Над пейзажами Третьего Рима,
словно спутник шпионский незримый,
пролетает святой Гордон Фримэн
с грациозностию топора.                                 
А внизу всё бегут манекены,
чтобы в термах испить «Хайнекена», 
прикупив на Варшавке гетеру:
«Три сестерция за ночь, сестра!»

Позабыв о готовке и стирке,
лижут марки матроны в уборных,
у Калигулы с харей Фоменко
что-то тихо растёт из штанов.               
На арене советского цирка
гладиаторы режут коверных, 
и в опилки стекает оттенка
пролетарского знамени кровь.

И, пристроив умытую руку
на голгофы подруги горячей –
тыщи лет без когорт и парадов,                                     
а все также державно-мордаст –
по Садовому адскому кругу
прокуратор на «мерине» скачет,
и под тонкой туникой от Прада 
свой снаряд покоряет гимнаст.

Мы не чтили Христа и субботу,
и ушли, не найдя антидота
от тоски беспросветной, говяжей,
от бессонницы и коньяка.                                             
Наши сироты смотрят из окон
как по городу едут вестготы,
чтоб за нас, когда время прикажет,
отомстить компроматом в «МК».

Так пускай же веселые вдовы
носят траур последнего писка!
И, прекраснее штампа прописки,       
всходит солнце и спеет трава.
На часах полвторого, game over,
у Нерона аншлаг в "Олимпийском",
и под звуки его фонограммы
догорает
                ночная
                            Москва



(ЗЫ: исполнять голосом Утесова)