ПЛЕН.
Ледяной пронизывающий холод камеры разбудил пленённого начальником полиции Фёдором Дашко солдата Ивана рано на заре. Тело тряслось, как в лихорадке, и не было возможности унять эту дрожь. Иван, несмотря на боль в плече, вгрызающуюся в мышцы с каждым резким движением, присел сорок раз и вроде согрелся. А когда шагнул к нарам, голова закружилась и в глазах потемнело. Присев на дощатый настил, Иван рухнул, как подкошенный - непонятно, то ли уснул, то ли потерял сознание.

Утром, когда уже рассвело, Иван не спал, а просто лежал и думал. Что теперь? Эти стены, это окошко - последнее, что Иван видит в жизни. Может быть, выведут на двор расстрелять, тогда Иван увидит в прощальный раз серое осеннее небо и голые ветви тополей, а мелкий дождь будет хлестать по лицу, и никто не увидит, что это не капли дождя текут по лицу Ивана, а слёзы.

Как не хочется умирать, когда тебе всего лишь двадцать. Когда позади только детство и всё... И уже совсем ничего больше не будет. Через три дня сонные полицаи, выстрелив по нему из своих винтовок, спокойно пойдут в управление досыпать и смотреть свои сны, продолжать жить, а Ивана уже не будет на этой земле. Время безразлично покатится дальше по своей глубокой накатанной колее, но уже без него. И Иван, закопанный в неглубокую яму, начнёт превращаться в ничто. Жирные черви сделают своё дело, время разрушит кости, и уже никогда не повторится Иван Обухов и тот мир, который он бережно нес с собой.

Всё-таки хреново умирать вот так. Сидеть, как кролик, приготовленный на заклание, и ждать, когда же придёт мясник. Кролик хотя бы не знает, что его ждёт, а человек знает. Лучше бы погибнуть в бою сразу и неожиданно, чем ещё три дня думать, непрерывно думать о том, что ты скоро умрёшь и ничего не в силах изменить.

Зачем эти три дня? Нужно сегодня сказать полицаям, что он не будет предателем, ни через три дня, ни через неделю, ни через месяц. И пусть они его расстреляют прямо сейчас. Пусть...

Нет, Ивану спешить некуда и незачем. Есть ещё целых три дня. Всё-таки жить хорошо. Чувствовать силу своих, хоть и раненых рук, ощущать течение мыслей в голове. Видеть, хотя бы в это малюсенькое окно, частицу огромного цветного мира. Мира, где царствует осень, потом зима, потом весна, и наступает теплое лето, которого Иван больше никогда не увидит...

Грустные мысли Ивана прервал стук шагов в коридоре, открылась дверь, и в сопровождении хмурого полицая в камеру вошла девушка. Она была невысокая, темноволосая и очень красивая. Иван сел на нарах.

- Покараулить? - спросил у девушки полицай.

- Не нужно, - ответила она приятным низким голосом, - я только сделаю перевязку и уйду.

Полицай кивнул и вышел, затворив дверь на засов.

- Здравствуйте, - сказала девушка, обращаясь к Ивану. - Я медсестра. Пришла сделать Вам перевязку.

Иван не двинулся с места и тихо спросил:

- Зачем?

Девушка пожала плечами и растерянно произнесла:

- Мне приказали...

- А где старая фельдшерица? - спросил Иван.

- Её убили сегодня ночью, - спокойно сказала медсестра. - Снимайте рубашку.

Иван стянул через голову окровавленный китель и положил его рядом с собой. Девушка подошла, поставив рядом с Иваном чемоданчик с лекарствами.

- Только, пожалуйста, без глупостей, - сказала она. - Я просто медсестра. И помогаю, если нужно, и партизанам, и полицаям, и немцам. Больной, кто бы он ни был, нуждается в помощи. Поэтому не нужно кидаться на меня и душить, пожалуйста. Вам нужно снять старые бинты. Можно было бы срезать, но мне не разрешили взять с собой ножницы, поэтому я буду снимать так. Будет, конечно, больно, но придётся потерпеть. Потерпите?

Иван кивнул, стесняясь показать выбитый зуб. Девушка ловко убрала старые бинты, Иван смотрел на неё и не замечал боли. Потом медсестричка, аккуратно смазав рану вонючей мазью, забинтовала плечо чистыми бинтами и, спрятав все свои принадлежности в сумку, вышла и, вернувшись, принесла Ивану чашку каши и чай из трав.

- Ешь, - сказала она, неожиданно перейдя на ты. - Как тебя зовут-то?

- А какая разница? - хмуро буркнул Иван. - Ну, положим, Иваном звали.

Девушка как будто не заметила неприветливого тона и сказала:

- А меня Света зовут. Светлана. Ты ешь, ешь, не смотри на меня. Я подожду, а потом чашку и кружку заберу.

Иван, подумав, взял ложку и стал есть, а Света стояла у двери, прислонившись спиной к стене. Иван думал о том, что медсестру тоже зовут Светлана, как и ту девушку из драмкружка, которая так ему нравилась до войны. Они, эти две девушки, жившие так далеко друг от друга, были даже чем-то похожи. Наверное, глазами. Большими и искренними.

- На немцев работаешь? - спросил Иван, проглотив последнюю ложку каши.

- Сейчас все, кто что-либо делают, работают на немцев, иначе нельзя, - ответила Светлана. - А если не работать, то как же жить?

- Бороться, - зло сказал Иван. - Ты же комсомолка?

- Нет! - ответила Светлана. - Я не комсомолка! И давай об этом не будем говорить. Я на ветеринара училась до войны. А теперь скотины у людей почти не осталось, вот и помогаю раненым. Что человек больной, что животное - всё беда. А ты поправишься. Рана неглубокая, заживёт быстро. Здесь холодно, но это и хорошо - рана не загниёт. Главное, чтобы не простыл.

- Это без разницы, - ответил Иван, - меня расстреляют через три дня. А трупу безразлично, болеет он гриппом или уже выздоровел.

- Не нужно так говорить, - вздрогнув, сказала Светлана. - Ты мужик, солдат, и не распускай сопли. Всё в твоих руках, а здоровый, это всё-таки лучше, чем раненый...

Светлана взяла посуду и быстро вышла в дверь. Иван вздрогнул от двусмысленности сказанного ей. "Всё в твоих руках, а здоровый это всё-таки лучше, чем раненый". Что она имела в виду? И правда, что это он разнылся, как слюнтяй. Три дня достаточно для того, чтобы рана затянулась, а потом можно попытаться бежать.

Шансов, конечно, один из тысячи. Но погибать, так с музыкой! И ещё парочку прихвостней немецких с собой в могилу захватить! Может быть, Светлана ему поможет бежать, если только она не подослана тем же Фёдором. Нужно всё хорошенько обдумать.

Нет, не похоже, чтобы Светлана была за немцев. У неё другие глаза. Она очень, очень красивая. Даже в этом старом, с чужого плеча, пальто. И когда она говорит, сердце замирает. Иван поймал себя на том, что его размышления о побеге всё время прерывают воспоминания о Светлане. Ещё не хватало влюбиться, вот так глупо, в немецком плену…