Угу, - Димон кивнул: - Пол месяца жили. Потом - извините, Аню забыть не могу.
- Ты?! С Тонькой?!
- А чё?! Пурги на ушко наплел, где надо потрогал. Сказал – типа, чистая, жениться хочу. Прикинь, - он заржал: - Целкой была!
- Мудак, ты про СПИД ей сказал?
- Нахуй малину портить?!

Не помню, как я врезал Димону. Внутри, что-то лопнуло, взорвалось, потемнело. Я только почувствовал боль в кулаке и хруст в пальцах. Или под пальцами? Анька что-то верещала и цеплялась за руки, а я продолжал, холодно и методично. Хорошо, Димон не упал, а только вяло огрызался и подставлял хлипкие блоки.

Я бил не за Тоньку, не только. Раздирало зло, что он не смог, не вылез, скурвился, что все было кончено: наша безбашенная молодость, дружба. Я бил за себя - за то, что эта дохлая, изъеденная марафонами падаль сменила Димона. Моего, старого, Димона.

Я саданул дверь и чуть не сшиб толстую клаву с тазиком стираного белья. Попал локтем в пухлый и дряблый, как тесто, буфер, отчего был посвящен в козлы и ублюдки. Вежливо поддержал тему анатомическим эвфемизмом и зашагал прочь по прямой кишке коридора. Тухлая вена общаги. На смену выплеснувшейся злобы пришло отвращение. Достало все. Вечная вонь от носков и сортиров, липкие стены, сальная кухня с банками мокрых бычков на окне, и само окно, выбитое и заплатанное фанерой. Достали собственные кореша, упоротые и накуренные - их выжженные марганцовкой мозги продуцировали одну только мысль –сколько бабок можно вытянуть из меня. Достала Ленка со своей грамотной матушкой, но я готов был терпеть все её закидоны, лишь бы не возвращаться сюда. Хватит, заросла дорожка.

Триста шестая была предпоследней от лестницы. Я толкнул дверь. Тонька сидела на кровати и тупо смотрела в окно.

- Сереж, почему все не так?
- Не знаю, Тонь.
- Сказал - не устраиваю, как женщина… Знаешь, иду через дорогу - тормоза, визг, смотрю –Камаз, совсем рядом. Почему он затормозил, Сереж? Почему?

Я прижал Тоньку к себе. Бля, дурочка, ты еще не знаешь на сколько права! Почему?!



ПРИМ. автора

старая дорожка - сколотая заросшая вена