… и встанет солнце,
и наступит утро,
и я, едва живой, выйду на улицу и, пересчитав на ладони мелочь, направлюсь к пивному ларьку,
и снег, ещё не успевший до конца растаять, будет скрипеть под подошвами моих порванных кед,
и Клара, дебелая красноносая Клара, ворча и брызгая пеной на несвежий халат, наполнит мою трёхлитровку напитком жизни,
и влага оросит мою пересохшую за ночь гортань,
и местный алкоголик и завсегдатай по прозвищу Хуй Моржовый угостит меня первой похмельной папироской,
и малолетний лоботряс Виля всунет мне в руку два мятых карбованца и попросит : «Димыч, купи пивка, - Кларка, сука, не даёт…»,
и я куплю ему две литровки,
и он будет пить ёрш на холодных ступеньках соседнего подъезда с кодлой таких же юных распиздяев, прогульщиков и мерзавцев, как и он сам,
и я сделаю ещё один большой глоток, и глаза мои приоткроются,
и я оглянусь по сторонам и увижу Весну, молодую, несмелую, но уже стягивающую с себя потихоньку чадру и нижнее бельишко,
и Хуй Моржовый грохнется, допившись, ничком с каменного парапета, в кровавые брызги размочалив своё корявое еблище,
и Виля со своей бандой будут тщетно пытаться поднять его, попутно шмоная алкашичьи карманы,
и ангел Серафим спустится с пасмурных небеси, улыбнётся красноносой Кларе и застенчиво попросит : «Мужики, у меня без сдачи…»,
и ему отпустят без очереди, и он, отойдя чуть в сторонку, задумчиво припадёт к замызганной стеклянной кружке,
и, глядя на него, грузчик Петроний возьмёт наконец в свои большие грязные руки хрупкую флейту,
и поднесёт её к губам,
и над пивнухой польётся нежная музыка, светлая и чистая, как струя свежего неразбавленного пива,
и в безумном и грустном вальсе вокруг ларька закружатся все присутствующие :
и Клара с отставником Тимченко,
и хулиган Виля с местной шлюхою Машенькой,
и слегка отрезвевший Хуй Моржовый с полупустой трёхлитровой банкой,
и я с незнакомой симпатичною девочкой, в грязь пьяной и заразительно хохочущей,
и мелодия взлетит над пивным киоском,
и ветер понесёт её над серым усталым городом, всё выше и выше,
и ангел Серафим, допивший свою порцию, подхватит эту мелодию в свои окровавленные ладони, и повиснет в воздухе, недвижимо и бесшумно,
и мы все прервём свой пляс,
и будем просто стоять и смотреть на него, открыв рты и приветственно взмахивая руками,
до тех пор, пока лейтенант Сидоров не смахнёт с ресниц набежавшую слезу, и не выстрелит ангелу, нарушающему порядок и будоражащему людские души, прямо в живот из именного «Макарова»,
и Серафим, сложив крылья, камнем упадёт на стеклянную крышу школьной теплицы,
которая брызнет во все стороны мириадами осколков,
брызнет,
брызнет и погаснет,
как гаснет спичка,
задутая нежными губами прекрасной и юной банщицы Баальбеки…