Из «Сказки Книжного Шкафа»

Голубоглазая кукла жила на третьем этаже моего книжного шкафа, в окружении толстых книг и пикантных открыток. Смотрела она на мир стеклянными глазами молоденькой кокетки, ловко фарфоровыми ручками приподнимая шелковое  платьице, оголяя правую ножку до, страшно подумать, коленки. Но мир никак не реагировал на эти заигрывания, оставаясь все также зацикленным на решениях своих мирских проблем. Это, безусловно, обижало куклу. И хотя она старалась не показывать виду, и все также тянулась к подолу своего платья, умильно улыбаясь, нет-нет, да вырывался из её нутра разочарованный вздох и крошечные росинки самым невероятным образом появлялись на щеках. И хотя рядом стоящие книги старались как-то поддержать бедную куклу, а я изредка брал её в руки и даже вытирал пыль, это никак не помогало вернуть хорошее настроение.

Видя эти муки, решил я помочь прекрасной кукле. В магазине купил маленькую пластмассовую фею в фиолетовом плаще, с волшебной палочкой и плохо отдираемым ценником. Фею я поставил совсем рядом с куклой, а чтобы не смущать их своим присутствием лег на кровать.
- Здравствуй, а ты и в правду фея? - спросила кукла.
- Конечно, - ответила фея и показала ей волшебную палочку, - видишь? Это чудесная палочка, почти волшебная.
- Прости, но если ты фея, то ни могла бы ты исполнить мое желание? Мне ведь так тоскливо последнее время, что у меня скоро опустятся руки, и никто не увидит больше моей чудесной ножки, - поинтересовалась кукла немного стесняясь.
- Желания? Что ты! – ответила фея, - Я же не волшебная фея, а пластмассовая.
- Очень жаль! – расстроилась кукла.
- Ну не расстраивайся, - смущенно произнесла фея, – я, хоть и пластмассовая, но то же кое-что умею. И пусть это такие пустяки по сравнению с настоящей феею, может быть тебе помогут мои таланты.
- Помогут, помогут! – воскликнула моя кукла, которой, как и всем куклам в мире, хотелось верить в чудеса. – А как ты можешь мне помочь?
- Я могу подарить тебе привычку! - сказала пластмассовая фея. - Не любую, правда, а бесполезную. Но это тоже, поверь мне, очень полезно.
- Здорово! А что такое эти привычки?
- Ну, это почти то же самое что хобби. Только в хобби коллекционируют совершенно разные события, действия и ощущения, а в привычках одинаковые, - объяснила фея, - Понятно?
Кукла на всякий случай кивнула. На самом деле она не знала, что такое хобби, так как энциклопедический словарь стоял на нижней полке, отчего она была куклой необразованной, но признаваться в этом не хотела.
- Замечательно, - обрадовалась фея и захлопала в ладоши, - И какую же хочешь бесполезную привычку?
- Бесполезную? Не знаю, - произнесла кукла задумчиво. – Может ты мне подберешь что-то на собственный вкус?
- Конечно-конечно! У меня есть одна очаровательная привычка.
Фея взмахнула своей, как выяснилось, почти волшебной палочкой. Та сверкнула в свете электрической лампочки, и прекрасная кукла отпустила свое платье, достала откуда-то маленькое зеркальце и премиленько поправила свою прическу.

Теперь моя кукла изредка, когда ей было совсем грустно, ловко доставала зеркальце и поправляла прическу. Смотря на свое прекрасное фарфоровое  личико, ей казалось, что мир гораздо лучше, чем он был на самом деле. Жаль только, что печаль почти сразу возвращалась обратно. Понаблюдал я за куклой еще не много и снова пошел в магазин. Я решил на этот раз и купить другую куклу, надеясь, что компания, хоть как-то развеселит её. В друзья  я выбрал весельчака, в забавной шапке с бубенцами.
Арлекин первым делом поздоровался, задорно тряхнув перед куклой шапкой, из-за чего бубенчики весело затренькали. Кукла смущенно заулыбалась и привычно достала свое зеркальце, чтобы поправить волосы и скрыть смущение. Арлекин громко засмеялся.
- Как глупо! – закричал он. – Вы гладите свои волосы, будто они настоящие! А-ха-ха. Ой, не могу! Ха-ха-ха!
Кукла покраснела.
- А что в этом такого смешного? – спросила она.
- Что смешного? Что смешного! Ха-ха! Вы не понимаете?
- Нет, - сухо произнесла она.
- Вы ведете себя как человек, хотя на самом деле вы всего лишь кукла. Пустая фарфоровая кукла. Это так смешно!
- Хам! – сказала кукла.
- А-ха-ха! – ответил Арлекин.
Кукла, расплакавшись, пожаловалась пластмассой феи. Долго думала фея, но ничего дельного, чтобы помочь кукле, она придумать не смогла. В конце концов, она была только пластмассовой и совершенно не знала, какие привычки у кукол. Чтобы хоть как утешить её, она взмахнула своей палочкой, и кукла задумчиво достала тетрадь, поставила число и написала «Арлекин – хам!». С тех пор, когда было совсем грустно, а грустила она теперь почти всегда, кукла брала свой дневник и с некоторой гордостью писала ровным почерком с завитушками свои жалобы на мир. Арлекин, конечно, не перестал потешаться над ней, и я частенько слышал, как он смеется.  Пришлось переставить неспокойную покупку на полку ниже.

Кукла по-прежнему грустила, а я уже боялся что-то предпринимать, так как все мои попытки развеселить её ни к чему хорошему не привили, когда наступила весна и на третьем этаже книжного шкафа поселился солнечный зайчик. Сначала прекрасная кукла не замечала его, но однажды солнечный зайчик, будто случайно, прикоснулся к её фарфоровой руке. Кукла хотела отдернуть руку и сказать ему что-то резкое, но внезапно поняла, как это прекрасно когда твою руку греет солнечный зайчик. Они почти до самого захода солнца так и стояли, взявшись за руки. Пластмассовая фея, услышав рассказ куклы, поцеловала её в лоб от счастья и переполнивших её чувств.

Все лето кукла была счастлива. Особенно когда солнечный зайчик прижимался к ней полностью, и в её пустом нутре звенело от заполнившего её блаженства. Но постепенно он стал отдаляться от неё. Стал заходить все реже, да и то бывало совсем на секунду, почти уже не касаясь ни её плеч, ни рук, пока, наконец, в октябре, не исчез окончательно. Сначала кукла только плакала на груди пластмассовой феи, а когда та в третий раз взмахнула своей палочкой, кукла посмотрела куда-то в даль и сочинили стих. Теперь она  подходила к самому краю полки и там, смотря в провал комнаты, придумывала грустные и такие же кукольные, как и она сама, стихи. Потом она открывала свою тетрадку, ставила дату, писала «грустно» и записывала сочиненное. Иногда она поправляла прическу и смотрелась в зеркальце, иногда нет.
А потом она решилась упасть с полки и, когда ей показалось, что я отвернулся и не смотрю на неё, она сделал шаг и полетела к паркету. К счастью, в последний момент я заметил это падение и успел поймать её. После того, как она трижды повторила такие попытки, я поставил её на самую нижнею полку шкафа, закрыв стеклянной дверцей. Теперь,  когда на улице проезжает трамвай, она бьет в стекло своей прекрасной фарфоровой ножкой, и оно противно дребезжит. Бедная, бедная кукла.

Конец