Отрывок из лекции по прикладной зоофилии в Бабруйской спецшколе.

…Кто-то щас скажет: про шышки давай, про каноплю. Хуйвам.

Во-первых, в Мандаголии канопля неправельная и патаму не штырит. Из неё можно только верёфку изделать и на ней вам, уёпкам, повеситься. Патамушта:

Во-вторых, кто хочет про шышки, идите нахуй на лекцыю по батанике. Мак и прочая марихуана – эта флора, а мы щас про фауну.

Самые умные щас пезданут, что главные жывотные в Мандаголии – это непосресвено сами Мандаголы. Патамушта тупые, грязные и знают по-олбански одну фразу: «Кампан, пустой бутылка есть?». Хуйвам тоже. Мандаголы гораздо хуже и жывотных, и рыбок, и  насикомых, и даже гребов. Их изучают на лекциях по дривисине и чуркологии.

Главное жывотное в Мандголии – эта тарбаган. Охуенно большой суслик ростом с добрава бабра. Живёт в норах. Стоит у норы и пиздит на окружающих. Падайдёш поближе – съёбывает в норку. Не в ту, сука, норку, каторая пелотка, и не в ту, из каторой шуба,  а в дырку в земле.

Ловят его на петлю так: вешают на одном выходе из норы петлю из провалаки, остальные выходы заваливают камнями и зовут: «Тарбаганчик,  дарагой, иди галстук мерять!» Тарбаганчик меряет галстук – и хопа! Шкуру – на шапку, мясо – на шаверму.

Саранча. Саранчу в Китае едят, поэтому она прячицца в Мандголии, игде её раньше спасали от злобных китайцев наши золдаты. А хули они там ещё делали по-вашему?

Про тушканчикоф – пиздёжь. Науки они неизвестны, патаму шта все ускакивают с ахуенной скоростью от учоных.

Лошади Пржевальского тоже нет, эта лигендарное жывотнае. Так Пржевальский нежна называл свою сикритаршу, уёбисче страшное. Хотя некоторые бабруйские учоные утверждают, шта сичас кто-то видел лошадь Пржевальского в Маскве. Она атзывается на кличку «Ксюша Зобчак».

Самае страшнае жывотнае – Мандагольский волк, или Мандаволк. Чилавек давным-давно  некоторых из них приручил. Теперь они маленькие, добринькие, живут паближе к пелоткам и хуям и ласкава зовуцца Мандавошками.

Но дикий Мандаволк  ужасен. Великий, вонючий, воплощение всех ваших вагинальных впечатлений, всегда воющий во вторник волк.

Но это всё степные жывотные. А Мандголия – не только степь. Есть ещё Мандгольский Алтай…

***

- Монголия – не только степь. Есть ещё Монгольский Алтай. Почти Швейцария – горы, тайга, реки с водопадами. Так что повезло вам. Одной бутылкой не отделаешься. Считай второй отпуск.

Так нас напутствовал начальник Чойренской армейской рембазы. В связи с очередными учениями команда из специалистов по бронетехнике, ракетно-артиллерийскому вооружению и автомобилям выезжала в район севернее Булгана, в горы. Изображать тыловой пункт сбора поврежденного вооружения и техники.

- Смотри, майор, медицину не обижай. Вернетесь – сам со Светланой переговорю.

Майор, начальник будущего пункта, кисло улыбнулся и кивнул головой. Баба на учениях – это нонсенс. Тем более такая. На аппетитную крашеную блондинку прапорщика медслужбы Свету драчили и юные бойцы, и убеленные сединами боевые ветераны.

Только толку не было: пялил Свету сам замполит рембазы. Начальник был с замполитом на ножах, и пока последний был в отпуске, отправил его пассию к черту на кулички.

Через двое суток, после полутора тысяч километров пыльного марша по выгоревшей степи, мы разбили лагерь у горной речки, в красоте изумрудной травы, девственной тайги и зеленых гор. Марат взял трёх бойцов и пошёл на экскурсию в горы.

- Маратик, вы куда?

У персонального кунга стояла, завлекательно изогнув обтянутое защитной юбкой бедро, прапорщик Света.

- Да в горы на разведку. Я вон Палеева взял, он же охотником на гражданке был.
- Успехов. Цветочков мне принеси, кунг украсить.

Марата бросило в жар. Неужели заигрывает? В гарнизоне он пытался к Свете подкатить, но был тактично отшит. Конечно, куда зеленому лейтенанту до грозного замполита! Однако здесь партийного ока нет. Неужели даст?!

От таких перспектив всё в голове плыло, мозг туманили эротические фантазии. Марат вполуха слушал пояснения бывшего профессионального охотника сорокакилограммового веснушчатого Палеева:

- О, тащленант, а тут косуля покакала. Зайцы тут точно тоже есть.
- Надо в следующий раз автомат взять, поохотимся. Они ж тут все непуганые.
- Да не, пуля из калаша  зайца на клочья порвёт. А вон жаркИ, тащленант!

На полянке росли оранжевые цветы, чем-то похожие на маки. Марат, краснея под насмешливыми взглядами бойцов, нарвал букетик. Пошли дальше.

- Так.

Палеев присел перед темно-бурой кучей. Расковырял её палочкой, зачем-то потрогал пальцами.

- Ты его ещё на вкус попробуй, блядь. Гавно и есть гавно. – Марат пытался грубостью замять неудобство с цветочками.
- Это медвежье. Свежее совсем. А вон и задиры на сосне.

Вдоль ствола шли глубокие царапины, по краям украшенные капельками жёлтой пахучей смолы.

- Они так границу территории метят. Другой медведь придёт, примерится – достаёт до задиров или нет. Если нет – значит местный выше ростом, не фиг лезть.
- Пиздишь ты, Палеев. Не может медведь таким умным быть.
- Не, тащленант, они очень умные. И хитрые – сил нет. Вот один раз…

Палеев начал рассказывать какую-то длинную охотничью историю. Под неё группа начала спускаться в распадок, когда Марат резко остановился. Метрах в ста спиной к ним стоял какой-то здоровый мужик в меховом пальто. В голове пронеслось: «И не жарко ему, градусов тридцать ведь. Ёбнутые они всё-таки, эти монголы».

Мужик начал разворачиваться, делая это как-то не по-монгольски ловко.

Кто-то выдохнул:
- Медведь!

Спустя мгновение группа из четырёх человек неслась к лагерю как стадо лосей, не разбирая дороги. Прибежали подозрительно быстро.

У самого лагеря остановились отдышаться. Опять опозорившийся Марат первым пошёл в атаку:

- Эх ты, Палеев! «Я охотник, я охотник. Видал я этих медведей пачками.» Что ж побежал тогда? Обосрался со страху?
- Так ведь мы без оружия! И потом, вы же командир! Вы рванули – и мы все побежали. Зря, кстати. Человеку от медведя не убежать. Хотя, наверное, он сам от нас дёру дал в противоположную сторону.

Крыть было нечем. Марат вытер пот и спросил:

- А кто сказал «Привет»? Шутники, блядь.

Бойцы переглянулись.

- Показалось вам, тащленант. Молча бежали.
- Значит, померещилось.

Марат побрёл к офицерской палатке. Светин голос прозвучал серебристым колочильчиком:
- О, Марат, какие красивые! Спасибо тебе!

Марат тупо посмотрел на свою ладонь с остатками помятого  букетика. Надо же, не выронил! Светина улыбка искупила все сегодняшние треволнения и опять вызвала прилив томных желаний в лейтенантском туловище.

Туловище ждал облом. Когда после вечерних посиделок у костра Марат, провожая Свету до кунга, пытался прихватить её за тугую попку, она мягко отвела его руку и сказала:

- Вас тут полсотни нехватчиков. Ещё не хватало, чтоб меня блядью назвали. Не обижайся, Маратик, хорошо? Лучше скажи, про волков Палеев правду говорил?

Палееву милостиво разрешили посидеть у костра вместе с офицерами в обмен на очередную порцию охотничьих сказок. Он вдохновенно врал, особенно дойдя до каких-то мифических монгольских волков:

- Огромадные, метр двадцать в холке! Воют, как сирена! А воняют – словами не передать! Их тут видимо-невидимо.
- Ужас! – Светлана всерьез напугалась рассказа.- Я волков с детства боюсь. Сегодня не засну, наверное.
***

Грустный Марат долго не мог заснуть. Приснился ему мужик в меховом пальто, гонящийся за голой Светой. Света при этом выла по-волчьи. Выла очень громко и практически над ухом.

Под Светиным кунгом кисли от смеха Палеев с приятелем, регулярно громко воя. Из кунга доносился испуганный писк, перемежаемый странными скрежещущими звуками.

Утром на построение Света не вышла. Не было её и на завтраке. Помнящий об ответственности за единственную в лагере женщину майор поскрёбся в дверь кунга и услышал оттуда тихий плач.

Ночью Света, разбуженная жутким волчьим воем, рыдая от страха, подтащила к двери складные санитарные носилки и намертво заблокировала ими ручку. Выйти утром она не смогла.

Спасение придумал Марат. Он предложил запихнуть в узкое окно кунга миниатюрного Палеева. Сержант успешно справился с заданием и высвободил Светлану из плена.

Вечером Светлана взяла под руку Марата и зашептала на ухо, шекоча щёку белой ароматной прядью:

- Марат, я боюсь, я ещё  одну такую ночь не выдержу. Вдруг волки снова выть будут? После отбоя  придёшь ко мне, ладно? Придёшь, Маратик?

Марат пытался что-то сказать, но горло внезапно пересохло. Кровь стремительно отливала от головы куда-то в другое место.

- Придёшь?

Марат сглотнул и закивал со скоростью атакующего дупло дятла.

***

Под утро растерзанный, с исполосованной острыми ноготками спиной Марат брёл в свою палатку, идиотски-счастливо улыбаясь. Все его предыдущие женщины не понимали в любви и сотой доли того, что умела Света. Все две.

В кустах улыбался, скаля огромные желтые клыки, дикий Мандаволк.