Я звал ее Мария. Это не было ее настоящим именем, но Мария подходило ей как нельзя лучше указанного в паспорте. Я пожалуй ни когда не смогу забыть этот величественный разворот плеч, смешно вздернутую в момент удивления бровь и трогательную точку родинки на правой ключице. Мария. Имя, зовущее тебя плыть вслед по океану голубых глаз, сладко влекущее к бесконечному блаженству, только намекаемому, но от того не менее возможному. Мария...

- Двойного рому со льдом, амиго!

Официант реагировал гораздо быстрее своих избалованых европейских собратьев, подав напиток практически к завершению моей фразы и предложив богатый выбор недорогих сигар и сигарилл. Я расслабленно вытянулся в шезлонге и, выпустив струю ароматного дыма в спускающиеся сумерки, подумал, что Куба – это гораздо лучше вечно спешащего и пронизанного сыростью Лондона. Как выяснилось – подумал вслух.

- Да, пожалуй вы правы, - девушка по правую руку от меня ответила на мою случайную реплику, - это место действительно замерло в шестидесятых со всем их шармом...

Я вздрогнул от неожиданности. Согласитесь, любой себя почувствует странно, услышав вербальный ответ на собственную мысль, да еще и на чистом русском языке. Вот и я исключением не оказался, выронив сигару из пальцев и уставившись на соседку с видом подростка, понявшего, что Дед Мороз все же существует.

- Ты смешной, - звонко засмеялась она, а я понял, что это – она, та самая, единственная женщина, которую я тщетно ищу уже без малого 30 лет. – Что ты тут делаешь?
- Э-э-э, да просто отдыхаю. Всегда мечтал о Карибских островах, наконец смог себе позволить. Пересядешь?
- С удовольствием, - она перебралась за мой столик, - как звать тебя, чужестранец?
- Зови меня Женей.

Мы болтали о всякой ерунде, она назвала свое имя, которое я тут же забыл, рассказывала о своей работе журналисткой в каком-то коррпункте какой-то российской газеты, о восьми годах, проведенных в Гаване и о надоевшей жаре, о ураганах и о Фиделе. Я просто любовался ею, я впитывал ее облик, я старался унести каждую черту ее волшебного лица в своей памяти. О, Господи, как же долго я искал тебя, моя Мария!

Ближе к полуночи мы остались единственными людьми на террасе бара, не считая бармена, терпеливо переворачивавшего соседние стулья ножками вверх и устраивая их на ночевку на столиках. С сожалением я подумал, что пришло время переходить к завершающей и  непременной части знакомства, как бы ни уютно было нам обоим сидеть под огромными южными звездами над линией прибоя. Щелчком отправив окурок сигары в плавание по карибским водам, я подвел итог беседе:

- Пройдемся?

Она доверчиво вложила свою ладошку в протянутую ей руку и поднявшись смешно поежилась.

- А куда мы пойдем?
- Ни куда особенно, я бы просто хотел погулять пару минут.

Конечно у набережных есть сход к воде и конечно в ночное время там пусто. Разумеется она понимала, зачем мужчина влечет женщину в темноту южной ночи под тихий шелест прибоя. Точнее – думала, что понимала.

Мы присели на еще не остывший песок, я привлек ее к себе, она приоткрыла губы,  ожидая вполне естественного в такой ситуации поцелуя, но все же попыталась оттолкнуть меня, заметив отблеск луны в семидюймовом стилете, который я как раз вынул из ножен.

- Женя!

Это был ее последний полувскрик, перешедший в клекот крови в перерезанном горле, а я заплакал, оттолкнув бесполезное тело моей женщины. Моей Марии.

После, сменив окровавленную одежду на заранее припрятанный джинсовый комбинезон и упаковав грязные тряпки в пакет из гостиницы, я шел по набережной, ощущая колоссальный прилив энергии, почти забытое состояние эйфории после успешного завершения дела. Я шел и думал, что ни когда не забуду ее, как и всех других Марий, Жанн и Луиз, давших мне это понимание превосходства хищника над дичью, это упоение властью над чужой жизнью.

Я шел и сам не замечал своего бормотания:

- Женя....Нет, лучше Джек!