Вместо предисловия. Написано это было лет десять назад, чтобы не забыть события того года, когда мы подавая документы в военный стол, слушали по радио как танки обстреливают белый дом (не тот, который хотелось бы). Если кто из малолетних не знает, были времена, когда интеллектуальную элиту отправляли собирать картошку или перебирать гнилую капусту. Часто даже нейрохирургов, что уж говорить о студентах. Это был последний колхоз в нашем институте.

«Ковши и чаши ставьте в ряд. И выпьем вволю…»
Конфуций. «Сяо Я, II, Малые оды»
 
Началось все с того, что я опоздал на свой автобус. Вторая группа укатила в загадочное селение Каложицы без меня, оглашая окрестности ревом двигателя. Проторчав на жаре среди слез и стенаний провожающих родных детушек родителей часа три, я был наконец погружен в автобус со смесью третей и четвертой групп. Тогда, угрюмо глядя в лица будущих однокурсников и проносящиеся за окном пейзажи, мы и не предполагали куда отправляемся. Миновав огромные дома-пятистенки, будто сошедшие с картин русских художников-передвижников о быте крестьян Сибири, мы подъехали к огромным баракам. Это оказалось бывшей больницей, как объяснили кураторы. По рядам студентов пронесся испуганный шепот: "…Боткинские бараки…". Если кто из молодых не знает, куратор – это доцент, назначенный присматривать за студентами в колхозе.  Нас выгрузили, автобусы уехали, назад дороги не было.

Всех построили на некошеной траве около главного барака, поздравили с началом учебы и пригрозили всех выгнать, если будем пьянствовать. В ответ донесся нестройный протест из рядов будущих студентов и крики "Спартак чемпион!". О "Спартаке" кричал паренек, в ватнике, панаме одноименной команды, шарфе "Зенит" и со значком "Динамо-Киев".  Я попал в группу из четырнадцати человек, поселенных естественно в палату №6. Пока мы получали белье и койки, внезапно подкрался вечер. Смеркалось. Освещения естественно не было, огненной воды тоже никто не захватил, поэтому спать легли часов в девять, решив посты внешнего наблюдения не выставлять, невзирая на то, что среди нас оказался все еще находящийся в состоянии дембеля Солдат. Солдат знал в совершенстве устав караульной службы, был отличником строевой и политической подготовки, но, невзирая на близость финской границы, тоже легкомысленно заснул. Сын военного Дэн, завернутый в масхалат тоже спал, презрев опасности наступающего утра.

Проснулся я от удара дубинкой по моей койке. Стальная, она, завибрировав, отдалась во всем измученном проволочной сеткой теле, особое внимание, уделив занывшим зубам. На нецензурно выраженный вопрос, мы получили не менее нецензурный ответ, сообщавший о необходимости утренней пробежки. Мы, с Пиздюшонком, прозванным так впоследствии нашими дамами (он им куртуазно говорил: хули вы пиздите?), как пионеры пошли на разведку вслед за скрывшимся охранником. Остальные давили подушку и продолжали глубокий и здоровый сон. На улице обнаружился дождь и небольшая кучка мокрых и полуодетых студентов, возглавляемая возмутительно бодрым охранником, с воодушевлением размахивающим дубинкой. Зевая, мы наблюдали, как в поля удалялись панама Спартака и шарф, намотанный на тощую шею. Когда они нарезали второй круг, нам надоело на них смотреть, и мы пошли обустраивать свой скромный быт.

Наивно полагая, что печка в работоспособном состоянии, я решил ее растопить. В сарае нашлось немного дров, как и положено, проложив бересту между поленьями, я всю конструкцию запалил. Каково же было мое удивление, когда вместо того, чтобы идти из трубы, дым пошел к нам в палату, мгновенно заполнил страшной вонью отсыревшей древесины коридоры и другие палаты. Плавая в клубах дыма, с красными глазами, мы поминутно бегали на улицу, посмотреть не идет ли наконец дым из трубы и глотнуть свежего воздуха. Однако тут случилось страшное – в клубах дыма вынырнул охранник и помянув в своей речи родственные связи и представителей нетрадиционной сексуальной ориентации, недвусмысленно приказал прекратить эксперименты с печкой и исчез, рыча в дыму. Затушив чадящие поленья, я заглянул внутрь, дернул за подозрительную проволочку, торчащую из печки и был завален интересными вещами. Оказалось, снизу трубу затыкали: резиновый сапог сорок пятого размера, кусок мокрого брезента, моток колючей проволоки и куча мелкого хлама. Как они туда попали, осталось загадкой, но вновь забитая дровами печка начала понемногу дымить в трубу и как выяснилось к нам в палату через щели в растворе. Однако мы, уже тогда почти инженеры мгновенно обнаружили в ближайшей луже залежи глины и замазали щели. Солдат со мной влезли на крышу и под восхищенными взглядами народа и местных жителей, прочистили трубу, достав много удивительных вещей, попутно обнаружив эмалированное ведро. Так как ума нам не хватило, прочищали мы трубу при работающей печке, дымом пахли ватники и джинсы, ремень и записная книжка воняли потом года три. Пока мы сражались с печкой, Костя наладил освещение, используя кухонный нож и смекалку. Палата приобрела уютный и жилой вид.

Обустроив быт, мы решили естественно это дело отметить. Собрав средства, мы послали гонцов в сельпо, где они приобрели необходимые ингредиенты праздника. Вечером, наслаждаясь теплом и светом, впечатления не портил неистребимый запах дыма, подперев дверь, мы окунулись в мир знакомства с прекрасным, откуда и вынырнули утром. Настоятельный зов кураторов предписывал нам получить ведра, перчатки, рукавицы и проследовать на поле. Я, Жлоб, Пиздюшонок и его друг детства с немыслимым погонялом Пиджест напросились в грузчики. В то время, как мармедоны (собиратели картошки из борозды после трактора) наполняют собранными корнеплодами ведра и пересыпают в мешки, мы, бригада грузчиков во главе с Каспером ("душным приведением"), должны высыпать картошку из мешков в грузовики и выкидывать пустые назад мармедонам. Бригада грузчиков являлась отдельным подразделением, нас же четверо было им придано в качестве усиления. Так как мы не жили в одной палате, нашей четверке в бригаде присвоили нецензурное кодовое название: "Подстрахуи". Свою кликуху Каспер получил по имени небезызвестного героя мультсериала, когда ехал в кузове грузовика и размахивая шарфом кричал: "Я Каспер, я Каспер!". Кроме того, в бригаде состоял Спартак, Хомяк с Кисой, Фил и другие не менее колоритные личности.

Жили мы в целом мирно, иногда отвечая на неприцельный обстрел мармедонов, дружным залпом картошкой. Те, потирая ушибленные места, мстили с особой жестокостью, набивая мешки, вмещающие четыре-пять ведер, восемью, а то и десятью ведрами. Один мешок, потом его порвали, возможно было закинуть в машину только вчетвером. Поля под нашим натиском постепенно сдавались и если вначале мы работали почти под самыми бараками, то вскоре ходить пришлось несколько километров. Вскоре даже были налажены утренний и обеденный рейсы автобусов, отвозивших нас в поля. Иногда, даже дойти до кустов с места работ не хватало терпения и сотни полторы ржущих студентов наблюдали, как посреди бескрайних полей несчастная жертва физиологии справляет малую, а случалось и крупную нужду. Кстати о нужде: люфтклозет в лагере, построенный по последнему слову техники, имел широкую щель для вентиляции, куда частенько залетали шальные кирпичи, так что процесс отправления был небезопасным.

Как существа вольные, грузчики имели свободное время между приходами машин, поэтому на зависть мармедонам жгли костры и пекли картошку, презрительно возлегая возле заготовленного хвороста. Однажды, когда мы ждали машину, Солдат, вечно недосыпающий, подошел к нашей группе и улегся спать за небольшим холмиком. Куратор, нюхом чувствующий недостачу, по следу или по запаху вычислил Солдата и последовал за ним. Солдат, недаром отличник строевой, пятой точкой почувствовал приближение врагов и мгновенно проснулся. Мы сидели как ни в чем небывало, краем глаза наблюдая за развитием событий. Куратор стал обходить холмик, Солдат в высокой траве по-пластунски отползал, прячась за каждый выступ. Куратор несколько раз обошел холмик, с недоумением не обнаружил Солдата и удалился. Солдат плюнул на все и вслед за куратором поплелся в поле. Именно тогда я поверил в мощь Красной Армии. Следы этой самой армии нам встречались по всему полю, частенько мы отрывали осколки, патроны и прочее, однажды я даже нашел в борозде новенькую армейскую флягу с морсом, никто не признался и я оставил ее себе. Ковырнув сапогом бугорок, неподалеку от места залегания грузчиков, я вытащил из земли минометную мину калибром миллиметров двухсот. Взрывателя на ней не было, поэтому, оправившись от ужаса, грузчики даже позавидовали мне. Я припер ее в палату, положив под кровать, где она и осталась даже после нашего отъезда. Оказалось, мина была ценным приобретением – когда мы собирались испить вечерком в целях дезинфекции некой жидкости, то естественно ни с кем делиться не хотели. Однако многие, прослышав о славе палаты №6, уходить не торопились и тогда с идиотским видом извлекалась из-под кровати мина, людей как ветром сдувало.

На поле происходили порой веселые, а подчас и трагические события. Сидеть на борте грузовика категорически запрещается, но любой скажет, что в грузовике это самое удобное место. Сижу я на борте рядом с кабиной, Фил сидел на заднем борте, грузовик дернулся и что-то заставило меня повернуть голову назад. Вовремя, я застал незабываемое зрелище полета Фила, только пятки сверкнули. Сбежавшийся народ обнаружил его лежащим на земле, головой он попал в камень, видимо единственный на поле 5 квадратных км площадью, улыбающимся до ушей и вполне довольным жизнью. Однако впоследствии, невзирая на счастливое избавление, Фил больше на грузовике не ездил. Вскоре после этого приехал Крестоносец, но не тот, кто ходил в походы против неверных, а водитель газона с выложенным на решетке катафотами крестом. Ездил он естественно на автопилоте, полувыпав из окна, застревая в каждой борозде, в конце концов, не в силах совладать с великим шофером, его газон прицепили к трактору, так он и продолжал трудиться на прицепе, пока не загинул куда-то. Еще над нами ставили в течении недели эксперименты, пригнав армейский «Урал», с высотой борта метра четыре. Мешок туда приходилось не переваливать, а попросту закидывать со всего размаха.

Тема алкоголя в колхозе всегда была благодатной. Особую роль в подстегивании интереса к данному разделу жизни играли местные жители. Эти интересные существа, не умеющие собирать картошку, весьма ловко изготовляли самогон, распространяли его среди населения и отчаянно потребляли сами. Лавры отцов французского Просвещения не давали им покоя и они несли светоч самогона в массы. Прибежищем всех страждущих был дом бабы Маши, оснащенный добротным российским флагом, сделавшем бы честь и мэрии Санкт-Петербурга. Когда новичок в походах к бабе Маше спрашивал аборигена о месторождениях самогона, то получал совет, дескать, держи прямиком на флаг нашей Родины. Самое поразительное в этом было однако другое – даже правоохранительные органы признавали право бабы Маши торговать самогоном. В квартире дома городского типа, стояла вполне добротная магазинная касса, тара различной емкости и даже были назначены обеденные перерывы. Мы как раз наблюдали один из таких перерывов в многотрудной деятельности бабы Маши, поэтому нам продукцию отпускал ее шустрый внучок, подрабатывающий за престарелую родственницу, когда та не видела. Другой характерной картиной было то, что пили от мала до велика, не щадили даже стариков и детей. Лично наблюдал картину, когда дама героических пропорций, следовала под ручку с тщедушным мужем и сыном младшего школьного возраста. Муж, отпив из литровой бутыли, протягивал ее отпрыску, тот морщась делал глоток, после чего оба получали пинки и подзатыльники и бутыль приканчивалась супругой. Далее все двигались по сельской дороге в обнимку, весьма довольные собой.

Немудрено, что подросшие детишки из этой местности уже в нежном возрасте отличались умом и сообразительностью. Однажды, весьма веселые, о степени нашей веселости говорит то, что мы пытались из остатков дров развести такой костер, чтобы поплавить телеграфные провода на столбе, к нам подошли двое местных: Юра и еще один овощ. На полном серьезе мы стали уговаривать их поступать после окончания курсов дояра-механизатора при ПТУ сеятельно-веяльной техники к нам в Институт. Юра, с парусностью ушей 2-2.5 метра квадратных, икая и с трудом подбирая слова соглашался с разумностью такого решения. Сутра было решено просить принять Юру в институт без экзаменов, только за его выдающиеся с боков физические данные.

У Юры был друг, имени которого не помню. В один из вечеров, мы были веселы естественно, по коридорам бараков разнесся грохот работающего двигателя и выхлопы низкопробного бензина. То был друг Юры, человек в оранжевой куртке, родившийся нетрезвым, видимо боком вперед. Он припарковал свой мопэд в комнате наиболее безмолвно переносивших все издевательства будущих студентов и робко прошмыгнул к нам в палату №6. У нас его более-менее переносили, хотя он однажды даже пытался заехать к нам в палату, но был остановлен на пороге. Погоревав, он взял свою гордость – настоящую бейсбольную биту (как она попала в эти дебри малопонятно), оседлал своего двухколесного коня и стал колесить по коридорам. Уехать ему, однако далеко не удалось, он наехал на противника достойного ему как по физической мощи, так и по остроте ума – дверной косяк. Так как самогон, пополам с денатуратом бабы Маши, наслоился на траву из Таджикистана и тройной одеколон, косяк был принят за «здоровенного пацана, всего в наворотах, крутого как майор Пронин». Так потом описывал схватку с косяком друг Юры, вначале обложивший косяк матом, потом сломавший якобы об его голову биту, чьи обломки с гордостью демонстрировались. После поломки биты Юра на кулаках дрался с косяком до потери сознания у обоих бойцов. Косяк наутро я нашел весьма в плачевном состоянии, но живой, чего не скажешь о нашем друге, пару недель отходившего от битвы.