Хочу сказать спасибо Русским офицерам и
прапорщикам, не давшим нам подохнуть
в мясорубке Советской Армии.
Не хотел писать, но киномеханики заебали,
а потому спецом старичков потешу.

Сколько красивых слов нагородили люди про жизнь, все они по своему правильные, и все же чего то не хватает. Девизом сегодняшнего повествования послужит выражение: «Жизнь как децкая рубашка, коротка и обосрана» Но это присказка, а вот и сказочка..

Дежурил я по роте. День субботний, офицеры в поселке отрываютца, некоторые пошли друг к другу в гости, в надежде, что хозяина дома нету.

Хожу я по казарме гоголем, сам себе голова, настроение приподнятое. В тумбочке стоят две подружки «Столичные», а по сему поводу устраиваем после отбоя небольшое торнадо. Сижу куру.

Подходит Стёпа и с мукой в голосе жалуетца: - Командир, помру наверное. А сам синюшный весь какой то и голос как из бомбоубежища. Спрашиваю в чём печаль его заключается. Помявшись как красная дефка признается, что запор у него, третий день сходить не может. Отчитываю его для порядка, мол до дедов дожил, а жопу контролировать не научился.

Делать говорю будешь то, что я скажу. Обреченно, как Бемби трясет башкой. Наливаю я Стёпе пол стакана кефира, а остальное заваливаю заныченной на вечер водовкой. Пей говорю родной, только не скули потом и очко не загадь.

Делает Степан страшное лицо и пьёт этот кумыс по солдацки. Морда у него ещё больше синеет, а по горлу катается ком. Только попробуй говорю, сам же и будешь есть это, прямо с полу.

Наконец конвульсии заканчиваютца и Стёпа голосом Пьеро спрашивает: - Думаешь поможет? Покури- говорю, но от очка далеко не уходи. Через пять минут вижу, как Степан с диким рёвом бьётся грудью в дверь гальюна. Морда в слезах, руки судорожно комкают жопу. На себя бестолочь, - кричу я.

По радио передают концерт Бони,М, а из толчка доносятся звуки мотострелковых учений. В течении пятнадцати минут мотострелки с переменным успехом глушат негров с Ямайки. Наконец, когда я уже почти втянулся в этот импрессионизм, из туалета доносится дикий крик: - Помогии-тее! Не иначе двенадцатипёрстная пошла,- переживаю я, и пулей мчусь в туалет.Стёпа стоит без штанов, рот у него раззявлен, шары на выпучку. Смотрю на безштанного Стёпу и понимаю, что моей письке ещё расти и расти.

Опасливо подхожу ближе и заглядываю на очько. Рот у меня открывается на пять пальцеф, как матка во время родов. На очьке, просунув голову в петлю брючного ремня и непринуждённо высунув язык болтается боец. Хрюкает, дергает ногами, смотрит на меня и болтаетца.

Хватаю его и вверх, как штангу, пиздец кабан.. Стёпа, тряся своим добром, судорожно развязывает узел. Наконец вытаскиваем его из кабинки и кладём на подоконник. Пара затрещин и начал шевелиться, ещё пара и задышал. Чувство у меня такое, как будто только что роды принял.

Гоню Стёпу к ебене матери, предупредив, что если только свистнет, в говне утоплю. Зашевелился мой новорожденный, колотить начало. Бегу к заначке, ещё полстакана пойла козе под хвост. Простите браты, кина сёдня не будет.

Через пень колоду узнаю, что парень радист и деды у него по ходу перестарались. Хули удивляться, гандонов в армии до хрена. Положил я его спать в каптерке, а сам бате позвонил. Отец дома, трезвый и соответственно злой как падла. Говорю ему, что нашол себе сменщика из подготовленных, а между делом сообщаю о изъятой бутылке вотки.

От батиного дома до казармы минут пятнадцать ходу, но он прилетает через три. Весь трясётся и спрашивает: - где твой герой то?

Молча достаю флакон. Батя сладострастно смотрит на водяру и дрогнувшим голосом говорит: - Хороший наверное парень то, забирай и учи. Я всё утрясу.

Так нас стало больше на одного, мне пришлось восполнять утраченное пойло за свой счёт, а Стёпа усрался настолько продуктивно, что я пожалел о том, что не продал эту установку для производства говна Чехам на огороды.

Вот такой вот понос панимаешь.