Процессия шла медленно. Впереди несли венки и гроб с умершим. За гробом шел духовой оркестр и играл полонез Огинского. А потом родственники, друзья и мы, сослуживцы. Мы хоронили парня с нашей работы. Сына одного из акционеров.

Его застрелили. В процессе следствия выяснилось, он был драг-дилером, видимо что-то не поделил с хозяином. А может с клиентом. Я подробностей не знаю. Парень получил пулю в лоб на пороге своей квартиры. Газеты писали об этом. Над его лицом потом долго трудились, что бы можно было пронести гроб с открытой крышкой. Хотя нахуй это надо было делать, все равно в крематории паренька сожгли.

Народу было так много, что половина не поместились в помещении крематория. Входили и прощались по очереди. Много молодых девушек. То ли клиентки, то ли подруги. Но лица не обезображены героином. Да парень и сам не принимал. Всё-таки видимо подруги.

У парня деньжата явно водились. Квартирка на Арбате, BMW Z4 Coupe, одежда из дорогих магазинов. Мы думали, что ему папа дарил. Оказалось нет, папа не причем.

Девушки красивые, в черных полупрозрачных блузках, мини-юбках, ажурных колготах. Некоторые пришли проводить его в том, в чём встречались с ним. Одна девушка нагнулась поцеловать труп. Из-под юбки сверкнули кружева черных чулок на загорелой ноге. Не знаю, видел ли кто ещё это.

У меня встал. Не знаю, хорошо это или плохо, когда у тебя встает на женщину в чулках, когда она целует покойника. Мощный фетиш. Девушка выпрямилась и обернулась. Посмотриа мне в глаза, потом вниз. Облизнула свои губы. Член встал сильно, даже было больно идти. Я, закрываясь ветровкой, бочком вышел из крематория и зашёл за здание. Там в кустах валялись фрагменты оград, куски гранита и мрамора, остатки венков. Я достал член и начал дрочить, фантазируя на тему совокупления с той девушкой. С пятой-шестой ходки мощная струя вырвалась из меня на стенку крематория. Я сдрочнул остатки, поссал, заправился и осторожно вынырнул из кустов. На меня никто не обращал внимания. Народ уже собрался и двинулся к колумбарию.

Я поискал в толпе глазами ту девушку. Она шла сзади. Я сделал вид, что будто то бы искал кого-то и случайно увидел её. Я поймал её взгляд и дождался её. Мы пошли рядом. Девушку звали Наташа. Наташа взяла меня под руку. В другой руке у неё был платок, которым она промакивала глаза. Я шёл и смотрел вниз на её ножки. Член напоминал о наличии себя, несмотря на пикантность ситуации.

У стены колумбария все стали полукругом. На подставку поставили урну с прахом и стали говорить прощальные речи. Наташа плакала у меня на плече. От неё шло тепло и тонкий аромат духов. Мы стояли позади всех. Я оглянулся. Сзади была другая, старая стена с аркой, поросшая кустами и молодыми деревьями, с урнами каких-то умерших евреев. Ребекка Иосифовна Штольц смотрела на меня с немым укором своими коровьими глазами. Видимо, она немного жалела, что сейчас не на месте Наташи.

Моя рука скользнула вниз, с плеча Наташи на её попку. Наташа вздрогнула. Я осторожно сжал её ягодицу. Блять, упругая. Моя ладонь скользнула ниже.

«Ты был отзывчивым и добрым» - кто-то говорил для горстки пепла в керамическом горшке.

Я проник под юбочку. Упругие ляжки Наташи, которых покоились кружева чулок. Я пальцем провел между резинкой и её ногой. Вспомнились фильмы, когда за чулки проституткам вкладывают доллары.

Народ рыдал над прахом убиенного. Хуй вставал. Он хотел жизни несмотря ни на что.

- Наташа, я хочу тебя выебать. – шепнул я на ухо Черным Чулочкам, - и мне похуй что ты подумаешь.

- ?

- Здесь, Наташа.

Я тащу её за кружево чулка. Тащу в арку. Там нас никто не увидит. Наташа не сопротивляется, пятиться задом. Мы прячемся за стенку. Нагибаю Наташу, задираю ей юбочку. Наташа упирается в какую-ту нишу. Приспускаю ей трусики. Пилотка налилась, стала багровой и влажной. Поддерживаю хуй рукой и вправляю. Пизда чавкает и проглатывает мой член. Отличная дырка. Плотная и скользкая. Я ебу эту Наташу и читаю надписи на колумбарии. Шапиро Борис Борисович. Шпульман Марк Иосифович. Заславская Изольда Абрамовна. Все жертвы холокоста свидетельствуют моё к ним почтение. Наташины ноги в чулках и задница покачиваются в так моим фракциям. Я сосредотачиваюсь на ебле.

Я вытаскиваю и кончаю. Струя заливает портреты евреев и искусственные цветы. Блять, вот ирония жизни. Прах покойников окропили капли живительной влаги. Жизнь и смерть в вечной борьбе.

Девушка падает на коленки и приваливается к стенке колумбария.

- А мы ведь собирались пожениться с ним, – тихо говорит она, - пойду, попрощаюсь.

Наташа одевает трусики, поправляет чулочки и юбочку и тихо, незаметно уходит туда, где говорят о её женихе.

Я застегиваю ширинку и быстро иду в противоположную сторону, к выходу с кладбища.

Искренне Ваш, Пикассо