Когда похоронный патруль уйдет
И коршуны улетят,
Приходит о мертвом взять отчет
Мудрых гиен отряд.

  Сажусь на своево сузука, еду на море. More nostrum – «наше море», как говорили все, считающие себя римлянами. Море тихое, спокойное. Море - не человек, его не трогают изыскаяния героев нашего времени, обряжающие трупы римлян то в вышитые свитки «древних укров», то в чёрную форму сс, как пионеров арийской рассы -  море это не трогает, хоть в нём и растворены кости павших в боях с варварами разноплемённых легионеров.  

За что он умер и как он жил -
Это им все равно.
Добраться до мяса, костей и жил
Им надо, пока темно.

  Пёрышком чиркать, по клаве стучать – эт тебе не автомат стискивать в побелевших от холода пальцах, кухонные вы мои патриоты. Что легче, чем плюнуть на мертвеца ? Мертвец – беззащитней всех

Война приготовила пир для них,
Где можно жрать без помех.
Из всех беззащитных тварей земных
Мертвец беззащитней всех.

Они беззащитны. Если мы их не защитим. Они - не некие безлицые символы, которыми позволяется крутить, как выгодно. Это конкретные люди, которым все эти борзописцы в подмётки не годятца. Мой дед Ицхак, погибший в войне. Войне, которую, как оказывается теперь - выиграли Штаты. Войне в которой ицхаки, оказывается, сидели в тылу, потирая ручки.

Козел бодает, воняет тля,
Ребенок дает пинки.
Но бедный мертвый солдат короля
Не может поднять руки.

  Другой мой дед – дотопавший до Берлина. Удостоенный поехать в Москву – участвовать в швырянии нациских знамён ( тех самых, которыми вы щяс пачкаете небо, тыча в него, дорогие скинхеды) к кремлёвской стене. Знамён, которые, как оказывается теперь – имеют все шансы полоскатца вновь на ветру. И севодня от ливанских пустошей и до финских деревень – эти стяги снова пачкают ветер.

Гиены вонзают в песок клыки,
И чавкают, и рычат.
И вот уж солдатские башмаки
Навстречу луне торчат.

  Почти вся моя семья, погибшая в этой войне. Где некоторые ветви семьи исчезли бесследно, не оставив, ни одного наследника со своей фамилией. Теперь, оказывается, этого не было, придумано и нацисты не устраивали никаких зверств. Наверное мой отец соврал моей матери, сказав, что называет ребёнка в честь своего брата - убитого нацистами маленького, никому не сделавшего зла мальчика, который, наверное, и не понял за что его лишают жизни.  

Вот он и вышел на свет, солдат,-
Ни друзей, никого.
Одни гиеньи глаза глядят
В пустые зрачки его.

  Хорошо что эти солдаты уж и не видят и не слышат. Их сослуживцы, чудом дожившие до 9.05.06 находят что кое-где им уж хотят запретить отмечать праздник победы, а их «вечный» огонь отключают т.к. ни кто не хочет платить за газ... находят, что память людская, как и тот огонь, не вечна... и что память, как оказывается, понятие растяжимое и изменяемое ...

Гиены и трусов, и храбрецов
Жуют без лишних затей,
Но они не пятнают имен мертвецов:
Это - дело людей.





p.s.  стих – Киплинга.
p.p.s. Море уже тёплое.