Странное дело! Любой из нас, обнаружив в коробке яблок одно тухлое, немедленно выкинет его. Открыв коробочку спичек и вытащив одну без серной головки, мы без всякой жалости кидаем ее на асфальт. Мы не разводим гнусной политкорректной демагогии о том, что мол она – «просто немножко другая, ей не повезло в жизни, и мы должны быть терпимы и милосердны». Брак, тухлятина – и хуле тут песдить?
Но, между тем, почти в каждой устойчивой компании приятелей есть Она – и никто не спешит ее выкидывать!

Страшная Баба – все вы видели ее. Чаще всего она просто до отвращения жирна и бесформенна, но – не только. Например, она может быть просто крупной: эдакой великаншей, непропорциональной, неуклюжей, с грубыми чертами и резким запахом пота. Или наоборот – мерзкой карлицей, костлявым угловатым недомерком, туго обтянутым скользкой синюшной кожей. Она бывает и нормального роста, и обычной комплекции, но обладает каким-то жутким уродством: то родимое пятно в пол-ебала, то бельмо на глазу, то какие-то прямо выдающиеся, вечно незаживающие прыщи; кривая конечность; гнилые зубы, которые воняют, сколько не лечи; и т.д., и пр.…

Они начинают преследовать нас со школы – ходят парочками с красавицами. Зачем это нужно красавицам, говорено не раз, но для пацанов эти тандемы – один сплошной облом. Сколько чудесных девочек остались невыебанными потому только, что предлагались лишь в комплекте с этакой «нагрузкой», при одном взгляде на которую хочется уже не ебаться, а срать и блевать – причем одновременно. Но вот, наконец, кто-то из пацанов начинает поебывать красотку, и тут же, автоматом, Страшная Баба попадает в его компанию. И – остается там навсегда.

Нет, особых претензий к ней нет, особенно поначалу – не считая того, что за праздничным столом отныне и навсегда есть сектор обзора, куда противно смотреть. Страшная Баба безотказна, трудолюбива и скромна. Всю посуду по утрам моет – она, окучивает блевотину – тоже она, стирает, пылесосит, выгребает кал из галифе перебравших камрадов…

С вечера она тоже в некоторой мере полезна: ее ебут во все дыры те, кому уже все равно и больше нечем заняться. Такова ее своеобразная плата за право существовать на окраине красивого мира, где нормальные камрады и складные пелотки красиво смеются, бухают, ебутся в охотку… Более того, Страшная Баба безоговорочно рада платить эту цену за это право – ведь другого-то ей все равно не светит! С робкой улыбкой на страшном ебле она покорно сносит все насмешки и оскорбления, тем самым заслуживая свой убогий кусочек человеческого счастья.

И ты, с лениво-благодушной усмешкой наваливающий ей на клык на кухне, перед сном, докуривая последнюю сигарету, вправе чувствовать себя едва ли не Матерью Терезой, теплыми руками подносящей бутылочку молока ко рту распухшего от голода негритенка. И никто не осудит тебя, если ты потушишь свет и представишь, что у тебя сосет сама Наоми Кемпбелл…

Почему, почему никто не выкинет это тухлое яблоко, пока оно еще не пустило корни и не превратилось в могучую тухлую яблоню? Врожденная интеллигентность? Т.н. порядочность? Благодушие с состраданием пополам? Неужели вы забыли, что лицо – зеркало души? Неужели не понимаете, что Страшная Баба (которая тоже женщина, и тоже хочет нравиться, но – не может этого в принципе) ненавидит вас (нормального) до дрожи последней клеточки своей уродливой сумрачной души? Вы этого не знаете? О, вы еще узнаете! Вы расплатитесь – а точнее, не расплатитесь никогда!

Промелькнуло несколько лет, и – о боже! – она здесь уже в доску своя. И вы уже при встречах целуете ее в жирную трясущуюся щеку, прямо в лишай. И уже и мысли никому не придет: как это так – всех позвать, а ее не позвать? А вновь прибывших она уже целует сама – вволю, на правах почти хозяйки, и теперь уже они заискивающе заглядывают в ее бельма – а как же! Какая ни есть, а – из Старых, известная личность, и имя на слуху, и некий даже авторитет (вспомните шутов при царских дворах).

А потом твой друг неожиданно, нелепо и страшно женится на ней, и стыдливо прячет глаза: он явно что-то должен ей, в чем-то зависит, он попал в плен, как хуй в рукомойник! А «царедворцы», кое-чего добившиеся в плане карьеры, привычно подавив рвотный рефлекс, уже оказывают ей некие протекции, устраивают на какие-то халявные должности, выбивают путевки в газпромовские пансионаты… А еще несколько лет – и она уже сама распределяет эти путевки, и вообще уже замгендиректора, и уже может вызвать тебя в Свой кабинет – вполне, впрочем, пока дружелюбно. Но она, Страшная Баба, будет сидеть при этом за Своим столом, а ты – стоять перед ним, соблюдая некую дистанцию. И с улыбкой пока – но очень внимательно – выслушивать Ее Центральные Указания…

Вспомни, вспомни теперь, как лениво-благодушно стоял ты тогда, наваливая ей на клык в полутемной грязноватой кухоньке своей юности! О проклятая Свинья жизни! Как бережно порой мы растим тебя собственными руками!
Падонок, не медли – сделай это сейчас! Возьми шершавый брус-сороковку, возьми арматурный прут, возьми совковую лопату. Раздави гадину! Оторви от себя паразита и размажь его апстену – потом будет поздно! Изыди, нечисть! Йобни ей так, чтобы повылетали бельма, чтобы ее прыщам никогда уже не понадобился «Клерасил».

Я сделал это в жизни несколько раз, силой воли преодолев все врожденные комплексы «толерантного» горожанина. Я не стал ни царем, ни царедворцем даже – говорят, слишком ты нетерпим, плохо встраиваешься в коллектив, не умеешь работать в команде… Да, это правда. Зато за моим столом можно смело смотреть на все 360 градусов – и каждое лицо радо мне и радует меня, и никто не испортит нам аппетит. Скажете: поэтому ты и живешь в Бибирево, и у твоего подъезда не дремлет «Линкольн Навигатор»? Сосите хуй, дышите носиком, ясно, блять?! Я достиг того, чего Я хотел – и счастлив.
Чего и вам, камрады, желаю.