- На, распишись!
    Не отрываясь от телевизора - шла аэробика - капитан Ходаковский придвинул к Нечаеву прошитый в двух местах толстой капроновой ниткой журнал.
    Утреннее солнце уже пробралось в караулку сквозь голубые занавески на  зарешёченных окнах. Сквознячок из распахнутой форточки пытался справиться с густыми слоями табачного дыма, разгоняя их по всему помещению.  На кухне исходил паром огромный чайник. У выхода стоял алюминиевый ящик с ручками по бокам, до верху набитый пустыми термосами и грязной посудой.
    Нечаев, невысокий круглолицый ефрейтор в белёсой гимнастёрке, прислонил автомат к стене и  склонился над столом. Медленно и старательно, закусив верхнюю губу, вывел подпись. Прищурившись, оглядел результат, пощёлкал кнопкой авторучки, и  пририсовал к подписи хвостик с длинным крючком.

    Начкар скосил глаза. Закурил и ухмыльнулся, вновь уставившись в телевизор:
    - Вот смотрю я иногда, Нечаев, и думаю - отчего бы это так - чем у человека фамилия проще, тем он её чуть не на полстраницы раскатывает... Как же мне-то тогда прикажешь расписываться? - капитан взял дымящую сигарету на манер ручки и принялся размашисто чертить в воздухе: - Хо-да-ко-в-ск-и-й! На километр, что ли, получается?..
    Нечаев, переминаясь, молчал, поглядывая на бедрастых и длинноногих девок, резво скачущих куда-то под бодрую музыку. Солнечное пятно добралось до экрана, и изображение сильно потускнело.
    Ходаковский неожиданно рассердился:
    - Что уставился? Баб не видел, что ли?.. Стоит, пыхтит... Насмотришься, ночью поллюции замучают! Потеря боеспособности, моральное разложение, опять же... Хотел бы, небось, такой вставить? Вон как раскорячилась!
    Ходаковский кивнул на экран.
    Стоя на четвереньках, блондинка в ярком трико энергично отводила в сторону ногу.
    Нечаев, мотнув головой, невнятно мыкнул.

    Начкар стряхнул пепел на пол. Подмигнул ефрейтору:
    - Хотел бы, хотел. Я ж вижу. Одни бабы на уме... А служить кто должен?.. Я пепельницу долго ждать буду?
    Нечаев шагнул к окну. Взял с подоконника банку из-под кофе, поставил на подлокотник кресла начкара.
    - В общем, так... - Ходаковский сделал несколько сильных затяжек и сунул окурок в банку. - Забираешь сейчас из второй Черкасова и доставляешь этого урода на подсобку.  Объём работ там укажут. До обеда чтобы управились. И чтоб не сачковал, а как папа Карло там въябывал! Без перекуров и отдыха! Мне доложат потом, как и что... Смотри у меня... Сам во вторую к нему пойдёшь! Понял?
    Нечаев нахмурился. Кивнул, глядя в сторону:
    - Да понял я, чего там...
    Ходаковский, не вставая, попытался пнуть его начищенным носком сапога:
    - Не “понял”, а “так точно!”.
    - Так точно...
    -”Товарищ капитан!”
    - Так точно, товарищ капитан.
    Начкар протяжно вздохнул и томно посмотрел в потолок:
    - Ты, Нечаев, я забыл, откуда у нас будешь?
    Нечаев широко, во всё своё круглое лицо улыбнулся:
    - С Вешек я, товарищ капитан. То есть, Вешки называется. Село такое. Как на Ливны с Орла ехать, так там и будет.
    
Ходаковский хмыкнул. Опершись о подлокотники, легко поднялся из кресла. Вытянул вверх руки, и зевая во весь рот, с хрустом потянулся. Поправив кобуру, почесал пах, подошёл к сейфу и зазвенел ключами о дверцу
    - В Рэмбо не играть, к автомату не присоединять. Конвоировать только с примкнутым штык-ножом. Понял, нет?
    - Да понял я, - ответил Нечаев и тут же, получив тычок в грудь от начкара исправился: - Так точно!
    - Товарищ...
    -Капитан.
    - Не “капитан”, а...
    - Товарищ капитан.
    - То-то же...
    Укладывая потёртые, когда-то чёрного металла магазины в промасленный подсумок, Нечаев пробубнил, будто бы себе под нос:
    - Зачем тогда выдавать-то их?
    - Попизди у меня! - кратко объяснил Ходаковский, и, запирая сейф, добавил: - А вот чтоб не расслаблялся, для того и выдают тебе боевое оружие. Между прочим, в караулах все сутки с подсумком быть полагается. И жрать, и срать, и спать с ним на пузе. Это у нас тут детский сад развели... На устав насрать всем. Бардак в стране и армии. Батя всё боится, что патроны попиздят... У него выслуга через год. В Светловке, у мазуты, вообще, говорят, без всего, штык-нож один только, на ГСМ заступают. А вот мы вам оружие доверяем. Чтоб служба мёдом не казалась.  Бдил чтобы, для тупых разъясняю. Хлебалом чтобы не щёлкал... Отберёт у тебя Черкасов  автомат, вставит тебе в очко, да и...
    
Начкар задумался на секунду.
    - И кстати, правильно сделает. Родина, она, Нечаев, в твоём лице ничего не потеряет. Разве что маманьке твоей взгрустнётся чуток... “В углу-у запла-ачет мать-старуу-ушка-а!..”- фальшиво прогундосил капитан, помахивая связкой ключей.
    Нечаев засопел, моргая бесцветными ресницами. Вяло улыбнулся, махнув рукой:
    - Да ну, скажите тоже...
    Ходаковский выкатил глаза:
    - Ты не ручками махать должен, воин, а  уже пять минут как с губы отбыть и арестованного вести на работы. Или не ясно что?
    Ефрейтор закинул автомат за плечо.
    - Разрешите идти? - тронул кончиками пальцев пилотку.
    - Пиздуй, - разрешил начкар, и проскрипев яловыми сапогами, вернулся в кресло.
    
Телеспортсменки, растянувшись на маленьких ковриках, восстанавливали пульс и дыхание. Мячики грудей под яркими футболками размеренно поднимались и опускались.
    - Ишь, бляди, - добродушно проворчал капитан, снова закуривая. - Самохина с Котовым подними, на пост пора, - бросил в спину Нечаеву. Ткнул пальцем в экран. Прищурился:
     - Вон та-то, с повязкой, хороша, а? Нечаев? В этих... как там... Сошках твоих, небось, таких не водится?.. Всё Клавки да Люськи одни, да? Доярки-ударницы?..
    
Нечаев, глядя в пол, прошёл по короткому коридору, толкнул  тяжёлую дверь и шагнул на уже залитый солнцем, успевший нагреться асфальт караульного двора.
    Проходя мимо комнаты отдыха смены, ефрейтор побарабанил пальцами по стеклу, и не дожидаясь результата, пошёл дальше, к высокому, обнесённому поверху кольцами “колючки” забору и массивным воротам с встроенной в них калиткой.
    Утро было душое, сухое и тихое. Тонкие верхушки осинок за забором, обычно чуткие к малейшему дуновению ветра, замерли в быстро прогревающемся воздухе.
    “Жара будет”, - скинув с плеча автомат и ухватив его за цевьё, уныло подумал Нечаев. “И Черкасов ещё этот...”
    Вздохнув, Нечаев вскинул автомат  прикладом вперёд и несколько раз стукнул им в крашеные доски ворот.
    Минуту постоял, вслушиваясь. Стукнул ещё пару раз, добавив сапогом.
    За воротами лязгнуло и заскрипело железо. Послышались ленивые, шаркающие шаги.
    “Дёмин,”- догадался Нечаев, и снова закинув автомат за спину, негромко крикнул, задрав голову к вьющейся над воротами “колючке”:
    - Спишь, что ли там? Открывай давай!
    
Шаги приблизились. Распахнулось обзорное окошко. Показалось мятое и  опухшее со сна лицо Дёмина. На голове - колтун светлых волос. Какое-то время, тупо моргая, Дёмин разглядывал ефрейтора.
    
    - Нечай, ты-ы, што-о-о ль? - растягивая в кривом зевке рот,  поинтересовался, наконец, Дёмин.  - Хода чё делает?
    - Аэробику смотрит. Открывай, говорю, времени мало. За Черкасовым я.
    Калитка, придерживаемая Дёминым за железный засов,  приоткрылась, и Нечаев, перешагнув высокий порог, оказался на внутреннем дворе гауптвахты.

    Разлинованный на квадраты асфальтовый прямоугольник двора с трёх сторон был огорожен всё тем же высоким, глухим забором с колючей проволокой. Здесь было ощутимо прохладней - солнце не успевало прогреть плац и  бетонный арестантский блок, сплошной серой стеной идущий с северной стороны. Узкие, в частую решётку окошки снаружи были прикрыты “ресничками” - уродливыми жалюзями. В дальнем углу, у стыка стены и забора, виднелась чёрная металлическая дверь. С крыши, над дверью, свешивал круглую и выпуклую морду прожектор.
    Цокая подковками, Нечаев направился через плац к двери
    Дёмин, ковыряя в носу, плёлся сзади.
        - Нечай, слышь, Нечай!.. - забубнил он, разминая пальцами и  внимательно разглядывая вытащенную козюлю. - Вот ты парень умный, наверное... Так вот ты мне скажи...  Как, по-твоему, правую ногу отличить, например, от левой? А? Нет, ты не молчи, а ответь... Как отличить-то?
Нечаев покачал головой. Подойдя к двери, обернулся.
    - Делать тебе нечего? “Как, как”... Правая нога - она и есть правая! Ничего тут отличать не надо. Чего мне мозги пудришь? - стараясь говорить веско и независимо, нахмурился ефрейтор.
    Дёмин хитро улыбнулся:
    - Так это ведь только на первый взгляд она правая! А вдруг приглядишься внимательней - а она - хуяк! - левая на самом деле окажется! Чё тогда делать будешь? А?..
    Нечаев, хмыкнув, дёрнул за ручку. Распахнул дверь. Из тёмного небольшого коридора потянуло  застоявшимся табачным дымом и сыростью.
    - Не жарко тут у тебя, - привыкая к полумраку, бросил Нечаев,  и почему-то пригнувшись, шагнул внутрь.
    Гауптвахта была “своя”, внутренняя, и имела всего пять камер. Три общие - на шесть человек каждая, и две одиночки.
    В конце коридора стоял обшарпанный стул с накинутым на спинку бушлатом.
    На сиденье, под дёминскими пилоткой, ремнём и подсумком, лежал автомат. Тускло, словно селёдочное брюхо, поблескивал штык-нож.
    Сегодня единственным постояльцем губы был  Черкасов.
    
    Нечаев остановился у дверной ниши с крупной красной цифрой  “2” наверху. Глянул на Дёмина.
    Тот, вытерев пальцы о галифе, ушитые до состояния трико, похлопал глазами. Втиснул руки в карманы и невинно посмотрел на Нечаева:
    - Чего? 
    Нечаев молча развернулся, подошёл к стулу, ощупал карманы бушлата, потом заглянул в подсумок и нашёл связку ключей.
    Кинул их Дёмину:
    - Надоел уже... Открывай!
    Дёмин, быстро глянув в  глазок, всунул длинный ключ в скважину. Обернулся:
    - Это, товарищ генерал-ефрейтор - тренировка солдатской смекалки. Повышение ума и сообразительности. А так, вообще, сегодня молодец. В прошлый раз-то, помнишь, не нашёл?..
    - Хорош болтать! Нам идти надо. Открывай давай, сколько раз говорить можно! - строго попытался прикрикнуть Нечаев.
    Дёмин развеселился.
    - Яволь, майн фюрер! - вскинув правую руку, распахнул дверь в камеру: - Вставайте, граф! Вас ждут великие дела! - прокричал он внутрь.
    
    Черкасов - рослый, плечистый, - медленно поднялся с корточек. Не спеша подошёл к двери. Загородив собой бледный свет из окошка под потолком, встал в проёме. Руки сунул в карманы.
    
     Нечаев невольно засмотрелся на него.
Волосы тёмные, на висках и затылке под ноль. Короткая косая чёлка на высоком лбу. Лицо загорелое и  уверенное, чуть плакатное. На лбу и подбородке два тонких и белых шрамика. Глаза зелёные, насмешливые.  Увидел Нечаева и широко, открыто  улыбнулся. Вынул  руку из кармана и протянул, кивая:
    - А-а! Старый друг! Ну, здорово, зёма!
    На секунду замешкавшись, Нечаев смущённо улыбнулся в ответ и пожал руку Черкасова.
    Лестно было услышать от Черкасова “зёма”. И хотя земляками они быть никак не могли, всё равно - приятно.
    
    - Пошли, что ли?
    Черкасов, улыбаясь, заложил руки за спину. Глянул на Нечаева.
    - Ну, веди на расстрел, красная сволочь!
    Нечаев поправил сзади складку гимнастёрки и искренне удивился:
    - Чего это я сволочь?
    Дёмин захихикал:
    - У Нечая с юмором туго! При наличии отсутствия, как говориться... - мелко подрагивая головой, Дёмин двинулся к двери. У выхода обернулся: - Ну пошли, чё вы?
    
    Покинув внутренний двор, прошли десяток метров и встали у главных ворот. На крыльце караулки курил разводящий сержант Котов. Сержант лениво помахал рукой. Дёмин дурашливо откозырял, прислонив два пальца ко лбу. Взялся за засов, дёрнул и распахнул калитку.
    
    Перешагивая вслед за Черкасовым порог, Нечаев обернулся:
    - Ну, и как отличить-то?
    - Кого? - испуганно спросил Дёмин.
    - Ну, ногу?.. Правую от левой?
    Дёмин с готовностью заулыбался, подмигивая Черкасову:
    - Это я, Сань, ефрейтора нашего развиваю!.. Интелект повышаем!..
    Черкасов заложил руки за спину и бросил через плечо Нечаеву:
    - Пошли, ефрейтор. Хули ты с этим козлом базаришь...

    По серой асфальтовой дорожке зашагали мимо учебной площадки с плакатами приёмов рукопашного боя и автомобильными шинами на столбах. На коротких рельсах в дальней части площадки располагался товарный вагон. По крыше его, поглядывая по сторонам, впреревалку расхаживала ворона.
    Дёмин с минуту ещё постоял в проёме, глядя на удаляющуюся пару, плюнул, словно стараясь попасть, им вслед, тихо выругался и захлопнул калитку.

    ***
    От караулки дорожка уходила вправо и вела на другую, более широкую, с красно-белым бордюром. С правой стороны выстроилась шеренга одинаковых, точно солдаты в камуфляже, тополей с подпиленными кронами. Слева тянулись длинные серые стены складов с плоскими крышами. Солнце нагревало затылок и спину.
    Какое-то время шли молча. Нечаев, скользя взглядом по складским стенам, прислушивался к цокоту своих победитовых подковок. Сапоги Черкасова, с подвёрнутыми голенищами, казалось, ступали по-медвежьи мягко и уверенно. 
    Когда они отошли от караулки метров на двести, Нечаев поравнялся с Черкасовым, и смущаясь, зашагал рядом.
    - А я уж думал, по уставу, на дистанции пойдём... Думал, за опасного рецидивиста меня держишь! - широко улыбнулся Черкасов и хлопнул конвоира по плечу: - Как звать-то тебя, зёма?
    -  Сашкой. Александр, то есть... - отчего-то почувствовав себя виноватым, промямлил Нечаев.
    - Да ты что!? В натуре? Тёзка, значит!? - Черкасов даже остановился и сунул ему руку: - Держи пять, тёзка! Хороший ты чувак, не то что этот стручок гнилой!.. Дёмин, он ведь всю духанку с полов не слезал. Вот так-то...
    Пожимая протянутую ему твёрдую и сухую ладонь, Нечаев вдруг представил, как тянет его Черкасов к себе, бьёт, сильно, резко и швыряет на землю, придавливая коленом...

    Но Черкасов отпустил его руку, хлопнул по плечу ещё раз, и они двинулись дальше.
    - А про ногу неужели не знаешь? Старая ведь подъёбка!.. - тряхнул чёлкой губарь.
    Ефрейтор пожал плечами.
    - Прикол, короче, в том, что на правой ноге большой палец находится слева. И наоборот, соответственно...
    Нечаев озадаченно вскинул брови.
    - Чего, не въехал? Ну, типа... Да ну, тёзка, не парься... тупая подъёбка... Забудь...
    
За деревьями показался свежевыкрашенный охровый фасад штаба.
    - Меня к бате, по-новой, что ли? - поинтересовался Черкасов, вглядываясь вперёд. - Ведь водили же вчера уже... Замполит припёрся, как  же без него, мудака!.. “Дизелем” всё опять пугал... Все мозги мне проебал, козёл старый!
    Нечаев помотал головой:
    - Не, на подсобку приказали.
    Черкасов просиял:
    - Так это, зёма, совсем другое дело! Молочка попьём, хавчик знатный заделаем! Я бойцам скажу, всё в лучшем виде сделают. Ты как насчёт?.. - Черкасов ткнул себе пальцем под челюсть. - По паре капель организуем? Мы же тёзки, а?
    Нечаев, усмехнувшись,  покачал головой.
    
    Вышли на центральную дорогу, идущую от КПП через всю часть, мимо плаца, столовой и штаба к артскладу.
    - Да не ссы, тёзка, всё нормально будет, - подмигнул Черкасов и вдруг заорал: - О, бля! Духи! Духов ведут!
    Впереди, на плацу, действительно колыхалась болотного цвета масса. Духи выбегали из карантинной казармы и строились в колонну по трое. Тищенко, здоровенный сержант, одного с Черкасовым призыва, сдвинув на затылок пилотку, лениво разглядывал подчинённых.
    - Зёма! - вновь заорал Черкасов, приветственно махая рукой.
    Сержант повернул голову. Расплылся в улыбке:
    - Какие люди! И под конвоем!
    Загоготал, довольный остротой. Неожиданно оборвал смех и рявкнул на строй:
    - Смирно!!  Шо за смехуёчки в строю?! - вновь повернулся и приглашающе махнул рукой.
    Чёркасов, даже не взглянув на Нечаева, направился к плацу. Ефрейтор, потея и поводя лопатками, нехотя поплёлся следом.   

    От духовских новеньких гимнастёрок и сапог в воздухе плыл характерный, сладковато-терпкий запах. Бледные пятна не успевших ещё почернеть и задубеть под местным солнцем лиц с интересом и опаской разглядывали губаря и конвоира с “калашом” за спиной.
Нечаев приосанился и вдруг отчётливо вспомнил себя самого, стоящего здесь же. Голодного, измотанного и запуганного. И сержант Тищенко, тогда ещё младший, сам только из учебки, стройный, не отъевшийся ещё, не матёрый, вышагивает перед их учебной ротой, супя брови и оглаживая полы гимнастёрки, проверяя поминутно складку за ремнём на пояснице. Год прошёл, а ничего и не изменилось существенно. Тот же плац, тот же Тищенко. Да и сам Нечаев... Та же тоска, та же тягота, да и дембель, хоть и ближе стал, а всё равно - не видать отсюда. Время лишь сделало круг, мало что изменив. В его, нечаевской жизни, во всяком случае. Только лето прошлое было дождливое и холодное. Болел постоянно, а если в санчасть попросишься, так пожалеешь, почему не помер сразу...

    Черкасов, будто мысли прочитав, хохотнул:
    - А ведь и мы когда-то тут парились и шуршали, верно, тёзка?
    Подойдя к сержанту, Черкасов обнялся с дружком, похлопывая его по спине. Отлепившись, приложил руку к непокрытой голове, выпятил вперёд живот на генеральский манер, и дурачась, проорал в сторону строя:
    - Здравствуйте товарищи духи!
    Строй ответил молчанием.
    Черкасов удивлённо переглянулся с сержантом:
    - Не понял... Они у тебя что, Колян, службы не знают? - опять приложил руку к голове и сдвинув брови, прорычал: - Здравствуйте товарищи духи!
    - Здра жлаем тарищ дед! - наконец сообразили духи.
    Тищенко с Черкасовым довольно заржали. Чувствуя себя полноправным, послужившим своё черпаком, Нечаев пару раз солидно и снисходительно усмехнулся.
    
Воздух расплавленным стеклом плескался над плацем.
    - Жара опять, - глянув на цвета застиранных армейских трусов небо, протянул Тищенко. - А тут ебись с ними!.. Тебя куда ведут-то?
    - Коровам хвосты крутить!
    - Гы-гы-гы! Смотри не поотрывай там их! Слухай, я тебе к обеду зашлю кого-нибудь. На полчасика припашешь, если надо будет. А ты на обратку организуй молочка, ладно? Я банку дам. Тихо там! - рявкнул в сторону духов Тищенко. - Кто там пиздит в строю? Заскучали? Щас повеселимся! Ну давай, Сань, - сержант протянул руку, - а то вишь, козлодои застоялись... На спортплощадку  погоню.
    - Давай, Колян, поеби душков, как нас в своё время! Пирожки домашние повытряхивай из них! - Черкасов весело оскалился. - Насчёт молока замазано!
    Попрощавшись за руку и с Нечаевым, Тищенко повернулся к уже взопревшему строю:
    - Рановато шо-то мы потеем! Не побегали даже, а уже смотри-ка! А ну-ка, нале! Во!
    Шмум-бум - развернулась сотня сапог.
    - Правое плечо вперёд - бегом! Марш! Побежали, побежали, кони!

    Под гулкий дробный топот Нечаев с Черкасовым сошли с плаца и направились к возвышающейся на холме, точно эллинский храм, светло-зелёной столовой. Черкасов вновь шёл, как и полагается, впереди, картинно держа руки за спиной. В полоборота повернув голову, он обратился к Нечаеву:
    - Вот, тёзка, скажи мне - Колян ведь натуральный хохол - аж из Винницы! А я его зёмой зову. Почему так? 
    Нечаев пожал плечами:
    - Ты и меня зёмой зовёшь. Звал то есть. Сейчас тёзкой вот.
    - Ты и зёма мне, и тёзка. Просто тёзка круче намного, понял? Ты откуда, кстати?
    Нечаев замешкался.
    - С Орла я. Город такой.
    - У меня по географии “пять” было. А вот у тебя по русскому, видать, одни “колы”. Кто ж так говорит - “с Орла!”
    “Все говорят”, - подумал Нечаев.
    
    Миновали главный плац. Развод закончился с полчаса назад, прикинул Нечаев - плац пустовал, все уже разошлись по объектам. Бати не наблюдалось. Лишь в офицерской курилке, прячась под навесом от солнца, толклись литеры и капитохи – штабные офицеры, им спешить некогда. Под их взглядами Нечаев почувствовал себя неловко, сжался весь, ноги почему-то начали заплетаться, и он чуть не споткнулся на ровном месте. С ужасом представил, как, гремя выроненным автоматом, растянулся бы на пыльном асфальте... Дёмин со свету бы сжил...
Нечаев повёл плечами. Подмышки, горячие и мокрые, противно слипались.
    - О, вылупились! Охуели там от бумажек своих... Живого губаря ведут! Пиздец как интересно! - вполголоса весело выругался Черкасов.
    Словно расслышав, офицеры, как по команде, отвернулись и принялись обсуждать что-то.
    Нечаев поддёрнул грязноватый брезентовый ремень автомата, и пряча улыбку, нарочито громко чиркнул несколько раз по асфальту подковками. Захотелось вдруг цвыркнуть длинным плевком сквозь зубы в сторону штабных, едва удержал себя.

    Обогнули столовую со стороны казарм, скрывшись с офицерских глаз. У хозблока, вяло помахивая хвостом, стояла пегая кобыла Марья, впряжённая в цистерну на двух автомобильных колёсах. Вокруг её морды тучей кружили мухи. Марья фыркала и встряхивала ушами. Два зачуханых бойца в растянутых майках выливали из вёдер в цистерну отходы. Жирный повар-киргиз, стоя в дверях, наблюдал за их работой. Завидев проходящую мимо пару, троица разинула рты и замерла. Из распахнутых окон поварской высунулось ещё несколько физиономий.
    - Чё, бля, в цирке, что ли? - неожиданно озлившись, крикнул в их сторону Черкасов. - Давно не видели? Щас подойду!..
    Окна опустели. Повар заругался на бойцов по-своему, по-чурекски. Вёдра с удвоенной быстротой загремели о цистерну. Напустив на себя озабоченный вид, киргиз скрылся в хозблоке.
    - Так-то лучше, - проворчал себе под нос Черкасов. - Арбайтен унд орднунг.
    
     За столовой уходила к кустистым пригоркам широкая, в две колеи наезженная Марьей и её телегой тропа на подсобку. Вновь поравнялись и пошли рядом, Нечаев лишь перекинул автомат на другое плечо.
    - Боишься, отниму? - со смешком спросил Черкасов.
    Нечаев махнул рукой:
    - Плечо устало.
    Высокие метёлки травы по обочинам торчали совершенно недвижимо. Припекало. Из под ног вырывались и оседали на сапогах облачка пыли. Черкасов снял гимнастёрку, перекинул её через руку. На выпуклом плече его Нечаев увидел наколку - оскаленного барса.
    - Нравится? - приподнял плечо Черкасов. - Хочешь такую? Гриня из второй роты за блок “Явы” забацает только так!
    - Да не, не надо... Мамка просила, когда в армию уходил, не делать. А то, говорит, как уголовный будешь... У нас, посмотришь, полсела кто сидит, кто вышел тока...
    Оглянувшись по сторонам, ефрейтор расстегнул две верхних пуговицы и сунул пилотку за ремень. Взмокшие белобрысые волосы его прилипли ко лбу.
    Черкасов на ходу нагнулся и вытянул, е едва слышным скрипом, стебелёк колосянки.  Сунул сочный кончик в уголок рта.
    - Это с каких же это пор славный город Орёл селом у нас стал? Разжаловали, что ли? Как меня из сержантов!.. - Черкасов хохотнул.
    Нечаев растерянно провёл ладонью по лбу.
    - Да ладно, зёма, какие проблемы!.. Ты думаешь, поверил я, что ты городской? - Черкасов метнул травинку в кусты. - У тебя, ты не обижайся только, слово “колхоз” на лбу написано!
    Нечаев совершенно машинально снова потёр лоб. Черкасов заржал так, что даже остановился, и согнувшись, хлопнул себя по коленям. Отсмеявшись, потёр заблестевшие глаза, распрямился и покачал головой:
    - Ну ты и артист, тёзка!.. Ну, блин, ты даёшь!.. Ну, ладно. Пойдём, не дуйся! Чего ты, в натуре, как баба, обидчивый такой?!

    Ефрейтор сник, будто из марьиной цистерны помоями окатили его.
     “Скорей бы уж дойти,” - с жалостью вдруг какой-то к себе, до спазма в горле, подумал Нечаев, идя по соседней колее и разглядывая синюю голову барса.  Барс, при шевелении плеча, казалось, шире распахивал пасть, грозно глядя на конвоира 
    Едва слышно пахнуло навозом. Тропинка взбиралась на холм.
    - Ну и почему же? - спросил вдруг Нечаев.
    - А? - не понял Черкасов.
    - Почему я и Тищенко зёмы тебе? Ты же, вроде, с Ленинграда сам?
    Черкасов шутливо замахнулся ладонью:
    - Иззз!! Изз Ленинграда! Из Питера я! Тёзка, бить буду! Учись правильно говорить, чернозём! Да не обижайся, - видя, что Нечаев замедлил шаг, примирительно поднял руки Черкасов. - Я же так... А зёмы почему... зёмы потому что мне все хорошие люди с планеты Земля! Вот так-то! Всего и делов... Усёк?
    Нечаев кивнул.
    Кустарник закончился, они будто вынырнули из него и очутились на лысой верхушке холма.

    Тропа, стекая в низинку, расползалась и терялась среди выгоревшей желтой травы. С минуту, переводя дух, солдаты разглядывали рассыпанные по низинке убогие строения - подсобное хозяйство. Низкий, с горбатой крышей коровник, загон для свиней и деревянный курятник. Поодаль, у пыльных, настеж распахнутых теплиц, скособочился домик хозобслуги. За теплицами неровной серой полосой тянулся бетонный забор части с линиями ржавой “колючки” поверху. Два огромных сарая прижались к подножию холма. Из коровника раздалось короткое взмыкивание.
    - Блядь, спину жжёт, - Черкасов взглянул, морщась, на солнце и накинул китель на плечи.

    Пыля сапогами, начали спускаться по холму. Из домика их заметили, скрипнула дверь и на крохотное крылечко вышел дочерна загорелый, а может, перепачканный с головы до ног, в одних лишь сапогах и галифе солдатик.
    - Э-э! Чумаход! Гостей встречай! - закричал Черкасов, покрутив в воздухе обеими руками. - Хорош коров ебать!
    Солдатик испуганно передёрнул плечами и юркнул обратно.

    - Ефрейтор Нечаев! - Черкасов вытянул руку в направлении домика. - Приказываю открыть огонь на поражение! За неуважение к высокой делегации! Расстрелять эту халупу к ебене матери! За родину, за Сталина! Тра-та-та-та-та! - вытянув указательные пальцы обеих рук и сложив их наподобие автомата, Черкасов побежал вниз, взбивая ногами клубы пыли. Нечаев припустил следом.
    На крылечке вновь показался чумазый солдатик, на этот раз с эмалевой кружкой в руках. С опаской протянул её подбежавшему Черкасову. Заглянув в кружку, тот сделал несколько глотков и, вытирая губы ладонью, передал её Нечаеву.
    Молоко, жёлтоватое и густое, отдавало горчинкой. Нечаев допил кружку, и возвращая её солдатику, поинтересовался:
    - Это “утренник” у тебя?
    - Не-е... - протянул подсобник. - Вечерней дойки. А може, и “утренник” туды влили. Не я, Остапчук на коровах...
    - А ты на чём? - насмешливо спросил Черкасов.
    - Я на курах, - охотно пояснил чумаход. - А Гуськов на свинарнике и кобыле. Тока он в столовке ща, на отходах.
    - Ха! Я погляжу, ты лучше всех устроился! - подмигнул ему Черкасов.
    Подсобник непонимающе моргал.
    - Ну как же, - продолжил Черкасов. - Смотри сам. Друзья твои, как их там... Один на дембель на корове поедет, другой одной ногой на кобыле, другой на свинье! Как в цирке прямо! А ты - другое дело! Белая кость. Гордость “люфтваффе”! Ас-истребитель! На самой лучшей курице-несушке домой полетишь! И яйцами по штабу и “губе” отбомбиться не забудь!
    - Так они ж не летают! - удивился подсобник.
    Черкасов загоготал. Указывая на солдатика, обернулся к Нечаеву:
    - Зёма, бля буду! Этот похлеще тебя будет! Вам вместе выступать надо! Два сапога пара! Чего ты в карауле делаешь, только страдаешь зря. Иди к ним на подсобку, не пожалеешь!
       
    Черкасов присел на узкую лавочку под небольшим навесом слева от крыльца. Закинул ногу на ногу и привалился спиной к стене. Зажмурился, задрав голову. Не открывая глаз, позвал:
    - Иди, тёзка, присаживайся. В теньке-то получше...
    Нечаев посмотрел на подсобника:
    - Передай Остапчуку своему, чтоб за коровами лучше следил. Они у него подорожников наелись, молоко и горчит. А чтоб две дойки в один бидон сливать... Он вообще, дурак что ли?..
    - Не, а може, и не сливал. Я не знаю, я ж на курах... - как-то жалобно, по-собачьи, взглянул на него солдатик.
    - Гнать его надо, так Полищуку и скажи. Как не скисло-то... - ефрейтор махнул рукой и сняв с плеча автомат, подошёл, волоча его за ремень, к лавочке. Присев рядом с Черкасовым, сунул оружие между колен. Потёрся лопатками о сухое, шершавое дерево стены. Скудная тень навеса не спасала от тяжкого дыхания жары. Нечаев ослабил ремень и сдвинул подсумок на спину.

    Казалось, Черкасов так и уснул с запрокинутой головой. Но стоило Нечаеву, повозившись, устроиться, губарь, не открывая глаз, со вздохом произнёс:
    - А дома-то, матушка написала, дожди вторую неделю.... И не верится как-то... - Черкасов помолчал. - Город дождей.... Вторая столица, между прочим. Мойку-то вспучило, наверное, опять... Я ж на ней, на Мойке живу...
    Нечаев молчал.
    - Ты-то, тёзка-зёма, небось думаешь, что Мойка - это трактор грязный, и кишка резиновая от колонки идёт, поливать чтобы, значит?.. Нет, братуха, это речечка такая. А Фонтанка! А Нева... Господи ты боже мой! Слова-то, названия какие! Блин, заплачу сейчас!.. Гостиный, Невский! Какие девки там чумовые! Ты бывал на Невском, хоть раз, а, тёзка? Неужели нет?!
    
    В курятнике раскудахтались куры - будто затарахтел неисправный двигатель - что-то скрежетало и поскрипывало.
    - Раз не бывал, считай, жизнь прожил зря! - Черкасов открыл глаза и огляделся. 
    Чумаход выжидательно топтался на месте.
    Черкасов изменил позу - вытянул ноги вперёд, внимательно рассмотрел пыльные носки сапог, и зыркнув на подсобника, небрежно обронил:
    - Чумаход, подь сюда!
    Солдатик нерешительно сделал пару шагов.
    - Да не ссы ты! - скривился Черкасов. - Солдат ребёнка не обидит.  Полищук-то ваш где? Куда дели тело убиенного вами прапора? Свиньям скормили, что ли?
    Подсобник непонимающе замер.
    - Блядь, ты чего тупой такой, воин?! - поразился Черкасов. - Слышь, зёма, - повернулся он к Нечаеву. - Растолкуй, будь другом, своему брату по разуму, что мы хотим от него, а то он меня выводить уже начал...
    - Это... - кашлянул Нечаев. - Прапорщик Полищук должен указать объём работ на сегодня для арестованного рядового Черкасова. Вот... По распоряжению начальника караула капитана Ходаковского, - добавил неожиданно довольный собой Нечаев.
    - Эка ты навострился! - в свою очередь удивился Черкасов. - Младшего тебе давать пора. Чего в ефрейторах засиделся?..
    - Не справлюсь я... - смутился Нечаев. - Командовать... это... Да ну... Напряг один.
    - Это ты точно заметил. Я, вон, видишь, покомандовал чуть-чуть, да и бросил это дело на фиг, - Черкасов показал подбородком на не выгоревшие ещё тёмные полосы на погонах. - А вот Тищенко, тому  по кайфу! Сам знаешь - хохол без лычек, что хуй без яичек! - хохотнул бывший сержант. - Так где Полищук? - вспомнив о чумаходе, спросил того Черкасов.
    - Дак пьяный он. Вчера запил. Теперь до среды, не раньше... - чумаход виновато поглядел на солдат. - Сказал, что вас приведут сегодня, навоз убирать. Дак я сам убрал уже, чего там... Я ж понимаю...
    “Что ж делать тогда?” - задумался Нечаев.

    Солнце заливало всё вокруг болезненным белым светом. Даже короткие тени казались едва серыми, расплывчатыми.
- Слушай, тёзка! - наклонился Черкасов  к самому лицу ефрейтора и заглянул ему в глаза. - Дело на сто рублей!...

    Лицо его было так близко, что Нечаев мог разглядеть начинающую прорастать на его щеках щетину, и даже крохотные точки вокруг тонких и чуть неровных шрамов на подбородке и лбу. Ефрейтор попытался отстраниться, но упёрся спиной в нагретую стену. Словно только и ожидая этого прикосновения, спина начала зудеть и покалывать. С наигранным безразличием принялся разглядывать угол коровника. Помедлив, всё же спросил:
    - Какое дело?
    Черкасов указал глазами на бетонные плиты забора.
    Нечаев покачал головой.
    - Ну так как? - словно бы не поняв, продолжил Черкасов. - Смотаемся на озерцо? До обеда часа три ведь ещё, не меньше!.. Чё ты, тёзка, не дрейфь -  никто и не узнает!.. Полищук в загуле, помдеж сегодня кто? - Зацепин, он сюда и носу не покажет, сам знаешь ведь... А мы бы с тобой на полчасика - раз! Жарень ведь какая стоит, ты посмотри!
    Ефрейтор вновь покачал головой, на этот раз сильнее.
    - Вон, гляди, тебя от жары паралич разбил! - улыбаясь одними губами - в зелёных глазах его полыхнули какие-то искорки, Черкасов ободряюще мигнул. - Давай, а?..

    Нечаев, подхватив автомат, встал с лавочки. Деловито и озабоченно взглянув на часы, ефрейтор повесил оружие на плечо и свободной рукой застегнул пуговицы кителя. Ужасно хотелось пить.
    - Раз работы нет больше никакой, идём назад. Ходаковскому скажу, что управились быстро, - притопнув сапогом, словно проверяя портянку, сказал Нечаев.
    - Вот ты как, зёма... - Черкасов поднялся, сунул руки в карманы и склонил голову набок. - Что-то рановато ты таким правильным стал! Мне-то домой через пару месяцев, я почти свободный гражданин. А тебе год ещё куковать. Да и потом... - Черкасов сплюнул под ноги. - Вот такие как ты, правильные особо, и не дают жить нам нормально. По-человечески...
    - Кому “нам”-то? - угрюмо спросил Нечаев.

    - “Кому-кому”! Кого вот это всё уже заебало! - Черкасов обвёл рукой подсобные строения. - Вся эта канитель! Это нельзя, это не положено, за это в тюрьму, а эа это вообще пиздец! Тебе-то хули, ты родился в этом... Тебе что в колхозе, что в армии, без разницы. Вон тут у тебя казарма да коровник, и на гражданке ведь то же самое будет. Тут у тебя командир, там у тебя председатель!.. Для тебя ведь армия вроде турпоездки... А так бы всю жизнь свою и просидел в своём Мухосранске! Не так, что ли? И знаешь, что хуже всего? Сказать? Я скажу! Хуже всего то, что таким, как ты, другого и не надо! Шаг в сторону сделать! Человеком побыть! Короче, я тут распинаться перед тобой не буду.. Не хочешь, так я сам пойду. Хочешь - пошли со мной!...
    Резко развернувшись, арестант, не вынимая рук из карманов, направился в сторону теплиц.
    Несколько секунд Нечаев вглядывался в его широкую, удаляющуюся спину, затем, сдвигая подсумок, крикнул, царапая жёское нёбо сухим языком:
    - Стой!
    
    Нечаев оттянул брезентовый край подсумка и пальцами коснулся тёплого ребристого металла.
    Черкасов, не оборачиваясь, помахал рукой.
    До боли закусив нижнюю губу, Нечаев судорожно огляделся. В окошке домика мелькнуло и скрылось лицо чумахода. У самой стены курятника, в узкой полосе тени, возилось несколько тощих и грязных кур. Больше вокруг не было ни души.
    - Сука ты... - едва слышно прошептал сам себе ефрейтор, и закрыв подсумок, торопливо побежал к забору.
    Черкасов, наклонясь, раздвигал огромные и жёсткие листья лопухов, открывая треугольной формы пролом в нижней части бетонной плиты. В правой части лаза, отогнутая в сторону, виднелась ржавая арматурина.
    Подняв голову на топот, Черкасов посерьёзнел лицом и прищурился. Одобрительно кивнул:
    - Давно бы так. Ты вообще, держись меня рядом, пока я здесь. Жизни научу. Глядишь, человеком станешь. Ну, полезли, что ли?..
    Черкасов улёгся на спину, ухватился руками за неровный край, и подтянувшись, помогая себе ногами, протиснулся в маловатую для него дыру.
    - Давай, зёма! Суй своё весло и следом лезь! - раздался из-за забора его голос.

    Нечаев усмехнулся, вспомнив слова начкара, сдвинул подсумок на живот, положил автомат у лаза, лёг на тёплую землю, и, по примеру Черкасова, вытянул себя за ограждение. Быстро присел на корточки, запустил руку в пролом и рывковм вытащил  автомат. Лишь после этого встал и огляделся, отряхиваясь от пыли.
    От забора части начинался пологий спуск к низинке, поросшей небольшим березняком. Черкасов уже спускался, оставляя за собой полосу слегка примятой травы. Ефрейтор скорым шагом, воодружая автомат и подсумок на место, догнал его и солдаты пошли молча рядом, отмахиваясь от увязавшегося за ними роя мелких суетливых мушек. Невысокая, выгоревшая трава тёрлась с шуршанием об их сапоги. Изредка из под самых ног выпрыгивали коричневые кузнечики.
    
“А насрать!..” - равнодушно и сонно подумал Нечаев, разглядывая приближающиеся тонкие и редкие стволы берёзок.
    В рощице было светло и душно. Солнце пробивало жидкие кроны насквозь, и тени практически не было. Слабо шевелясь в полуденной дрёме, листва сухо шелестела где-то в самых вершинах кривоватых берёз. Пахло сухой корой и отчего-то багульником. Трава была чуть посвежее, чем на склоне.
    Миновали неглубокий овраг с поросшей травой старой свалкой на его дне. Среди расступившихся деревьев блеснула водная гладь. Дохнуло прохладой.
    - Вот оно... - выдохнул Черкасов, стягивая китель. Барс на его плече блаженно зажмурился.

    Убыстрив шаги, солдаты вскоре оказались на пологом, чуть размытом у кромки берегу. Там, на другой стороне, метрах в двухстах, начинался уже густой, смешанный лес, вплотную подходяший к воде. Здесь же росли мелкие можжевеловые кусты и чуть правее - выступающие далеко по всей отмели заросли камышей.
    Черкасов скинул пыльные сапоги, вытряхнув из них на траву серые, с влажными полосами пота портянки. Снял брюки, небрежно скомкал и кинул в сторону уже валявшейся рядом с сапогами гимнастёрки. Потянулся, повращал плечами и улыбнулся Нечаеву:
    - Раздевайся, чего ты, зёма?..
    Нечаев покачал головой:
    - Ты давай, только быстро, ладно?.. Я тут подожду. И пойдём. А то узнают...
    - Да брось ты, земель! Не парься зря... Когда ещё покупаешься!.. Небось, не часто лазил-то сюда?
    - Был я здесь, с Котовым. Ну, разводящий который...
    - С Котярой? - удивился Черкасов. - Это с этим жопником ты в самоход лазил? Ну ты, брат, даёшь! Растёшь просто в моих глазах! А с виду тихоня такой... Или придуряешься?.. Ну, полезли, чего ты...

    С этими словами Черкасов встал на изготовку, как спортсмен-бегун, и завопив что-то залихватское, стремительно вбежал в воду, подняв огромные веера брызг. Добежав до конца отмели, нырнул в темноватую воду, скрылся на несколько секунд, затем, громко фыркнув, появился на поверхности, перевернулся на спину и энергично загребая, поплыл уверенно, быстро.
    “Не убежит же он в одних трусах”, - подумал Нечаев, глядя на расходящиеся по сторонам волны, ломающие  и дробящие солнечные блики.
    У самого берега в воде колыхались тёмные листья и мелкие палочки. Потревоженные водомерки резкими перебежками сновали среди мусора.
    Ефрейтор опустился на землю, зажав автомат между колен. Изумрудным зигзагом, на мгновение лишь зависнув над блестящим острием штыка, промелькнула большая стрекоза.
    - Ой, бля! Зёма! Теряешь много! - раздался  крик Черкасова уже почти с середины озера.
    
Ефрейтор прикрыл глаза.
    Под веками, среди красных всполохов, плавали чёрные точки и запятые. Соединяясь и разбегаясь, они образовывали причудливые, как в калейдоскопе, картины. Неожиданно Нечаев увидел лицо мамы. Смотря строго и чуть нахмурясь, мама что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Потом появился отец, рубящий дрова, Наташка, уехавшая после восьмого поступать в город, ребята со школы, станция и “пятачок” у остановки, где вечерами собирались, Красная площадь, не раз по телевизору виденная и загадочные, чумовые девки, бегущие плотной толпой по не менее загадочному Невскому...


    - Закемарил, что ли, зёма?
    Нечаев, разлепляя веки, вскинул голову.
    В шаге от него, прыгая на одной ноге, вытряхивал воду из уха Черкасов.
    Взглянув на часы, ефрейтор понял, что минут десять он проспал сидя, оперевшись на автомат.
    По обшарпанному, в старых и глубоких царапинах дереву приклада деловито сновало несколько рыжих муравьёв.
    Стряхнув их осторожными движениями пальцев, Нечаев с трудом поднялся на затёкших ногах...
    - Пора, -  расклеивая пересохшие губы, произнёс он.
    - Зря не стал купаться!.. Водичка - песня просто!.. Эх ты, ефрюга, всю жизнь так и проспишь...
    
Выждав, когда Черкасов обуется и накинет китель, Нечаев отступил на несколько шагов, перехватил левой рукой рукой автомат за цевьё, правой извлёк из подсумка и быстро, одним щелчком, вставил магазин.
    Черкасов замер.
    Ефрейтор, держа автомат у бедра, надавил большим пальцем на флажок переводчика.
    Трык-трык.
    Флажок указал на положение “стрельба одиночными”.
    - Зёма, ты чего... - улыбнулся судорожно и криво Черкасов.             
    Нечаев, передёрнув затвор, вскинул автомат к плечу.
    - Не зёма ты мне, - онемевшими губами почти прошептал ефрейтор и, слегка мотнув стволом, едва слышно приказал: - Беги!     
    Черкасов, медленно поднимая руки, оглянулся на уже успокоившуюся водную гладь озера. Повернул посеревшее лицо к Нечаеву:
     - Слышь, тёзка, остынь... Не дури... Обиделся если...
    
Нечаев чуть приподнял ствол и потянул спусковой крючок.
    Да-дахх-х!!! - чёрным облачком вырвался выстрел и разлетелся над озером, повторяясь эхом у дальнего берега.
    Черкасов дёрнулся, но остался на месте.
    - Брось оружие! Ты не понял ещё?.. Тебе всё! Пиздец!! Щас на выстрел сбегутся все! Брось, я сказал! Скажешь, случайно вышло!.. Я подтвер...
    Ефрейтор повёл стволом.

    Недоговорив, Черкасов бросился к озеру и побежал по отмели, как и в прошлый раз, поднимая вокруг себя брызги.
    Нечаев выстрелил, почти не целясь.
    Черкасов взмахнул руками и кубарем полетел в воду. Вскочил и побежал опять, но как-то странно боком, задирая одно плечо выше другого. Правая рука его беспомощно болталась.

    Да-дахх-х!!- снова раздался выстрел, и на этот раз Нечаев разглядел красную взвесь, вырвавшуюся из бока бегущего арестанта.
    Черкасов упал вновь, барахтаясь на краю отмели.
    Нечаев вытер ладонь о полу гимнастёрки, несколько раз сжал и разжал пальцы и опять вскинул автомат.
    Черкасову удалось столкнуть себя с мелководья, и он медленно, то и дело исчезая под водой, поплыл вперёд, сильно забирая вправо.
    Когда его голова в очередной раз показалась над поверхностью воды, Нечаев, тщательно прицелился и  выстрелил ещё раз.    


***
- Закемарил, что ли, зёма?
    Нечаев, разлепляя веки, вскинул голову.
    В шаге от него, прыгая на одной ноге, вытряхивал воду из уха Черкасов.
    Взглянув на часы, ефрейтор понял, что минут десять он проспал сидя, оперевшись на автомат...

    ...По обшарпанному, в старых и глубоких царапинах дереву приклада деловито сновало несколько рыжих муравьёв...

    ...Стряхнув их осторожными движениями пальцев, Нечаев с трудом поднялся на затёкших ногах...

    - Пора, - расклеивая пересохшие губы, произнёс он.