…страхом и жизненной силой заплатишь ты, козёл безрогий, за то, что мужа моего в могилу извёл...
Выдержка из текста ведьмовского проклятия
1. Вступление
Деревня старая, и никто не может сказать, сколько ей лет или веков.
Стоит в той деревне голубой дом, окруженный яблоневым садом. Здесь живёт мальчик Лёма со своей семьёй. Весной, когда пенились яблони цветом, ему исполнилось десять лет. И было это в средине 80-х годов прошлого века, тогда у Горбачёва ещё остров Форос ассоциировался только со свежими персиками и еблями на пляже.
Своё десятое лето Лёма запомнит на всю жизнь.
Потому что сам виноват. Не нужно было трогать деда Зурканя.
2. Начало
Всё случилось от безделья, коим страдают детишки на летних каникулах. Так всегда – у взрослых обычно все беды от синьки, а у детей – от нечего делать.
И вот, то ли в самом конце мая, то ли в начале июня, Лёма сформулировал простой рецепт от летней праздности. Что-то вроде: «НИ ДНЯ БЕЗ ИНТЕРЕСНЫХ СОБЫТИЙ». Вот такой, значит, летний девиз.
Заодно и будущий приговор деду Зурканю.
3. Далее
Через неделю натужных попыток Лёма понял, что правильно развлекаться - непросто. Товарищи его, дети оседлых цыган Митёк и Ванёк с радостью составляли ему компанию в велосипедных поездках по окрестностям деревни, в игре в прятки, карты, бадминтон, в построении шалаша из обломанных веток – но всё это было не то. Не хватало веселья и экстрима. Наверное, у них был уже не тот возраст, чтоб такие вещи могли забавлять.
И ещё через неделю активных размышлений у Лёмы появилась идея, что нужно найти жертву, а потом всё пойдёт как по маслу.
- И кого мы выберем? - спросил Ванёк.
- Ну, кого-то из прикольных. Над сверстниками шутить будет неинтересно, поэтому предлагаю ебанутого дурака - деда Зурканя, - ответил Лёма.
Митёк и Ванек энергично закивали своими чернявыми цыганскими балдами (за одну балду принимаем одну голову). Дело в том, что дед Зуркань был очень ебанут, тем более, что на него имелся большой зуб. Зуб этот вырос из двух корней: первый – жажда отплаты за Родину и, второй - личные взаимоотношения.

Насчёт Родины – всё просто – Зуркань в войну служил полицаем. Потом, конечно отсидел, а перед этим его едва не хлопнули сами партизаны. Которые после войны из лесов вышли победу праздновать. Вышли, они из леса, а тут, значит, им и докладывают, что, мол Зуркань в соседнем селе полицаем был. Ну, они хлопнуть его по-быстрому решили, а то хули с ним разбираться. Вот сначала решили, а потом и побоялись. Дело всё в том, что Зуркань с Марией спутался – великой блядью и к тому же ведьмой в придачу. Собственно, её блядство и блядством не назовёшь – Мария отдавалась немцам за шнапс. Как-то повезло сельчанам – немцы в селе никого не трогали, потому как достаточно мирные были, да и потому что партизаны к ним не залупались особо – партизаны в основном глушили гусениц далеко от самого села. Гусеницами у них назывались поезда. А в перерывах между этим феерическим развлекаловом партизаны бухали беспробудно. В общем, не до залупаний было. Ну так вот, тягот оккупации местное население почти не испытывало, кроме разврата, который публично с фрицы с Марией разводили, совокупляясь с ней в деловом центре села – перед сельским советом. Прямо на улице её еблИ, видно, так больше в прикол им было. А потом вели Марию шнапсом поить. А потом опять ебли, и опять на улице. Сельчанам сначала интересно поглазеть было, а потом, когда детишки разные вопросы нехорошие задавать стали – сразу же такое блядство осудили. Даже митинг провели во время очередной порносессии, держа транспаранты с надписями: «ЕБИТЕ ЭТУ БЛЯДЬ У СВОЁМ БИРЛИНЕ!!!!», или «НАХУЯ ПРИШЛИ К НАМ – ДЕТИШЕК РАЗВРОЩАТЬ?», а ещё «СУКО, ПЕРЕЗТАНЬ ГРЫСТЬ НЕМЫТЫЕ ФАШИССКИЕ ЗАЛУПЫ» (этот транспарант, видимо, был или для Марии предназначен или для щупленького немецкого пидора Гансика). Но немцы посмотрели на всё это и подумали, что люди еды или шнапса требуют, и вынесли каждому по пачке галет и банке тушенки. И ещё бутыль шнапса на толпу – все стали довольны и быстро повалили в школьный сад пить шнапс с галетами. Нормально, в общем.
Так вот, в придачу к блядству Мария была ещё и ведьмой. Её двоюродную бабушку за колдовство прокляло всё село, и все знали, что преемницей в служении нечистой силе стала Мария (в соответствии с колдовским принципом родового зигзага). Особо по крупному, Мария не колдовала (не в пример бабушке, от колдовства которой пару раз в селе весь скот вымер, после чего её и прокляли). Но, сука, если уж колдовала – так сразу становилось видно – у мужика хуй вставать переставал из-за её чар. Потому партизаны деда Зурканя, нашедшего себе, кстати, идеальную пару, трогать не хотели. Ну, кому же, скажите, захочется импотентом стать, если баб полное село, потому как мужиков много с войны не вернулось. Вот и не стали партизаны деда убивать – просто отпиздили хорошенько, да и то с разрешения Марии. Марию тоже как-то женщины отпиздить заявились, но она их чётко предупредила, что если с неё упадёт хоть один волосок, то в селе ни у кого хуй стоять не будет, а я за время оккупации с немцами охуенно натрахалась, поэтому мне пока чужие хуи как-то похуй.
Вот потому односельчане, в том числе и наши пацаны, ни Зурканя, ни Марию, не любили.
А личные взаимоотношения у ребят с Зурканём строились по принципу «кто кого зачмырит». Если Зуркань встречал на улице кого-то из них поодиночке – то сразу же пытался поймать и отпиздить. А когда они втроём шли и встречали деда – то гнали его пинками до самого дома. И никто уже не помнит, кто к кому первым выебнулся – просто эти отношения превратились в традицию и стали неотъемлемой частью их сельского бытия.
Вот и понравилась мальчикам идея подлечить деда от ебанутости, а заодно и скуку разогнать.
И им предстояло самое сложное – план.
4. План
Что такое план – они ещё не знали. Лёма узнает о плане в девятом классе, и сразу же начнёт его много курить. А Ванёк и Митёк узнают чуть позже, в армии, когда к ним в часть приедут казахи на стажировку (хотя, хуй его знает, какая в армии может быть стажировка и может ли она там быть вообще). 
5. Прикололись
Маленькие отморозки прикололись над старым и глупым дедом раз так несколько. Пока дедушка не повесился – до тех пор и прикалывались. Но это будет потом, а первый прикол был с козлом.
6. С козлом
У Зурканя на хозяйстве числились козлы и козы. Маленькое стадо, десяток особей. Каждое утро Зуркань отводил их на луг возле пруда, а вечером забирал обратно.
Лёмка с товарищами под вечер подкрались к стаду с большой банкой клея ПВА и картонной табличкой. Перед тем, как вот-вот должен был прийти дед за своими животными, они быстро поймали одну несчастную козу и вылили ей почти всю банку клея на то место, где, предположительно, могла находиться козья пизда,. И табличку к шее присобачили с надписью «ДЕД, ТВОЮ КАЗУ ЕБАЛ САМ ДЙАВОЛ. А ТЫ СКОРА УМРЬОШ!» По ходу, потёки клея (аки спермы) на козьей пизде должны были служить неопровержимым доказательством того, что козу действительно ебал сам дйавол.
Пришел Зуркань. Увидел. И ахуел. А второй раз ахуел с того, что ёбаным животным была таки не коза, а козёл (это парни впопыхах не разглядели). Короче, Зуркань быстро повёл стало домой, чтоб доложить Марии о гомосексуальной природе дьявола, размышляя по дороге над предсказанием его скорой кончины.

А дети наблюдали за ним с кустов, что обильно росли возле пруда.
7. С трупом
Через день, в качестве второго прикола был запущен номер с трупом. Труп ребята намутили быстро – увезли вечером на тачке из-под магазинного забора полностью бухого колхозника дядю Гришу. Потом целый час дрыхнущего мужика гримировали: мазали харю мамиными синими тенями для век, грудь красной гуашью обильно полили и нож присобачили так, как будто он под самое сердце был воткнут. Опять же табличку остатками клея ПВА ко лбу приклеили. А на табличке – пентаграмма, и написано: «ДЕД ЗУРКАНЬ! ДЯДЯ ГРИША УМИР ЗА ТВАИ ГРЕХИ. ТЫ СЛЕДУЮЩИЙ. СОТАНА». Пока гримировали – стемнело. Ребятки снова погрузили дядино тело в тачку и тихонько Зурканю под дверь доставили, тачку спрятали, постучали и, ясен хуй, сразу побежали в очередное укрытие в очередных кустах.

Зуркань включил на крыльце свет, открыл дверь, потом сразу схватился за сердце и сполз по дверному косяку на пол. Спустя минуту немного оклемался, содрал со лба покойника табличку и стал читать. И опять схватился за сердце. Зурканя даже не смутило то, что сотана почему-то называет его дедом, а Гришку-алкаша – дядей Гришей. Охая, дед пополз в дом, что-то там шарить по шухлядам начал, наверное таблетки искал. А Мария не слышала, потому что перед этим долго ебала себя двумя пальцами, прокручивая в голове сладкие воспоминания времён оккупации. Потому сильно замаялась и крепко уснула.
Пока дед ползал по дому и шарился по шухлядам, пацаны оперативно погрузили и увезли дядю Гришу обратно на его личное место, под забор возле магазина.

Третий раз деду Зурканю пришлось схватиться за сердце, когда вместе с разбуженной Марией они вышли на крыльцо и никого на нём не увидели.

Схватится дед и в четвёртый раз – но уже на следующий день, когда увидит Гришу - живёхонького, и снова в жопу пьяного. В момент, когда Гришка попался деду на глаза, он стоял возле магазина на четвереньках и взасос целовал лохматую дворняжку.
8. Смерть уёбкам и предателям
Да, смерть уёбкам… и предателям тоже. Думаю, нетрудно догадаться, кто выступил в качестве уёбка и предателя. Естественно, это был дед Зуркань.
Очередное дело провернули, как всегда, очень старательно. Предварительно детки спиздили на кладбище старый деревянный крест и днём, когда Зуркань с Марией на огороде грядки пололи, прибили крест на их входную дверь, а перед дверью насыпали немалый холм чернозёма, символизирующий могилу (параллельно, и скорый контакт деда с землёй). На холмик старательно установили стакан с водой, кусочком хлебушка накрытый, и два белых цветочка. Рядом был возложен также спизженный на кладбище свежий венок (недавно хоронили бабку Палажку, ту самую, что лозунг о немытых залупах придумала). Скрупулезно следуя своей линии, мальчики позаботились о новой табличке с опять беспезды сильным текстом: «СМЕРТЬ УЙОПКАМ И ПРИДАТЕЛЯМ». И подпись: «ИОСИФ СТАЛИН». Тут надо бы сказать, что лучше б дед Зуркань с огорода вообще не возвращался. Лучше бы он коньки отбросил на том огороде. От солнечного удара, например. Потому что когда он увидел на крыльце эту инсталляцию, ему стало не просто плохо. Ему стало невмоготу. Здесь надо отметить, что даже мёртвого Сталина Зуркань панически боялся, и сатана с дьяволом в этом плане Сталину сильно проигрывали. Не раздумывая, дед, переступив через земляной холмик – макет могилы «уйопка и придателя», вошел в дом и быстро там шкиртанулся на брючном ремне. Пока Мария осознала, что деда долго нет, пока с огорода шла, пока на крыльце расчехлялась, пока деда увидела – так дед и остыть успел наполовину (наполовину – это до температуры, примерно равной 18,3 градусов Цельсия, если принять температуру деда в живом состоянии равной 36,6). Нет, гонево. 18,3 – это невозможно, потому что получается, что дед охладился до температуры, которая ниже температуры окружающей среды (ведь летний день на дворе, и жарко, 35 градусов минимум), а это противоречит законам термодинамики.
Короче, когда Мария потрогала деда – он был уже не таким тёплым, как, например, вчерашней ночью, когда он пытался давать ей на рта, параллельно пихая в своё очко морковку тупым концом.
Так уёбок и предатель ушёл в другие миры.
9. Вам пиздец
Узнав из каких-то своих магических источников, кто глумился над её Зурканём, бабка Мария в очередной раз подтвердила свою ведовскую компетентность.
«ВАМ ПЕЗДЕЦ. МАРИШКА», - так и написала на бумажках старая блядюга-ведьма, принимая правила игры малолетних дибилов. А бумажки эти каким-то хреном потом в карманах у Лёмы и его друзей оказались.
10. Сам пездец
А уж был пиздец так пиздец. Только действие имел замедленное и по началу незаметное.
Ребята росли, вот им 13 исполнилось, вот и 14. Скоро 15 на пороге – а писька так ни разу ни у одного и не встала. Сначала думали, что маленькие ещё, потом думали, что просто в развитии задерживаются… Но со временем у каждого индивидуально наступил момент осознания, что нестоячка – это большая проблема. И сразу пришли на ум рассказы старших о проявлениях колдовской силы в их селе. Вспомнились также записки от бабки, которые непонятно каким макаром в карманах оказались.   
11. Каждый погибает в одиночку
Проблему колдовской импотенции каждый решил по-своему. Митька так вообще её не решал, забил просто, а потом запил, потом на ширке сторчался и умер девственником.

Ванька после армии уехал в большой город, и устроился работать шофёром у какого-то зама какой-то организации. А зам оказался активным педерастом, и Ванюша необходимости в напряженном члене так и не осознал. И прожил всю жизнь с шефом, до самой старости в качестве жены с яйцами и бездействующим членом. Шеф-муж как-то даже в Нидерланды Ваньку свозил, чтоб тот посмотрел на большое дружное сообщество своих коллег по жопе.

С точки зрения повсеместно господствующей теории мачизма, Лёме повезло больше всех. Покомплексовал он годик, а потом, очень кстати, двоюродная сестра, его сверстница, погостить летом приехала. Эту свою сестру Лёма видел в жизни второй раз (а первый раз ещё в те времена, когда они вместе на горшке сидели и всё норовили свои фекалии друг по дружке поразмазывать). Так что родственных чувств Лёма к сестричке не испытывал, а деваха она была видная, и, по законам малолетнего возраста, сексуально озабоченная. К тому же понятливая и свойская. Лёма не преминул воспользоваться этими её достоинствами, пришлось, правда, посмущаться и покраснеть немного, выкладывая всю историю своих сексуальных проблем. Но закончить своё повествование ему так и не удалось – сестра проявила самую высшую степень понятливости: начала снимать своё платьице, потом хлопковые беленькие трусики, а больше и снимать было нечего.
Надо сказать, что, как оказалось, колдовство бабки Марии против правильной пизды – бессильно. А особенно, если обладателем этой пиздёнки является хорошая девушка со светлой головой. Конечно, не сразу, а раза так с третьего у Лёмы всё получилось. Потом он сдуру жениться на ней захотел даже, но папа с мамой заявили, что они нихуя не аристократы, а колхозники, а у колхозников инцест нихуя не в почёте.
В общем, все равно Лёмка иногда сестрёнку поёбывал, пока та замуж не вышла, а после замужества ему стало как-то неудобняк – с мужем её он подружился, бухали вместе, какие тут могут быть уже ебли. Тут совесть надо иметь. Хоть Лёма и чувствовал, что сестра была бы не прочь. Ну такие они, бабы эти, что даже правильные бабы - и те иногда пиздой думают.

Забегая наперёд, скажем, что Лёме после нескольких неудачных проб удалось найти ещё одну девушку с самой что ни есть правильной пиздой. На ней он впоследствии женился, и не изменял своей жене до гроба. Это была во всех отношениях счастливая семья.
12. Нигеры рулят
Будучи студентом университета Лёма познакомился с одним африканцем, учащимся на факультете прикладной математики (хуй его знает, зачем нужна в Африке прикладная математика, но тем не менее). Особенностью африканца было знание ритуалов Вуду. Так уж сложилось: отец его был Вуду, дед тоже, вот и он, хоть и прикладную математику в чужой стране изучал, но семейных традиций не нарушил, а отцовский магический опыт перед отъездом на учёбу перенял по-честному.

Как-то пили они вместе у африканца в общаге, и тот, набухавшись, спросил Лёму, нет ли у него заклятых врагов. Тут Лёме пришла на пьяную память старая немецкая сука Мария. О ней и рассказал, а про деда, правда, некоторые вещи упустил – детство всё-таки, что с дураков было взять. Африканец же воспринял Лёмин рассказ серьёзно, попросил бабкину фотку, а желательно что-то из её личных вещей, а ещё лучше – ногти или волосы. Ничего этого у Лёмы не было.
«Хуй с ним, мазафака», - прошлёпал мясистыми губами чернокожий маг и достал из-под матраца какой-то деревянный футляр, похожий с виду на пенал для ручек, только побольше, да с резьбой замысловатой. В футляре оказались тонкие веточки, из которых тут же была связана фигурка человека.
«Дрюк, падумай ап этой Марии», - сказал колдун Лёме, и тот, закрыв глаза, послушно представил её образ.
Африканец начал что-то по-своему пиздеть речитативом, причём в прикольном ритме.  Лёме рэп понравился и он начал с закрытыми глазами немножко подтанцовывать. 
Внезапно в воображении Лемы образ Марии раздвоился и пропал.
«Водь и всио, дрюк Лёма, я вирвал её дюшу и атаслал к сваему папе в рабства на тисячу лет!», - весело сказал вуду-математик, сверкая белизной безупречных зубов.
13. Хуйня и послесловие
Да, с колдовством действительно хуйня получилась. Всё дело в том, что Лёма домой звонил редко, ездил ещё реже, и был не в курсе последних новостей. Новость же заключалась в том, что за месяц до ритуала вырывания бабкиной душонки, сама бабка преставилась.
И, конечно же, никто не мог знать, куда перешла бабкина душа после смерти, перед тем как в рабство к Вуду попасть. А перешла она в недавно зачатую племянницу африканца-математика, Лёминого товарища. И им же была вырвана и отдана в рабство её же деду. Вот такое реинкарнационное западло. Хотя, вполне возможно, что к этому нелепому совпадению приложили свои копыта дьявол, сатана и Сталин.

А теперь само послесловие. Оно об отдалённом будущем.
Когда девочка с вырванной душой подросла, она стала великой блядью. И отдавалась тоже оккупантам, но только не немцам, а китайцам (которые к тому времени завоевали Аляску, полсибири и часть центральной Африки). Но ебали её не за шнапс, а за зелёный чай и тарелку соевой лапши.
Ну что ей было терять? Раз души нет – значит, и грехам зацепиться не за что.