Chasing shadows, over my walls
With myself hardly sleeping
Dwarfs and giants, twenty feet tall
Fill the room with their creeping
(Deep  Purple. Chasing shadows. 1969)

- «Дружеский перепих в моем присутствии не возбраняется...» - твои слова?
- Ну мои...
- Говорил ты их значит?
- Говорил..., - задумчиво протянул Петров, разглядывая стенку, на которой в противоположных углах зеленели два симметричных продолговатых пятна. Своим первозданным окрасом они напоминали  бойкую поросль, пробившуюся среди горелой июльской травы на том месте,  куда весь дачный сезон сливали нечистоты. Пожелтевшие обои с канделябрами говорили о многом: о том, что пора бы и ремонтом заняться, что денег нет и не предвидется, и еще о том, что утраченного не вернешь... Петров вдруг вспомнил, что в магазине  эти обои назывались  «шаляпинские». И сейчас, глядя на уцелевшую позолоту, он вяло размышлял: какой дурак придумал рисовать на обоях канделябры? И почему «шаляпинские»? И зачем его жене понадобилось устраивать дома все это «Риголетто»?
- Ну и? Было? – продолжал настаивать Дронов
- Чего было?
- Ну то..., о чем говорил?
- Да ты чего?! Шутил я. И вообще..... вспомнил! Причем тут это?
-А притом. Нечего было ей потакать. Считай, что дошутился, - сделал вывод Дронов, - Ты ей тем самым свободу дал! Карт-бланш, фактически.
- Извини-иии, - Петров передвинул нехороший взгляд с обоев на Дронова, - извини. Мало ли что я говорил. Но вот чего точно не было: никогда и никому я не говорил, что нужно продать мои колонки этому ублюдку Толику! Как?! Как она могла это сделать?! Никогда, кстати, он мне не нравился, Толик этот. Выходит, не зря. И главное: ведь за бесценок отдала, дура… да хоть бы и за дорого. Сам факт!

Петров был старый тяжелушник. Свою коллекцию он начал собирать еще в 80-х. В те годы, окрашенные серым, чуть ли не у каждого винила была своя история:  толкучки в подворотнях, спекулянты,  долги,  подмены с концертными записями… раз у него выхватили прямо из рук совсем новенький запечатанный «In rock » – никогда в жизни он так отчаянно не бегал стометровку. И морду тоже никому не бил с таким остервенением.
А ведь требовалось еще довезти приобретения  до дома, не поломав в транспортной толчее. В метро Петров входил больным человеком. Глядя на него, можно было только гадать, какую ужасную душевную травму перенес этот несчастный юноша в детстве. Последствия же полиомелита ни у кого сомнений не вызывали. Кто-нибудь из сердобольных граждан непременно уступал место хромому инвалиду с объемистым пакетом (не иначе, как последние рентгеновские снимки – айяяй, такой молодой еще! Жить-да жить, а тут горюшко-то какое!). Петров с чистой совестью усаживался поудобней, осторожно прижимая к себе добычу и предвкушая, как дома вскроет упаковку, как достанет, как включит... 
Он  даже сам пытался подобрать на гитаре любимые вещицы,  заменяя слова вдохновенным блеяньем - английским Петров не владел. И очень ему было  любопытно узнать, о чем-таки поют его кумиры. Нашелся пацан из английской спецшколы, который кое-чего перевел. Первым делом: «Синс айв бин лавинг ю». Петрова всегда дрожь брала, когда Плант начинал выруливать на верхние ноты, а оказывается все проще простого: чувак шарашит где-то по вечерам с семи до одиннадцати. И тут вдобавок его так переклинило на глубоком чувстве к бейби, что вообще крыша поехала. Слезы  прям ручьями текут. Парень тревожно  спрашивает маму, помнит ли та, как он стучался в дверь, а его послали куда подальше  и честно предупреждает, что если такое повторится, он за себя не отвечает. Фигня, одним словом. Петрову стало все ясно: тексты не главное.  Главное это Джимми Пейдж. И чтобы это главное уловить, нужен правильный звук.

Тогда в стране экстра-классом считалась аппаратура фирмы «Радиотехника». Но Петрову удалось раздобыть чудо – усилок «Pioner» и настоящие JBL с тремя динамиками…. Место для них он выбирал дня три: все присаживался на диван и прислушивался, покрикивая на тещу с женой, которые неловко двигали вправо-влево два черных ящика, с виду точно детские гробики:
- Мама, да не хватайтесь вы руками за динамики-то!! Нет, дорогая, мы не будем ставить на них вазочки! Мы НИЧЕГО не будем на них ставить.
Зато  и музыка была настоящая. Когда он заводил «Immigrant song», или «Hallelujah», или что-нибудь из «Pink Floyd», кошки убегали из дома и тут же раздавался телефонный звонок. Сосед за стенкой беспокоился, не надо ли прибавить басы. Чуть-чуть. Много не надо.
- Да, разве что чуть-чуть и будет совсем хорошо, - покладисто соглашался Петров, прислушиваясь, как словно издалека, откуда-то из самого нутра идет нарастающий гул, а сквозь него вместе с мурашками пробивается простая мелодия, которая через несколько мгновений взорвется звонким, раскатистым «Shine on you crazy diamond!» Вот это да! А сейчас что? Толик насилует его колонки барочными габойными концертами. Тьфу! Ты еще горловое пение в них засунь. Шаляпин, блять!
Но им разве объяснишь? Петровская жена - та вообще воспитывалась на «Бони М» и  слова «рок» даже не знала. Еще ей нравился брюнет из ансамбля «Модерн токинг». А с появлением дворового меломана Толика так и вовсе увлеклась Петросяном и симфониями. Петров злился и однажды спустил в мусоропровод попавшийся ему под горячую руку диск «Лучшие песни кастратов», твердо сказав, что таких исполнителей в его доме не будет. У детей вкусы оказались еще хуже, что, впрочем, неудивительно.
- Женерейшн гэп, - весьма загадочно выразился по этому поводу старший сын.
- Ну и пусть, - рассуждал Петров, глядя, как дети втыкают себе в уши Эминема, - Сами разберутся со временем, говно это или нет.
Вот его мать гоняла за «Битлз», не разрешала носить длинные волосы и бабкин плюшевый кафтан. Ну и что  за беда? Волосы и так выпали, кафтан истлел, вот и колонки теперь забрали…
Конечно, у жены нашлись веские доводы. С ней вообще трудно разговаривать.
- У меня выкидыш, мне нужен покой. Поспишь пока в столовой…
- Я кормящая мать. Если ты будешь со мной так обращаться, у меня молоко пропадет. К нам переезжает мама…
- Я сделала аборт. Меня нужно щадить…
- Детям требуется внимание, им нужен покой, их нужно щадить, к нам переезжает мама, ты будешь спать в столовой…
- Слышь, Дронов, и не наорешь ведь на нее никогда,, - тоскливо пожаловался Петров товарищу.
Да, крыть нечем, когда тебе намекают, что ты полгода опять сидишь без работы и нарочито громко сетуют, как всё нынче дорого и что это «всё» нужно куда-то расставить. А колонки эти (кстати, жуть какие дорогостоящие!) занимают, между прочим, полкомнаты….
- Полкомнаты! Нет, ты только подумай: всего полкомнаты. А чего тут еще мое? Посмотри, все жизненное пространство занято ейными тряпками, кастрюлями, какими-то заготовками - нахер нужно столько огурцов, ведь не война все-таки! Нет, ты глянь, глянь. Колоночки мои помешали! Ей, видите ли, некуда приткнуть свою косметику. Знаешь, Дронов, что я тебе скажу. Вот у моей бабки на все про все есть кусок хозяйственного мыла и она прекрасно выглядит в свои 80 лет. А тут ?! Как тебе это нравится? И на черта, спрашивается? У нее климакс со дня на день, а она все о красоте печется.
- А мода за тридцать лет совсем не изменилась, - заметил Дронов, разглядывая обложки Led Zeppelin, - У моей-то прическа точь-в-точь как у Планта, правда, у того волос побольше. А все химия! Только вот не пойму, он тоже крашеный, что ли?… Пидар небось.  Еще на роликах катается.
- Кто? Плант? Да ты чего? Он уже если катается, только на инвалидной коляске.
- Не-e, моя, - хохотнул Дронов. – Знай, ебошит каждый вечер по проспекту. Ужину не дождешься. Вчера за жопу схватил, блин, а там и нет ничего! В гробу я видал такие ролики, если подержать не за что. Я ей так и сказал: с завтрашнего дня баста, никаких роликов, на макароны! Слушай, а можно я возьму послушать? И еще эту, Хулилуйю…
-    Да бери, хочешь, и  насовсем, - равнодушно бросил Петров и уставился на канделябры.


И даже есть кортинки : http://udaff.com/music/69163.html