Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим
А.С. Пушкин

Учителей мы не выбираем. Наших учителей выбирает судьба или злой рок. Первыми становятся отец и мать. И, дальше, начинается рулетка. Современное общество привело к тому, что учатся все у всех. Даже дети несут оригинальную информацию для родителей и в этом смысле становятся учителями. Но Учителей от этого больше не стало - увы.

Ведь Учитель – это судьба, призвание. Учитель безвозмездно отдает часть себя – а это и есть, как говорят классики, талант. Вы уже поняли, что речь идет о тех учителях, которых Стругацкие, в каком-то произведении, требовали писать именно с большой буквы. Учитель – наставник, гуру, подарок судьбы.

Виктор Соломонович Лукин – мой Учитель физики в 8 классе. Маленький, плотный, с огромной лысиной, в невероятных очках. В коротких брюках из под которых, время от времени, торчали разорванные тесемки синих трикотажных штанов. В лоснящимся на рукавах пиджаке. Задроченный бездарной администрацией, ревновавшей его к любви учеников. Задроченный своей мамой, которая регулярно встречала его из школы. У него, как у хрестоматийных персонажей не было возраста. 35? 40? А может 50? Откуда он вообще взялся? Откуда они вообще приходят в нашу жизнь?

Виктор Соломонович мог преподавать все. Он учил даже когда молчал. Девочки делились с ним самым сокровенным, одно упоминание о нем останавливало драки класс на класс, которые, кстати, были в большой у нас моде и часто заканчивались госпитализациями. Он был везде – театральная студия, литературный кружок, сборная школы по футболу. Теперь, спустя много лет, я ловлю себя на мысли, что, по сути, он один, прочно ассоциируется у меня с целым периодом (два года) учебы в школе.

Урок начинается со вставания и мертвой тишины.
- Добргый ден – Виктор Соломонович, белорусский еврей, навсегда сохранил родную фонетику.
Мы садимся, он идет вдоль рядов. Тишина. Проходит минута. Он останавливается у парты отличницы Оли Мальцевой. Медленно берет ее тетрадку. Поднимает над головой. Все замирают в ожидании. Неожиданно Виктор Соломонович начинает с остервенением ее мять своими короткими пухлыми пальцами, сжимая их при этом до белизны.

Сердце у каждого в классе обмирает… Первые мысли (какой косяк может быть у Оли?! Или у нас? Или у меня? Бля, я не доделал домашку… на той неделе…), сменяются ступором. Красавица Оля постепенно зеленеет.

- Что это? (именно не Што, а Что) – спрашивает он шепотом, держа возле своих близоруких глаз скомканную тетрадку.
- Что это? – уже взвизгивает он, и мы не смеем ни дышать, ни отвернуть от него взгляда. Надо заметить, что когда Виктор Соломонович на заседаниях литературного кружка читал пушкинского «Пророка», случалось, что истеричные, экзальтированные старшеклассницы падали в обморок.
- Что это? – голос его леденит душу, и мы понимаем, что он спрашивает последний раз.
После короткой паузы, которая нам кажется вечностью.
- Это ДЕ-ФОР-МА-ЦИ-Я… тема нашего урока деформация – Виктор Соломонович, небрежно положив обратно Олину тетрадку, следует к доске и начинается урок, который, как и каждое мгновение общения с Учителем, я запомню на всю жизнь.

«Всякая власть чует (курсив мой), что она существует только благодаря невежеству народа, и потому инстинктивно и верно боится просвещения и ненавидит его» (С.С., М., 1985. - т. 22. С.156)  - так писал в своем дневнике сто лет назад Л.Н. Толстой. Наше правительство делает все, чтобы в школе работали неудачники и пенсионеры, которые, просиживая уроки, хоть как-то обеспечивают себе проживание.

Когда говорит (это безграмотный лепет чиновника) министр образования, человек, не проведший ни одного урока, кажется, что это страшный сон. Наше правительство, как заботливый пастырь, волнуется исключительно об увеличении рождаемости, т.е. о количестве поголовья, чтоб было с кого стричь. А качества оно боится, потому что «чует»…

А качество нашей средней школы держится на праведниках и подвижниках, которые, как и хамы и воры, наверное, никогда на Руси не переведутся… Что оставляет надежду?