В небольшое таежное селение Докотуй попал совершенно случайно. Самолет наш, АН-2, как-то странно затарахтел, закачался на воздушных ямах, и вдруг, стало совсем тихо. Слышно было, как ветер бьет о борт, качает крыльями. Из кабины выскочил, как чертик из табакерки, бортмеханик, заулыбался притворно – Товарищи, все по плану, сейчас сядем в деревне Докотуй, возьмем на борт еще пассажиров и дальше полетим. И точно так же быстро исчез, со всех сил хлопнув дверью.

За несколько секунд его речи, я успел рассмотреть суету летчиков, их  торопливые, суетливые движения, они дергали за тумблера и рукоятки, видимо пытались оживить мотор, но он молчал. Странность поведения механика вряд ли кого интересовала, на борту с зелеными от качки лицами и полными санпакетами сидели три бабульки, два деда, трое детей подростков и я.

«АН-2 единственный из современных самолетов способных планировать, - вдруг всплыли в моей памяти лекции в ДОСААФ, -  все зависит от мастерства и навыков летчиков». Самолет шкивало не по-детски, из стороны в сторону, из-за дверей кабины явственно несся старинный и добрый мат. Самолет, проваливаясь в воздушных ямах, все еще не падал, а медленно парил, приближаясь к земле по пологой траектории. В голове мелькали сумбурные мысли. Снова  скрипнула дверь кабины, но из нее никто не выскочил, я обратил внимание, что пилоты перестали суетиться и крепко вцепились в штурвалы. Над ними скалой навис бортмеханик. Он оглянулся, увидел мой заинтересованный и явно испуганный взгляд, подмигнул, и снова захлопнул дверь. Самое смешное, что люди описывающие события последних минут и секунд жизни, почему то взяли за штамп фразу –«и тут у него вся жизнь встала перед глазами». Ничего не встало, даже хуй. Я заворожено смотрел на приближающуюся землю и отмечал про себя что вот на этой поляне нам хватило бы места сесть, а на этой явно вписались бы в ближайший лес. Даже успел рассмотреть стадо коров спокойно пасущихся на склоне пологой сопки. На огромном валуне сидел седоватый пастух. Стреноженная лошадь паслась не далеко от него, помахивая хвостом, отгоняла слепней и оводов. Самолет заскользил над стадом, на встречу рванули деревья, поляна, земля, я сжал кулаки и зубы. Аннушка, коснулась земли и весело запрыгала на шасси по кочкам. Я выдохнул, нервная дрожь прекратилась, тело расслабилось. В голове настолько явно щелкнул прилив адреналина, что когда, еще немного прокатившись по земле, самолет остановился, я, не дожидаясь бортача, открыл дверку и выпрыгнул на землю. На сивом коне, к нам вдогонку, скакал пастух, и что-то кричал. Теперь я разглядел его: седая немного всклокоченная борода, короткие, стриженые волосы, стеганные, теплые, ватные штаны, длинный выцветший на солнце плащ. Я присел на землю, закурил, блаженно улыбаясь, подставляя солнцу и ветру лицо. Мир казался изумрудно-беспечным раем. Из самолета, охая и тихо ругаясь, вылезли остальные пассажиры. Летчики засуетились возле мотора, бортач забегал от морды в салон и обратно.
-Блять, единственная гайка на 27, ну нет у меня такого ключа, даже пласками не прихватить,- услышал я краем уха, а механик уже заорал - Михалыч, ептваюмать! Говорил же, давай поменяем…
Я не стал слушать их ругань а решил, пользуясь случаем, прогуляться и размять ноги.
-Здорово, закурить есть?!- подъехавший пастух осадил своего росинанта, - а то у нас давно уж не было завоза.
-Угощайтесь, - я протянул пачку БТ, после экстремального спуска с небес настроение было благодушным. Пастух резво спрыгнул с коня, несмотря на его древний возраст.
-Спасибочки, - заскорузлыми, узловатыми пальцами он вытащил сигарету, и уважительно так сказал,- болгарские,  у нас все попроще, без фильтра, «Памир» или «Астра». Меня Лука зовут, - он протянул руку, его пожатие было крепким, а руки шершавые и суховатые.

Из самолета выпрыгнул механик и подвел итог простым и емким словом – Пиздец. Надо про ночлег думать, солнце садится, так что завтра будем дальше кумекать.

Так я попал на постой к Луке. Он привел меня домой, крикнул свою старуху, та засуетилась, засобиралась, на стол метнула картошечки, свежей, прямо с грядки, да лучка, да огурчиков с помидорками. Да достала из подпола большой жбан с медовой брагой. Ее речь была быстрой и немного непонятной, она тараторила, как пулемет, выстреливая по тысяче слов в минуту. Лука, похихикивая, качал головой, поглядывая по-хозяйски на свою жену. Сухонькая, мелкая Варвара ураганом носилась по дому, приговаривая – Гость в дом, бог в дом. Эх, Алексий, угораздило вас, с неба рухнуть, да спастись. Чудо это, как есть чудо. Боженька вас, как на руке к нам спустил, божий посланник ты. 
Мы сели за стол, вернее старики сначала  помолились, встав на колени перед столом. Я уважительно молчал. У каждого свои обычаи и не мне их осуждать. Потом старуха, куда-то убежала.

Мы с Лукой сидели и неспешно вели беседы, за жизнь, да за чудеса. А потом Луку понесло, - Все боги любят жертвы - это догма. Это не богам нужны жертвы, это жертвоприношениям нужны боги. Парадоксально? Ни сколько,- старик затянулся крепким самосадом, выпустил тугую сизую струйку дыма. По стенам старого, но крепкого дома висела всякая утварь, даже старые, немного поржавевшие и уже не совсем нужные вещи – конская упряжь, ухваты, какие-то деревянные  колеса с кованными ободами. Остатки от швейной машинки с ножным приводом были приспособлены под журнальный столик, а  старая, уже рассохшаяся бочка, под кухонный стол.- Вот ты думаешь - все знаешь, книжки умные читал, всю историю изучил, религию там шаманизм, а вот что на самом деле было, ты вряд ли догадываешься, а все почему? Потому что в книгах читаешь, а что не видишь. Вот смотри, например, про Иисуса Христа, что ты знаешь?
-Ну, про непорочное зачатие, - начал бубнить я.
-А какой он, кто он?
-Ну, еврейский мальчик, ставший богом,- засмеялся я.
- Вот ты даешь, ну и знания у тебя, прямо, как Горький говорил, память лошадиная, - старик махнул рукой, - давай тогда послушай. Волхвы первыми узнали, что родился Иисус. И пришли приветствовать его, как равные к великому. Это ложь и бред, что Иисус еврей, он арамеец, это тоже народ шемитского языка, но разница между арамейцами и евреями, как между русскими и поляками, только язык одного корня, а вера и речь разная. Это народ ассирийский, это они Вавилон строили и с богами боролись. Царя Навуходоносора помнишь? Это потом евреи все извратили, да про себя бедных и несчастных сказок наплели. Так вот рос Иисус, простым мальчиком, а потом вдруг исчез, и не было его долго. А потом вернулся и стал блажить и в порядок веру приводить, уже менялами да торгашами испорченную. Но я не про это сейчас. Иисус - жертва искупительная, за весь род людской. Но ведь что интересно, посмотри, дальше жертвы тоже были искупительные. У православных как было? Не обращал внимания?- Он налил в стакан еще немного браги. - Думаешь, почему погибали или сходили с ума правители? Далеко ведь ходить не надо. Вон посмотри, род Рюриковичей на нет изошел, а началось с принятия православной веры, с Ольги, она древлян живьем сожгла, а потом ее сын за грехи матери Русь крестил, огнем и мечом. Как к нам вера пришла с насилием. Так и началось: - Борис и Глеб, первыми пали, единокровные братья. Слава богу, Ярослав кровью Святополка грех смыл, на реке Альте. А потом Владимир Мономах, кровью своего сына снова Русь спас, и простил врагу своему Олегу смерть его. А дальше? Князья свару устроили, и невинной кровью в землю нашу врага пустили. Татар не зря наказанием божьим звали. И снова полилась кровь русская. Это ли не жертвоприношения? А Иван Грозный параноиком стал, думаешь от наследственности? Нет, оттого, что царь всегда наместник и помазанник божий на земле был. Да против бога пошел. И что получается? Бог свел с ума или черт Ивана Грозного? За спесь наказал безумием, а тот всю землю кровью залил. Да и потом, смотри, сколько происходит?
- Ой, Лука непростой ты пастух, ой не простой, - я удивился речам, деревенского простачка,- ты, где учился? Небось, истфак заканчивал? В каком институте?
-Я? Сначала  институт, потом уже книги читал, да с батюшкой нашим разговаривал. А мы староверы, все по своему знаем, да всему по своему учет ведем. Вон смутные времена, войны, кровь, Россию едва не потеряли, раскол в православии учинили, откуда мы староверы пошли? От Ивана кровавого ушли, да бежали от царя Петра, тоже безумец был. Поперек веры и церкви пошел, а дальше царский род снова стал себя в жертву приносить. Да царской кровью грехи смывать. Павла убили? Александра-освободителя убили? А Николая? Бог не любит, когда в его дела люди лезут.

А детишек безвинных царских, когда убили? Вот и не выдержал бог, наслал на нас революцию, да коммунизм, а там еще большей кровью страну залили. А как ты думаешь, где невинная царская кровь прольется, там народ всегда в ответе в сто, в тысячи раз больше. Что с евреями после Христа стало? Ни земли, ни царства. Вот и получается, все напасти наши от нас самих, да от крови царской, безвинно пролитой. Бог мстит за своих детей.
- Ох, загнул ты Лука,- но интересно загнул,-  я достал сигаретину, - пойдем на воздух, покурим что ли?
-О, давай твоих, вкусных, - Лука оживился.
-Ну, а ты мне своего, забористого?

Мы вышли на улицу, сели на завалинку. Я стрельнул у Луки самосаду, с непривычки закашлялся. Горло обожгло, запершило кашлем. За стенкой мирно поскрипывал сверчок. В темном небе зажглись звездочки. Мы  сидели и курили. На философию больше не тянуло.
-А давай завтра на рыбалку сходим, - как-то решившись, сказал Лука.
-Ну, если самолет не починят так и сходим, - согласился я.
-Дак, его, когда починят? Летчики спать будут часов до девяти, да еще и ключей нет. Я слышал, говорят есть такие, у Васьки с лесовоза. А он с деляны не вернулся еще, значит, в лесу заночевал. А если заночевал, то на деляне, а оттуда три часа как минимум ехать. Пойдем, часов в пять встанем и на зорьке, а? Таймень у нас есть, хариус. Вода, как слеза, с речки пить можно.
- Ну, хорошо, хорошо, пойдем, только у меня снастей нет,- согласился я.
- А у меня есть и спиннинги, и донки, и закидушки. Все есть, рук не хватает. Я уж давно рыбалить собирался, да вот все одному не с руки. А так мы с тобой душевно и рыбу половим и поговорим.
-Ну, тогда спать пора собираться, а то, не выспавшись, как рыбачить? Просплю весь клев да лов,- зевая, сказал я.
- А вот и пойдем, вон на сеновал, залезай. Старуха тебе там уже и постелила.

По старой скрипучей лестнице я забрался на сеновал. На свежем сене лежало огромное лоскутное одеяло. Я упал в мягкое, податливое сено и, вдыхая его аромат, уснул, под загадочный стрекот кузнечиков.

Утром, когда еще солнце и не думало вставать, дергая меня за ногу, разбудил Лука. Мы собрались, перекусили горячим чаем и хлебом с маслом. На улице он вручил мне спиннинг, со старой потертой катушкой и рюкзак с рыбацкими прибамбасами. На нем болтался все тот же старый плащ. Портрет добавляли синие чесучовые штаны с пузырящимися коленками, и еще, невесть откуда взявшиеся, чулки-сапоги от ОЗК, по-модному привязанные к тряпичному ремню. По тропинке, иногда попадая ногами в жирные грязные прогалины, мы вышли к перелеску, возле околицы. Лука смело нырнул в темный сумрак леса, я шагнул за ним. Быстрым шагом, пока еще не рассвело, Лука торопил нас, вел меня к речке. На берегу неширокой, но очень быстрой реки, Лука приосанился, не торопясь, пошел вдоль берега, иногда цепляясь за толстые ветки, чтоб не упасть в поток. Река была горной, небольшой, но быстрой, с холодной водой и весело бурлящими перекатами и порогами. У противоположного берега были более крутые берега, и поменьше камней.

-Все, встаем здесь, - Лука остановился и бросил на землю свой рюкзак.- Закидывай вон туда, там, по крайней мере, в прошлый раз, я тайменя взял, здорового, килограмм на двадцать. А если так по верху на муху можно и хариуса споймать. Хариус здесь тоже знатный, а вкусный, - он причмокнул, - да и природа здесь чистая, еще не изгаженная, цивилизацией. Здесь до ближайшего поселка километров сто пятьдесят, по-моему.

Я достал донки и закидушки, приготовил их, нацепил приманку, забросил их в те места куда Лука пальцем тыкал. Старик только одобрительно цыкал языком. Со спиннингом отошел немного в сторону, размотал, закинул в яму.

-Ой, слушай, я дома сачок забыл,- заволновался Лука, - как тайменя тащить, он же, как бревно, непреподьемный. Так я быстро, что здесь? Полчаса, одна нога здесь, другая там.
-Ну, хорошо, давай беги,-  я уже не мог оторваться от реки,  уже почувствовал азарт рыбалки.

Раз за разом, закидывая спиннинг,  я отвлекся от вчерашних бед, совсем забыл про время. Над рекой медленно плыли остатки ночного тумана. Немного устав махать руками и держать старое тяжелое металлическое удилище, я еще раз закинул и пустил по течению, пусть вода сама решает, куда ей надо. Светлело, в воздухе зазвенела мошкара, забиваясь в волосы, кусая до боли и огромных блямб. Я разделся, решил искупаться, зашел в воду по пояс, схватился за камень и лег. Вода обожгла, дыхание перехватило. Я окунулся с головой, по-таежному зная, что мошкара летит на запах пота. Холодная, градусов 12 в почти сорокаградусную жару вода, смывала остатки вчерашнего страха и бодрила тело. Выбравшись из воды, я вытерся тельником, натянул комбез. Мошкара, потеряв мой след, отстала. Я сел на берег и стал смотреть на воду, бурлящую и играющую у моих ног. Жарко, решил заодно и тельник простирнуть, сбить с него запах пота. Кинул его в речку, прополоскал, повесил его на лианы, болтающиеся от одного дерева к другому. Спрятался в небольшую тень у берега,  снова занялся спиннингом. Но, что-то не давало мне покоя, какое-то беспокойство,  не понятное, на грани сознания. Я встал, оглядел тайгу: да нет, все спокойно - птицы поют, ветер слегка обдувает спину, никто не кричит, вода журчит и солнце светит.

Из густых зарослей тальника, мелькнуло огромное, оранжево-черное, полосатое тело. На краю полянки,  в пяти метрах от меня стол тигр, подергивая хвостом. Он посмотрел на меня, слегка помаргивая огромными рыжими глазами. Я видел даже мошкару, вьющуюся над его носом, и остатки выделений слезных желез у глаз.
- Гармхм, - произнес тигр.
По телу тигра проскочила судорога, видать какой-то из слепней пытался прокусить его шкуру. Слегка выцветшая, выгоревшая на солнце, оранжевые и рыжие полоски посветлели. Черные полоски, как будто кто-то краской намазал. Длинный полосатый хвост подрагивал в полуметре от земли. «Главное к земле не припадает, значит не охотится»- подумал я, и еще вспомнил, как нанайцы трижды просят тигра уйти, и что даже тигр после этого уходит.
-Уходи, - сказал я,- уходи... Большой, или показался мне таким, метра три в длину без хвоста, с хвостом все четыре будет. Он внимательно посмотрел на меня, потянул носом запах. Казалось, даже приблизился ко мне еще на полшага. Потянулся, выгнув свою великолепную грациозную спину. Под шкурой прокатилась волна, забугрились мышцы. Тигр неторопливо повернул голову в сторону и зевнул. Снова дернув ушами отогнал насекомых, мелено и грациозно переступил с лапы на лапу.
-Уходи! – выдохнул я, мое тело стало каменным, как столб, а сердце зашлось в таком ритме, что казалось, пробьет грудную клетку и вылетит наружу маленьким красным кровяным кусочком. Я боялся пошевелиться, вернее не боялся, а просто ни один мускул, ни одна клетка не способна  была на движение. Только в ушах раздавался стук крови, которое сердце в бешеном ритме гоняло по телу. Если бы тигр решил на меня напасть и съесть, я, наверное, даже и не сопротивлялся бы. Еще раз, лениво зевнув, тигр присел и прыгнул. Еще несколько секунд огромное полосатое пятно мелькнуло среди зелени кустов, и вот он уже совсем исчез в тайге. Я просто рухнул, там, где стоял. Меня трясло, трясло, как никогда. Не было сил встать, пошевелиться, закурить. Была только крупная нервная дрожь. Я попытался взять себя в руки. Трясущимися руками я достал пачку сигарет, попытался прикурить.
- Эй, мил человек,- окликнул меня Лука, но от неожиданности я снова вздрогнул,- что тебя трясет, словно курей воровал?
-Т-т-т-тигр,- слегка заикаясь, сказал я.
-Какой тигр? Сроду не было здесь тигров.
- Не было? Вон на следы посмотри, - я ткнул в сторону, где еще минут пять назад стоял таежный хозяин.
Лука засуетился, присел у следа, померил даже след рукой. В грязи четко отпечаталась огромная лапа, с две ладони. Он посмотрел на кусты, слегка поломанные тяжелым телом,  - Видать не голодный был, иначе, все тебе, амба!-подлвел итог.
-Слышишь, Лука, а пойдем-ка в деревню, ну его эту рыбалку, и хариуса и тайменя.
-А и пойдем, вот только давай снасти соберем.
Мы вытащили донки, закидушки, на крючках болталась пара-тройка рыбин. Но мы торопились, не признаваясь, друг другу спешили покинуть это место. По дороге Лука много говорил, он болтал с неимоверное скоростью, сам себе аргументы и факты, пытался понять, что произошло со мной. Я же просто спешил вернуться в жилые места. В деревне Лука растрезвонил всем, что я встретил тигра в тайге. В деревне слухи, как пожар, только шепни слово и не остановишь. Мы шли по улице, а сидящие возле своих изб старики останавливали нас и просили снова и снова рассказать, как все было. Старики, покачивая головами, смотрели нам вслед, и только один, с покалеченной рукой сказал, - Видишь, ты все правильно сделал, замер, не побежал. Тигр, если сыт, ради игры мог за тобой погнаться. А так, стоит столб, ну чурка с глазами, да и ладно и не интересно. Развернулся и ушел.
-Ну, спасибо, буду знать, - я поспешил к самолету узнать, починили ли его. Летчики, спрятались под брюхом «Аннушки», бортмеханик лениво пожевывал травинку, перекатывая ее, из одного угла рта в другой. А летчики, те вообще спали.
- Ну, что нового? – поинтересовался я, полетим или как?
-Да это у тебя, говорят новое, вон местный шаман приходил про тебя расспрашивал,- махнул в сторону одиноко стоящего дома механик, - Что на тигра в тайге нарвался? Штаны то постирать успел? – хохотнул он.
- Да я и наделать в них не успел, некогда было. До сих пор трясет.
-Ты бы к шаману зашел, очень он просил, - протянул бортач, почесывая отросшую щетину.
-Хорошо, зайду, ты мне другое скажи, что делать то с самолетом думаешь?
-А что с ним делать, лесовоз приедет, у него говорят, есть ключ на 27. Ну и полетим потом сразу. О, гляди, шаман-то снова сюда пылит.

К нам приближался небольшого росточка, сморщенный старикан, с узкими, раскосыми глазами, немного сгорбленный, но все еще шустрый. Он опирался на узловатую, хитрого изгиба палку.
-Вот иди, иди к нему. Он тебя уже с час ждет.
Я пошел ему на встречу, старик увидел и остановился. На нем был надет простой пиджак коричневого цвета, рубашка в темно синюю клетку на белом поле, и странного вида шляпа, изрядно помятая и потрепанная жизнью.
- Здравствуйте, уважаемый, - я протянул руку. Старик, что-то фыркнул про себя, пробубнил себе под нос, потом, гордо развернувшись, плюнул, шаркнул ногами и ушел. Я стоял опешивший такой встречей. Смотрел вслед удаляющемуся шаману, который шел, покачивая головой, и что-то недовольно бубнил себе под нос. Я вернулся к самолету, механик сидел в дверном проеме и курил папиросину, поплевывая себе под ноги, и философски заметил, - Ай, да не баись, раз от амбы ушел, значит, благословил он тебя, а не смерть тебе нес.
Я снова пошел к Луке, он сидел на кухне и пил крепкий, почти черный чай, с брусничным листом. Наливая его в блюдечко, он шумно дул на него, смешно раздувая щеки, и сёрбал чай с таким удовольствием, что невольно залюбовавшись такой картиной, я и сам захотел чайку.
- Шаман обиделся, - сказал я Луке, наливая себе крепкую, почти тянущуюся заварку, - чуть не плюнул в меня.
-Так он тигра всю жизнь ждал, а ты в первый же день на него нарвался. Вот и злится он.
- Ага, мне это особо надо было, как же, я и без тигра хорошо прожил, - разозлился я, - сто лет бы его не видеть.
-Да ты не серчай, не барагозь, - Лука спокойно улыбаясь проглотил очередной глоток чая, - вот, я тебе толу приготовил, попробуй, вон в холодильнике лежит. Вкусная, с хариусов, которых ты поймал.

За окном раздался протяжный гудок, мимо дома, громыхая, проехал лесовоз. Огромные стволы деревьев жалко жались на прицепе друг к другу, а хлысты качались и иногда ударялись о землю.
Даже слепни прятались от жары, солнце припекало с неимоверное силой. Все живое попряталось. Большая пегая собака, лохматая и кудлатая, тяжело дыша вывалив язык лениво развалилась в тени дома. Наконец-то с делянки вернулся лесовоз. У водителя оказался нужный ключ. Летчики умудрились все-таки починить «Аннушку», мотор чихнул несколько раз и весело застрекотал. К самолету потянулись пассажиры, бабки, дети, баулы, мешки.
- Ну, прощай, Лука,-  я протянул руку старику.
- А вот и не прощай, а до свидания. Что-то мне кажется, что мы встретимся, довольно скоро, - крепко пожимая руку, ответил мне он.
Я последний раз взглянул на маленькое село, примостившееся на склоне старой сопки, попрощался с ним мысленно. Старые, почти серые избы, блестящие солнечными бликами окна, огороды с ровными рядами картошки, и палисадники с буйными порослями разных, порой не совместимых цветов.
Самолет попрыгал, как воробей, оторвался и снова закачался в небе на воздушных качелях. Потоки закидали легкий АН-2 вверх-вниз. Но сердце уже не падало камнем на очередной яме. Снова затошнило соседей, бабки хватались за сердце, и пили свои вечные таблетки. А через полтора часа, в большом городе, прокатившись по бетонке самолет, остановился у аэровокзала. Путешествие окончено.