«Погляди на моих бойцов -
Целый свет помнит их в лицо.»
                                        К/Ф «Офицеры»


Можаев, приоткрыв один глаз, посмотрел на разбудившего его бойца. В вечерних сумерках не сразу и поймёшь кто перед тобой. К тому же болела после контузии голова. Саднило посечённое осколками плечо.
Будил Лаврентьев.
- Стемнело уже, надо через дорогу перебираться и на лесок, что приметили, - Лаврентьев напряжённо шептал уже прямо в ухо.
- Да, да, - прогоняя остатки сна, забормотал командир.
- Подъём, подъём, - перебегая от одного к другому, уже тормошил бойцов неугомонный красноармеец.
- Вставай, Иван Михалыч, давай, хорош кемарить, после войны выспишься, - это забасил и принялся расталкивать своего соседа Никулин.

Наконец все построились в подобие шеренги. Командир бегло осмотрел строй. Пять человек, пистолет с двумя обоймами, две винтовки и два десятка патронов.
«Главное чтоб не было паники, никаких пораженческих мыслей, наши уже гонят фрица» - эту фразу командир всё время крутил у себя в голове. Кроме неё была ещё досада, досада и злость. Но эти чувства мыслями не выражались. Ещё был голод, который он стыдливо гнал от себя, но тот постоянно возвращался и с новой силой брался крутить кишки. «Эх, хлеба бы!», - снова подумалось ему, но он тут же отправил эту мысль подальше.

Итак, их пятеро. Он – Евгений Алексеевич Можаев, командир стрелковой роты, разбитой в пух и прах в каких-то полях под Энском. Единственный боец его роты сержант Алексей Никулин. Чудаковатый Лаврентьев, прибившийся к ним на вторые сутки, говорит, что пулемётчик. Иван Михайлович – мобилизованный из запаса, до смерти перепугавший их своим криком из кустов - «А ну ложись немчура!», и сам от страха чуть не наложивший в штаны. Так и познакомились.
И Колька, совсем молодой солдатик, умудрившийся, тем не менее, сохранить свою винтовку.

- Значит так, сейчас броском через дорогу, и далее до леса…
- Евгений Алексеич, разрешите обратиться, - Иван Михайлович осторожно кашлянул.
- Не Евгений Алексеевич, а товарищ командир! Сколько раз вам напоминать?! И почему перебиваете в момент постановки боевой задачи?
- Виноват!  Разрешите оправиться?
Никулин прыснул, да и все тоже заулыбались. Командир хотел было сказать что-нибудь резкое, но передумал.
- Разрешаю, - и, подумав, добавил. – Надеюсь «по-малому»?
- А он когда нас за немцев принял, тогда всё крупногабаритное и выложил, - не вытерпел Никулин.
- Разговорчики! Кто ещё желает «по-малому»?
Желающие нашлись, причём все.

Можаеву вспомнился первый бой.
Танковая колонна выскочила из леса, когда они бодро маршировали посреди поля. Движение пехоты непроизвольно застопорилось, танки же с ходу открыли огонь. Всё утонуло в грохоте разрывов. Можаев успел крикнуть, чтоб максимально рассредоточились и начали отступать к перелеску, как сразу же рядом рвануло. Его отбросило в сторону, и он потерял сознание. В себя  пришёл, когда Никулин волок его по лесу.
- Где мы? Где немец? Потери?
Из рассказа Никулина он понял, что немцы, не останавливаясь, пронеслись мимо. Рвались к Энску. Около тридцати танков. Добивали в упор, из пулемётов. Раненых подавили гусеницами. Можаева откинуло прямо на Никулина, и он тут же решил волочь командира к лесополосе.
Можаеву было неприятно, что он выжил в ситуации, пахнущей дезертирством, но выбора тогда у него не было. Хоть какое-то, но оправдание.

Красноармейцы опять построились.
- И так, повторяю, Лаврентьев первый, если дорога чистая, все остальные, я замыкаю. Ориентир - дальний лесок, как зайцы не разбегаться, бежим организованной цепочкой. Из вида друг друга не теряем. Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не было.
- Тогда вперёд.

Лаврентьев выглянул из посадки, повертел головой вправо-влево, и пулей перемахнув через открытое пространство, исчез в колосьях. За ним посыпались остальные.
Бежать пришлось долго. Когда, наконец, вбежали в лесок, то первым делом повалились на землю.
- Будь неладны эти поля,- наконец смог выдать Никулин, - Лесов нормальных, похоже, нет ни хрена!
- Не выражаться, - строго оборвал его Можаев, но сразу поправил себя, - Не время ещё!
- А когда время, товарищ командир? – подал голос Колька.
- Когда немца лупить будем, тогда - пожалуйста!  В целях поднятия боевого духа, конечно, - пошутил Иван Михайлович,- Верно я говорю, товарищ командир?
- Это по желанию. Мне отец рассказывал, что в четырнадцатом году, во время боя не ругались. - Можаев хитро посмотрел на Ивана Михайловича.
- Всякое было. - Потупил взор тот.
- Михалыч, ты вот поясни, как тебя такого, мобилизовали? - Никулин отдышался и принялся за своё.
- Какого это «такого»? – Михалыч подозрительно покосился на Никулина.
- Какого? Да тебе лет уже…
- Как, как… Вы же не справитесь!
- Темнишь дед!
- Да какой я дед! Возмутился Михалыч.
- А дети есть у тебя?
- Есть, конечно, как же им не быть, чай не хворый.
- А у детей твоих, дети есть?
- Имеются само собой, всё как у людей заведено.
- Ну, значит ты самый натуральный дед, и нечего нам тут огород городить! - под общий смех подытожил Никулин.
Иван Михайлович недовольно сопел пытаясь понять, где же он допустил промашку, наконец, поняв в чём дело, сам заулыбался и примирительно махнул рукой:
- Вот ведь баламут, а вроде и твоя правда.
И опять все заржали.
- Тихо, тихо, война ведь, - первый вернул всех на землю Можаев.
- И твоя правда тоже, командир.
Во внезапно повисшей гробовой тишине сказал Никулин.

Настоящий лес, которого так долго ждали, начался через сутки. До этого они двигались практически без отдыха. Несколько раз вдалеке были видны клубы пыли, но это оказывались немецкие пехотные колонны. «Если это пехота, то где же тогда передовые танковые части?» - думал Можаев. Иногда, высоко в небе, пролетали самолёты – в основном немецкие бомбардировщики.
Пройдя вглубь леса на пару километров, они вышли на небольшую дорогу. Решили двигаться параллельно, лесом, до ближайшего населённого пункта. Если он не занят немцами, нужно попробовать достать еды. Хотя бойцы и изголодались, но носа не вешали. Балагур Никулин постоянно подшучивал над всеми и травил байки. Лаврентьев, как охотничья собака прочёсывал лес по пути следования, добровольно взяв на себя функцию разведки, Колька, стиснув зубы, угрюмо, но решительно пытался не отстать, и даже «Дед», которого уже ни кто по-другому не называл, шёл на ровне со всеми.

Из кустов вынырнул Лаврентьев, чуть не сбив с ног Никулина, тот как всегда не сдержал язык:
- Ё-моё, был бы ты с винтовкой, меня бы штыком проткнул!
- Товарищ командир! 
Не обращая внимания, на разоряющегося Никулина начал Лаврентьев:
- Деревня, там метров через сто, дорога на лево уходит, и как раз в деревню идёт.
- Привал. Лаврентьев, Никулин - разведать, сколько домов, есть ли немец, ждём вас через час на этом месте. Держите мой пистолет, с ним сподручнее, - Можаев не без сожаления протянул свой ТТ, - Осторожнее, на рожон не лезьте, не форсите если что, тебя Алексей это особо касается!
- Есть не форсить!
Никулин вскинул руку к пилотке, и добавил, уже оборачиваясь к Лаврентьеву:
- Ну, веди, следопыт.
Когда они скрылись в зарослях, повисло томительное ожидание. Каждый хотел, чтобы немец не дотянулся до этой деревеньки, так удачно спрятавшейся в этой глухомани. И, конечно же, каждый мечтал, наконец, пожрать.
Не прошло и сорока минут, как послышалось чьё-то шуршание. Все напряглись, но это оказался Никулин. Сразу же протянув Можаеву пистолет, отрапортовал:
- Всё в порядке, немцев нет, и не было, айда к столу.
- Деревня?
- Да вроде и не деревня, а как хутор, но большой - дюжина  дворов, мужиков всех, годных к строевой, с месяц забрали в райцентр. Мобилизация. Одни бабы остались, детишки да старики.

У первого дома их встретили несколько перепуганных женщин. Скрестив на поясе руки, они молча смотрели на солдат,  покачивая головами. Между ними сновали дети, для которых появление незнакомцев было явно в радость.
- Дяденька, дяденька, - прицепился к Можаеву белобрысый мальчуган лет семи, - Дяденька, а вы правда солдаты?
- Правда, правда, - отвечал ему тот.
- А ну-ко, отстаньте от людей, чертенята! - Зычно прикрикнула одна из женщин.
Дети, как воробьи, прыснули от солдат и, забежав в первый двор, спрятались за плетнём, так, что были видны их пальцы, вцепившиеся в ивовые ветки и моргающие между прутьев глазёнки. Никулин состроил злобную гримасу и цыкнул в их сторону, плетень ответил диким визгом и радостным смехом.
- Доброго здравия, - приветствовал женщин Можаев.
- Здрасьте, - за всех ответила баба, только что гонявшая детишек.
Остальные невнятно забормотали что-то приветственное.
- Мы подразделение Красной Армии, выходим в расположение регулярных частей, если можете помочь с провиантом, будем сердечно благодарны.
- Отчего не покормить, сразу вижу давно не жравши, одни глаза остались. Проходите к Ильинишне,- и, обернувшись к одной из женщин, махнула головой,- Веди к себе солдатиков, а мы поднесём у кого что есть.
Войдя в комнату, они неловко переминались у порога, но когда из печки пахнуло варёной картошкой, у Можаева голова закружилась посильней, чем от контузии. Пришлось, не дожидаясь приглашения,  присесть на длинную лавку, стоявшую у стены. Остальные испытывали похожие чувства, так как тут же сели рядом.
Хата Ильинишны оказалась просторной, наверное поэтому их и определили к ней. Хозяйка, ещё молодая, но как всякая крестьянская баба, состарившаяся раньше времени от тяжёлой работы, ловко орудовала ухватом.
- Обождите родненькие, - приговаривала она, - Чай, с голодухи-то, совсем одичали.
Это были не вопросы, а своеобразное причитание. Ещё одна часть жизни русской женщины, вечный «Плач Ярославны».
- Уже готово почти, грею, грею, эко вас, издалеча идёте?
- С под Энска, - хрипло ответил Можаев.
- Эвона сколько прошли! – удивлённо замерла она,- А давно идёте то?
- Больше двух недель,- опять ответил Можаев и почему-то опустил глаза в пол.
- И, что, так и не ели ни где, неужто деревень не попадалось по дороге?
- Попадалось, да там уже немец был, а ели колосья хлебные, ягоды.
- Ой, родненькие, натерпелись то, и мой там как сейчас?! Прижав руки к щекам, закачала Ильинична головой.
- Да немца бьёт уже! Бодро встрял Никулин.
- Дай бог, чтоб быстрее уж прогнали супостатов.
- Скоро погоним, резервы подтянем и ударим всей мощью Красной Армии,- уверенно ответил Можаев.
Из печки появился чугунок с дымящейся картошкой. У Можаева в животе резануло так, что он непроизвольно согнулся.
- Ну, ешьте, ешьте, а я пойду пока принесу ещё чего, - и, глядя на побуревшую от крови Можаевскую гимнастёрку, добавила,- А вы ни как ранены?
- Да нет, порядок. Осколками задело. Царапины.
Когда она выходила, Можаев заметил, что глаза её влажно блестели.

Первую картофелину Можаев не съел – вдохнул. Вторую уже попытался жевать, и тут почувствовал, что она обжигающе горяча. Когда потянулся к третьей, дверь отворилась.
Незнакомая женщина принесла здоровенную кринку молока и завёрнутое в ткань сало.
Следом за ней потянулись и остальные. На столе, волшебным образом, появились: хлеб, сметана, варёные картофелины «в мундире», и наконец, полутора литровая бутыль самогонки. Бойцы благодарили кивками головы. Сказать что-либо членораздельное не мог ни кто, по причине набитых ртов. Первый опомнился Можаев.
- Шибко пузо не набивайте, плохо будет.
- Может тогда, смажем, а, товарищ командир? - кое-как прожевав, с трудом выговорил Никулин.
- Только в целях профилактики возможных осложнений! - строго посмотрел на него Можаев.
- Всё будет согласно устному предписанию! - Горячо заверил его боец, и добавил, обращаясь уже к хозяйке, замершей у порога, - Нет у вас стаканчиков?
Та опять молча покачала головой и вышла.
- Незадача,- обескуражено пробормотал Никулин,- Как же нам её, болезную, поделить?
Тут появилась Ильинишна и молча поставила на стол два гранёных стакана.
- Ай, благодарю матушка!

Никулин аккуратно, боясь пролить даже капли, наполнил каждый приблизительно на два пальца, всё время косясь на Можаева, строго следившего за его действиями.
- Нормально так, товарищ командир? – спросил он наконец.
- Нормально,- отрезал Можаев, чувствуя, что ноги становятся ватными, а голова начинает откидываться назад.
- Разрешите тогда, -  протягивая один стакан ему, а другой поднимая сам, продолжил Никулин, - Поднять эти стаканы за Победу?
- За Победу конечно, - поддержал «Дед». Лаврентьев с Колькой тоже одобрительно закивали.
Хоть Можаев и был против распития спиртных напитков с личным составом, но в данной ситуации это казалось ему необходимым. Поэтому он, чокнувшись с Никулиным, залпом отправил самогонку в желудок. Та прошла как огненная лавина.
Лаврентьев с «Дедом» выпили, крякая от удовольствия.
Когда очередь дошла до Кольки, тот смущённо замешкался.
- Я вообще-то не пью, - робко начал он,- То есть не пробовал ни разу…
- А в немца стрелял?
- Стрелял,- сокрушённо вздохнул он, - Только не попал с перепугу.
- Ну, мимо рта не промажешь точно! - захохотал Никулин, - А немцы у нас ещё будут, отыграемся.
Колька зажмурился и выпил залпом.
Через пять минут все спали беспробудным сном.
Вошедшая Ильинишна перекрестила их и тихо прошептала: «Храни вас бог».

Можаеву снился родной Ленинград. Как ребёнком, он ездил на Коменданский аэродром смотреть, на проносящиеся в небе самолёты. Все мальчишки во дворе хотели стать лётчиками, и он разумеется тоже, но врачи вынесли свой вердикт, и он попал в пехоту. С тех пор стрекотание моторов всегда ассоциировалось у него с несбывшейся мечтой детства. Вот и сейчас он слышал этот далекий мерный звук.
- Вставайте, вставайте,- кто-то настойчиво тряс его за плечо.
Можаев резко открыл глаза и тут же посмотрел на часы. 16 00. Они проспали пять часов.
Перед ним стояла бледная как смерть Ильинишна и показывала рукой в сторону окна. Можаев с удивлением отметил, что звук мотора не пропал вместе со сном. И, предчувствуя недоброе, бросился к окну. Осторожно выглянув, увидел стоящий мотоцикл. За рулём сидел человек в серой форме. Ещё один, не спеша, двигался в их сторону. Винтовка покачивалась в такт шагам. Вся фигура немца выражала крайнюю беспечность. Они явно не ожидали, что в деревне есть противник.
Можаев метнулся к Никулину и принялся яростно трясти его за плечо.
- Подъём!
- Что такое? – наконец продрал тот глаза.
- Немцы.
- Как?
- Двое на мотоцикле.
- Ещё один в том доме, - подала голос перепуганная Ильинишна, показывая рукой на улицу.
- Больше никого?
- Втроём приехали.
- Ты мать давай, быстро в подпол.
- Никулин - в сени, будь готов встретить, но без шума!
- Всё в порядке командир, это им не в поле на танках!
Губы Никулина плотно сжались, и, достав из-за голенища нож, он выскользнул за дверь.
Можаев растолкал остальных. Быстро объяснил ситуацию.

Между тем немец не спешил заходить и о чём-то перекрикивался с мотоциклистом. Можаев опять поспешил к окну. Третий фашист вышел на улицу из соседнего дома и, лопоча на своём языке, направился к дому Ильинишны.
- Твою мать,- почти неслышно выругался Можаев, исключительно для поддержки боевого духа, - Дед, давай за Никулиным. Штык примкни.
Перепуганный Колька крепко сжимал в руках винтовку. Лаврентьев, тоже достал нож. Можаев осторожно наблюдал из окна с пистолетом в руке. Фашисты поговорили с минуту. Наконец до Можаева дошло -  немцы искали шнапс.
Ещё томительная минута и вот двое решительно направились к дверям, за которыми их ждал Никулин с Дедом.
- Внимание, - прошептал Можаев самому себе, беря на прицел мотоциклиста.

Скрипнула входная дверь. Видимо немец привыкал к отсутствию освещения. Второй фашист стоял на улице перед входом в дом. Из сеней раздалась какая-то возня и, наконец, звук упавшего тела. В ту же секунду на второго немца выскочил Дед и со всей силы воткнул в грудь штык. Мотоциклист тут же ударил по газам и, лихо развернувшись, пустился на утёк. Но непонятно как оказавшийся на улице Колька вскинул винтовку к плечу. Грохнул выстрел. Проехав  какое-то расстояние, и упёршись в колодец, мотоцикл остановился. Водитель висел на руле.
«Надо же - попал!» - обрадовался Можаев, - «Ай да Колька!»

Когда страсти поутихли и всё ценное – оружие, патроны, сигареты и документы, было собрано, Можаев задумался. Скоро этих проклятых мотоциклистов хватятся. Надо срочно уходить, по возможности не накликав беду на жителей деревеньки. Хотя куда уж там, нечего сказать, отплатили за гостеприимство!
Можаев собрал баб, и объяснил, что если пойдут немцы, по возможности нужно переждать в лесу. Если узнают, вряд ли они простят местным такой эпизод. С собой желательно увести домашнюю скотину и спрятать как можно больше продуктов. Самогон, напротив оставить в доступных местах, чтоб сразу бросался в глаза. В деревне немцы всё равно не задержатся, чтоб не сбивать темп наступления, а вот выпить не откажутся. И как говорил начальник его училища:  «пьяный солдат – глупый солдат».
- Где у вас тут речка ближайшая?
Спросил он в конце.
- За деревней развилка будет, левая дорога на райцентр, а правая к речке.
- Ну, спасибо вам бабы, за гостеприимство. Извините, коль что не так. И от фашистов хоронитесь, - и уже обращаясь к своему воинству, - Мотоциклетом кто может управлять?
- Я могу, - ответил Никулин, - До войны приходилось ездить.
- Садись за руль.
- Вот, возьмите, мы вам тут собрали…
Протягивая Можаеву вещмешок, сказала одна из женщин.
- Спасибо!
Бабы стояли напуганные, боясь смотреть на убитых.
Можаев не стал говорить местным, что мотоцикл с вражескими трупами он хотел утопить в реке. Меньше знают – крепче спят.

Дед с Лаврентьевым привязали трупы к мотоциклу, чтоб они не всплыли и Никулин скинул импровизированный катафалк с крутого берега.
- Сапоги жалко, хорошие сапоги. - Глядя на смыкающуюся воду произнёс Дед.
- Ага, хорошие. - Вторил ему Лаврентьев.
- Вот, не дай бог, попадётесь к немцам, увидят они на вас эти сапоги, пулю в лоб без разговора получите. - Проворчал Никулин, который тоже положил глаз на добротные немецкие сапоги, но в то же время прекрасно понимал, что решение командира абсолютно правильное.
- Командир, а немцы то совсем не боялись нас встретить, похоже в тылу мы у них…

Колька стоял поодаль и всё не мог отойти от произошедшего. Его распирала мальчишеская гордость, что он вот так, с одного выстрела, уничтожил врага. Сам командир похвалил его! Теперь то он им, гадам, покажет. За всё. За друзей, что погибли в машине, после попадания авиабомбы. За брата Костю, который, скорее всего, погиб в жестоких приграничных боях. Живым бы он не пропустил немцев! В этом Колька был уверен. Он вспомнил, письма, что брат писал ему. Читая их, Колька тоже мечтал стать пограничником. Константин в каждом письме рассказывал, как здорово служить на границе. Рассказывал про своих друзей, про службу. Когда Кольку призвали, он сразу попросился в пограничники. Усатый майор, выслушав рассказ про брата, только покачал головой. Как знал!
- Успеешь ещё на свою границу, а связисты нам тоже нужны.

- Бегом, бегом, уходим, - вернул его в реальность хлопнувший по спине Никулин,- Давай, хватит фрица жалеть, они нас не жалеют.
И, смущённый, что его задумчивость не правильно истолковали, Колька припустил за остальными.
Деревенские говорили, что до райцентра часов пять. По всему выходило, что он уже в руках врага, и Можаев решил продолжать двигаться на восток. Как же прошли немцы мимо этой деревеньки? Да и мотоциклисты эти, откуда взялись? Где же линия фронта? Неужели до сих пор не можем остановить? С такими мыслями вёл Можаев свой отряд. Радовало только то, что первый бой они выиграли. Да и оружие теперь есть у всех. Теперь они уже сила. Пусть не такая, как хотелось бы, но, если надо, он заставит врага считаться с этой силой!

Двое суток прошли без приключений. Лес был сухой и идти было легко. Спать старались поменьше. Есть тоже, экономя провиант. Можаев изучал захваченные у фашистов карты, поражаясь точности отображения деталей. Теперь им идти намного проще. По крайней мере, знают куда.
- Никак гарью несёт? - Понюхав воздух, кивнул Можаеву Лаврентьев.
Посмотрев на верхушки деревьев, Можаев определил направление ветра.
- Идём на дым.
- Может не стоит, командир, прямо волку в пасть. Что мы впятером? Пять минут и поминай как звали. - Чтоб не слышали остальные, тихо сказал ему Никулин.
- А вдруг наши?
- Если бы бой был, то слыхать бы было.
- Вдруг раненые остались?
- Сдаётся мне, не церемонятся они с нашим братом. Видел уже, как они раненых -гусеницами…
- Ну, за то мы - люди. Ясно, Никулин?
- Так точно.
Наконец запах гари стал ощущаться сильнее. Можаев приказал, чтоб двигались, стараясь не шуметь. Лаврентьев как всегда шёл впереди. Вдалеке показался просвет. Лес определённо заканчивался.
- Рассредоточиться! От дерева к дереву, короткими перебежками. Один бежит, остальные смотрят в оба глаза! - скомандовал Можаев.

Наконец они добрались до опушки. Перед ними было большое поле. Трава выгорела, от пожара.
- Наши танки, товарищ командир, - прошептал Лаврентьев,- И немецкие, вон там.
На поле стояли корпусА сгоревших танков. Штук восемь бэтэшек, и одна тридцатьчетвёрка.  Можаев первый раз видел её. Слыхать, конечно, слыхал, а вот увидеть ещё не доводилось. Подбитых немецких танков было около десятка. У некоторых, и немецких и наших, от взрыва боекомплекта по срывало башни.
- Похоже, немцы шли колонной, а наши из засады ударили.
Никулин показал рукой в сторону противоположной опушки.
- Зря на открытое пространство выскочили, из леса бы больше набили. - Размышлял Можаев.
- Нервы сдали, наверное.
- Да, похоже на то…
- А вон там, смотри командир, в леске, вроде как машины какие?
Можаев посмотрел в трофейный бинокль. Определённо в лесу были немцы. Несколько грузовиков.
- Наверное «техничка» с охранением.
- Чего им тут делать?
- Отремонтируют технику, какую смогут, и снова вперёд.
- Значит и экипажи тут. Да и пехота наверняка.
- Впятером нам их не осилить… - с сожалением констатировал Можаев.
- А стоят-то в леске, значит наши тоже бомбят иногда. - Со злорадством отметил Лаврентьев.
- Т-т-т-товарищ к-к-командир, - подполз бледный как смерть Колька, - Т-т-там. Т-т-танкист.
- Живой?
- Не знаю…
Все поползли к месту, указанному Колькой. Метрах в двадцати от опушки, за поваленным деревом лежал человек. Он страшно обгорел, мясо на руках сгорело настолько, что были видны кости. Как он дополз досюда, не укладывалось в голове! Можаев перевернул его лицом вверх и отшатнулся.
- Господи! - вырвалось у него.
- Помоги Никулин, - после того, как нервы отпустили, попросил Можаев. И подхватив танкиста под руки они поволокли тело в глубь леса.
- Куда это его? - спросил Колька у Деда
- Куда, куда… Хоронить! Не оставлять же его тут, - проворчал Иван Михайлович глядя в землю, - А у меня старший то, тоже танкист!
И тут Дед неожиданно заплакал. Лаврентьев принялся утешать его. Но Дед не слушая махнул рукой и пополз за командиром.
Лаврентьев, встретившись взглядом с Колькой, только и сказал:
- Такие дела, брат…

После того, как похоронили танкиста, весь день никто не проронил ни слова. Только на привале кое-как проклюнулся первый разговор. Начал, конечно же, Никулин, и Можаев мысленно поблагодарил его за это. Надо было чем-то отвлечь бойцов. Никулин стал рассказывать про свою довоенную жизнь. Выяснилось, что он был киномехаником. Разъезжал по деревням, «крутил кинишку». Потом в каком-то селе, хорошо выпив с местными, уснул с папиросой и спалил клуб к едрене фене. Сам чудом остался в живых. Дело получило огласку, и его хотели отдавать под суд, но он во время ушёл в армию. Там и остался.
- Если бы не армия, - подытожил он,- шалопай бы из меня получился первостатейный! А так хоть на человека стал похож.
«Надо же, какой молодой, а выглядит на все тридцать», подумал Можаев и окончательно уснул.

Проснулся он сам. Караул нёс Никулин. Можаев посмотрел на часы, спать оставалось ещё минут пятнадцать. Незаметно мысли увлекли его к самому началу войны. Был пятый день его отпуска - 22 июня. Гостил он у матери в Ленинграде. После объявления по радио о вероломном нарушении госграницы СССР он  вздохнул с облегчением. Случилось то, чего собственно давно ждали. И хоть Сталин делал всё возможное и невозможное, оттягивая дату агрессии, все знали, что рано или поздно Гитлер нападёт. Армия готовилась – перевооружалась. Поступали на вооружение новые танки, самолёты, артсистемы, стрелковое оружие. Отрабатывались взаимодействия родов войск. И хоть информация об этом была засекречена, всё равно в офицерских кругах живо обсуждались возможности новой техники. В его часть новые винтовки СВТ  начали поступать ещё в тридцать девятом. Темпы перевооружения наращивались. Одновременно с этим в официальной печати постоянно провозглашались лозунги о дружбе с немецким народом, о взаимовыгодных торговых соглашениях между СССР и Германией. И вот – нерушимой дружбе конец. Гитлер показал своё лицо.
Мать сильно плакала, даже больше, чем на похоронах отца. С тяжёлым сердцем Можаев погрузился в эшелон. Что ж, не мы начали эту войну, но закончим её мы, в Берлине. Он был в этом уверен. А сейчас главное победа, одно жалко, семьёй как-то не удалось обзавестись. Но ничего, это после войны, это от меня ни куда не денется.
Он поднялся, отряхнул прилипшие травинки, повёл плечами, разминая затёкшие мышцы и
тихо двинулся в сторону Никулина.

- Никулин? Это я, Можаев…
На всякий случай негромко окликнул он.
- Я тут командир. - раздалось откуда-то с права.
Можаев пошёл на возглас. Никулин лежал в небольшом углублении, с немецкой винтовкой в руках.
- Не спишь?
- Да какое там! Я, что, не понимаю? - искренне обиделся тот, и тут же добавил, - Курить хочется, спасу нет. Разреши, командир?
«Хороший боец», подумал Можаев. Хотя по службе ни какого рвения не проявлял. Тянул лямку как все, из толпы не выделялся. Прослужили вместе более года, а познакомились только когда вдвоём остались…
- Давай, иди к нашим в низину, я покараулю. Если проснутся, вместе не курить, а то запах сильный будет, могут почуять.
Когда Алексей скрылся в кустах, Можаев прилёг на его место и стал чутко вслушиваться в сумерки. Было слышно, как Никулин крадётся, стараясь не шуметь. И вдруг Можаев услышал канонаду. На пределе порога слуха, но всё же услышал. Значит уже близко! Он пригнул травяной куст, для лучшего обзора. Дёрн неожиданно поддался, приподняв его Можаев увидел два окурка трофейных папирос.
«Хороший боец, но раздолбай!» - почему-то без злобы окончательно решил Можаев. Воспоминания опять увлекли его.

На подъезде к части стали попадаться первые беженцы. Заметно больше стало эшелонов с ранеными.
«Неужели так серьёзно?» - подумалось ему. Но всё ещё не мог он, командир Красной Армии, поверить в то аховое положение, которое сложилось на фронтах. О нём он узнал на заседании дивизии. И был поражён стремительностью продвижения немецких частей. Это казалось невозможным. Собрав гигантские силы на трёх стратегических направлениях, немцы буквально тараном шли через оборонительные рубежи и подтягиваемые свежие части.
Из той информации, что ему удалось проанализировать, он понял, что немцы делают стремительные фланговые танковые обходы. Затем фланги укрепляются подходящими, пехотными частями, и одновременно ликвидируются остатки окружённых советских соединений.

- Мы несём большие потери, в основном из-за неготовности к маневренной войне.  Вдалбливал в их головы комдив.
- Если ударить под основание танкового клина и держать линию фронта, то можно отсечь его от мат обеспечения и остановив пехоту - ликвидировать, лишив тем самым немцев стратегической инициативы. Но для этого надо иметь крупные соединения как раз у основания этих самых клиньев! А этого – то у нас и нет. Силы размазаны. Связи зачастую нет! Кое-где наблюдается паника. Но в основном наши части сражаются отважно, демонстрируя примеры героизма даже в безвыходных ситуациях. Сражаясь в окружениях, мы оттягиваем значительные силы с главных направлений! - голос комдива грохотал как батарея. У Можаева даже мурашки шли по спине.
- Поэтому на данный момент, всё, что мы можем, это маневр! Постоянный маневр! Немец хитёр, при кажущейся очевидности его конечных целей, он постоянно меняет тактическое направление. Не успеете вы закрепиться на рубеже, как вас обойдут по флангам! Сидеть и ждать, полагаясь на оборону – преступно! Ещё преступнее бить в лоб по его стальной голове!
Когда их часть, полная желания драться, прибыла под Энск, комдив погиб при авианалёте. Командование перешло к его заму. Кабинетный штабист. И тут же Можаева, с его бойцами отправили на закрепление рубежа, противотанковые орудия должны были прибыть следом. До рубежа они так и не дошли…

Можаев взглянул на часы. Пора двигаться дальше. Он стал пробираться сквозь кусты.
Спустившись в низину, разбудил бойцов. Перекусив хлебом и луком, красноармейцы построились.
- Оправиться, - скомандовал Можаев, и подмигнул Деду, - Никулин, а ты задержись на пару секунд.
Никулин вытянулся в струнку, состроив невинно глуповатое лицо.
- Там у тебя никак немцы курили?
- Виноват, товарищ командир. Не повторится!
- Вольно, - и уже без строгости в голосе продолжил, - Давай к остальным.
- Есть! - и, лихо развернувшись, Никулин скрылся в кустах.
Можаев сам отошёл в сторонку. Командиру тоже не чужды человеческие слабости.

Судя по карте, они приближались к Городу. Именно в той стороне Можаев и слышал канонаду. Значит Город ещё у наших. Надо спешить. Дальше полноводная река. Если немцы захватят мосты, то шансы выбраться уменьшаются.
Лаврентьев вынырнул из кустов:
- Командир, дорога. По ней приближается автомобиль и мотоциклисты.
Можаев мгновенно принял решение:
- Распределиться вдоль дороги, стрелять только по моей команде!
Когда они залегли, Можаев прикинул расстояние:
- Никулин, стреляешь в первого мотоциклиста, Лаврентьев, во второго. Целиться в водителей! Остальные сосредоточить огонь на машине! Когда она остановится, переносим огонь на оставшихся мотоциклистов! Дед, и ради бога, не бросайся со штыком наперевес!

Немцы приближались. Можаев сжал винтовку. Руки похолодели и почему-то вспотели. Он вытер их о гимнастёрку. Пять мотоциклов. Много! Но внезапность на их стороне.
- Внимание!
Хрипло скомандовал Можаев.
- Огонь!!!
Первые два мотоцикла перевернулись мгновенно, остальные врезались в образовавшуюся кучу малу. Почти сразу же рванул бензобак. Машина успела оттормозиться, но тут же попала под ураганный огонь. Кто-то из гитлеровцев пытался выбраться, стреляя в сторону леса. Засвистели «шальняки». Несколько мотоциклистов пытались укрыться за автомобилем, но тщетно. Через пару минут всё было кончено.
- Не стрелять! - закричал Можаев и бросился к машине. Резко распахнув дверь, сразу же выстрелил в ещё шевелящегося немца. Из засады подбегали остальные бойцы.
- Гляди-ка, ни как генерал? Удивлённо воскликнул Никулин.
Можаев вытаскивал из машины трупы. Дед штыком добивал подающих признаки жизни.
- Надо же, толстый, как боров, и нашпиговали мы его капитально!
Можаев схватил лежащий на заднем сидении портфель. Дёрнул так, что отлетела далеко в кусты застёжка. Руки предательски дрожали, пока он вытряхивал содержимое. На траву выпал запечатанный пакет. Можаев сорвал печать и раскрыл документы. С первого взгляда ему стала ясна их важность. Карты, с подробным обозначением движения дивизий!
- Все в машину! Никулин – за руль! Лаврентьев справа!
- Командир, там за машиной один был с рацией.
- Рация работала?
- Прострелена была.
- Будем надеяться, что не успел!

Минуту спустя они уже мчались по дороге. Лаврентьев даже успел схватить пулемёт и несколько лент.
- Значит так, бойцы, этим документам нет цены, мы должны доставить их нашему командованию! Что бы это нам не стоило! Всем ясно?
- Куда уж ясней, - ответил за всех Никулин, ловко крутя баранку.
- Раненые есть? - наконец стал успокаиваться Можаев.
- Меня чиркануло, - ответил Лаврентьев.
- Сильно?
- Ерунда!
- Дед, а что ты их штыком-то? - в пол-оборота с ехидством спросил Никулин.
- За танкиста, - тихо отвечал тот.
- А как мы их всё-таки! - не унимался Лаврентьев.
- Никулин, держись всегда рядом с лесом, если что, будет шанс уйти.
- Есть, командир!

Можаев решил выходить к городу с права. Судя по немецким картам, у русских там были сильные оборонительные рубежи. Есть шанс, что их ещё не прорвали. К тому же там был большой лесной массив, в котором можно было укрыться.
Когда до предполагаемой линии фронта оставалось километров десять, дорога резко забрала влево.
- Тормозни, - попросил Можаев.
«Почему же до сих пор нет немцев?», - никак не мог понять он. – «А если ехать по дороге, то можно напороться прямо на них. И другой дороги всё равно нет… Разве что в лес, но там машину придётся бросить».
- Как с бензином?
- На часок хватит, - неуверенно ответил Никулин.
- Не пойму, судя по карте, тут и должно дислоцироваться немецкое подразделение. Его командованию и предназначался этот пакет! Далее они должны были, не вступая в бой с нашими укреп районами, лесом выйти к реке, и незаметно переправившись ударить в тыл в районе мостов.
- Может, уже переправились?
- А документы тогда кому?
- Командир, ракета! - воскликнул Колька.
Действительно, над деревьями взлетела белая ракета. Можаев навёл на опушку бинокль.
- Гони прямо! Прямо не сворачивая! – закричал он во всю мощь своих лёгких.
Никулин газанул, и они понеслись по полю. Бросив взгляд на мелькнувшую дорогу, Можаев с досады закусил губу. Как же он не обратил внимания! Да по ней даже танки прошли! Немцы уже ждали, укрывшись в лесу. Скорее всего, передовые отряды даже к реке вышли! 
Раздалась стрельба, сначала неуверенная, но потом переросшая в постоянную.
Можаев не отрывался от карты.
- Нам надо дотянуть до этого места, - наконец приняв решение, он ткнул пальцем в карту,- Это пять километров. Машина выдержит?
- А шут её знает! - Никулин вжал голову в плечи и пытался вести машину более менее ровно. Но всё равно подбрасывало так, что дух захватывало. Стрельба стала удаляться.
- Никак оторвались?
- Командир, с лева впереди пыль столбом, - крикнул Никулин
Можаев протянул бинокль Лаврентьеву.
- Попытайся разглядеть, что там.
Тот долго всматривался, рискуя выбить себе глаза. Наконец закричал:
- Танки!
- Чьи?
- Немецкие! Штук пять. Грузовики, остальное из-за пылищи не видно!
- Амба! -  не выдержал Дед.
- Радист, сука, успел видать…Что делать, командир?  - лязгая зубами на кочках, спросил Никулин.
- Вперёд. Лес там выпирает, как волдырь, мы в него прямо упрёмся, и через всего-то пару - тройку километров, уже наши должны быть!
Можаев прикинул дистанцию.
- Пулемёт давай! Крикнул он Лаврентьеву. И тут же со всего маху шарахнулся в протянутый МГ лбом. Не обращая внимания на хлестанувшую кровь, Можаев высадил стекло прикладом, дёрнул затвор и дал короткую очередь. До грузовиков конечно далековато, но «пуля – дура».
Знатную птицу они подстрелили, раз такой переполох.
- Лес, командир!
До леса они успели первыми.

Ещё когда они бежали от машины, Можаев знал, что семьи у него уже не будет…
- Николай, держи, - он протянул бумаги. – Бегом, главное, бегом, долго мы их не удержим, вот смотри, видишь, тут через лес не далеко, тут уже наши должны быть.
Он показывал на карте пальцем.
- Почему я?
- Ты же у нас связист! – стараясь казаться весёлым встрял Никулин. 
- Не бойтесь, Евгений Алексеевич, добегу,- опустив глаза, тихо сказал Колька, - Добегу, и сразу же назад к вам…
- А вот это - отставить!
- Есть отставить. - Еле слышно ответил Колька, но про себя решил, что вернётся обязательно.
- Ну и молодца,- по-отечески ответил ему Можаев. Сердце его сжалось.
- Лаврентьев, давай за пулемёт.
- Наконец-то!
С опушки раздались крики. Немцы входили в лес. Тут же засвистели мины. Зачавкали короткоствольные танковые пушки. Можаев ещё раз взглянул на Кольку и сильно толкнул его в спину:
- Давай!

Колька побежал, глотая слёзы. Миновав зону разрывов, он, наконец, выпрямился. Почему-то болела спина. Сзади раздавались одиночные винтовочные выстрелы. Иногда короткой очередью бил пулемёт, экономили патроны, старались «чтоб наверняка». Постепенно звуки боя остались позади, а он всё бежал. Когда сердце уже, казалось, выскочит из груди, он вылетел из леса, и нос к носу столкнулся с танком. Он так устал, что даже не мог поднять винтовку.
- Стоять!
Услышал он как из-под воды.
«Наши!»
Танкист с пистолетом подбежал к нему.
- Товарищ лейтенант, Капитан Можаев велел передать срочно в штаб фронта. Немцы хотят реку перейти и выйти к мостам!
- Где сам Можаев?
- Ведёт бой с превосходящими силами противника. Они там… - Колька махнул рукой, и, потеряв равновесие, рухнул на танкиста.
- Ранен? - меняя интонацию на участливую, спросил танкист.
- Нет, устал. Им надо помочь!
- Какое, устал? У тебя вся спина в крови!
Лейтенант обернулся и заорал высунувшемуся из люка танкисту:
- Вызывай батю, срочное донесение от какого-то Можаева.
Кольку доволокли до «брони», и прислонили к катку. Стоять он уже не мог. Как сквозь туман он видел солдат, суетившихся вокруг него. Наконец его переложили на носилки и оттащили под какой-то куст. Командир танка долго ругался с кем то по радио и вдруг танки рванули с места мгновенно скрывшись в облаке пыли.
«Когда же меня ранили?» успел подумать Николай и отключился.

Из-за доставленных Колькой документов, наступление немецких войск было задержано на восемь дней. Танковым контрударом враг был отброшен на несколько километров, и попытка незаметно переправиться через реку была сорвана.
Евгений Алексеевич Можаев,
Алексей Петрович Никулин,
Виктор Архипович Лаврентьев,
Иван Михайлович Бекичев,
были похоронены на опушке безымянного леса. Ещё в шестидесятые года их могилы можно было отыскать.
Николай Алексеевич Рябушкин умер в 1973 году в Ленинграде, осколок, полученный им в ноябре сорок третьего при освобождение Киева, всё-таки дошёл до сердца. 

©

10metrov_provoda@udaff.com