Самое смешное, что сам я до сих пор не ношу на улице мобилу. Мешает. Или шнурок давит на шею, или эта блямба висит на ремне и впивается в живот, когда садишься. Вы не подумайте, мобильник у меня есть, пятьсот шестьдесят восьмой филипс, я с ним выхожу в сеть по GPRS. Больше он мне ни для чего не нужен. У него и камера цифровая, и полифония-пиздофония, которая мне нахуй не сдалась, и цветной дисплей. Только мне всё это не нужно. Я по нему даже не звоню. Некому. И пеленгуют по нему как нефиг делать, тоже палиться неохота. Он у меня почти всё время выключен.
Если кому охота меня найти, он может прийти в универ. Но не факт, что я хочу его видеть. Если мне кто-то действительно понадобится, я найду его сам. Но это теперь бывает редко.
    По сути, это единственный телефон, который я сам купил, законно, в салоне «Диксис», с подключением. Парнишка-блондин внимательно изучал там мой паспорт, переписывал инфу обо мне и улыбался. Я ему тоже улыбался. И сам себе улыбался — не знаю, что на меня тогда нашло. Как будто пидора снимал на плешке, честное слово.  Смартфон надо было брать — ну да хуй с ним. Жлобский он слишком, я постеснялся.
    
Первым у меня был сименс. Дешевый, простенький. Стоил по тем временам штуки три в салоне.
    Тогда, три с половиной года назад, я подрабатывал «барменом» в китайском ресторанчике. Ну, китайский — громко сказано. Официантками у нас были дочка хозяина Севиль и две русские бабешки, зачем-то одетые в кимоно. Были и китайцы — повара Саша и Володя, мои однокурсники. Они едва знали русский, зато сделали себе паспорта с русскими именами-фамилиями и жутко этим гордились.  А хозяином был хачик. Азербайджанец по имени Тахир. Кандидат биологических наук.
    Работа у меня была там, мягко говоря, непыльная, зато и получал я мало, около пяти тысяч. Чаевых не давали вообще, жлобы несчастные, охочие до экзотики. Ну, и была им «экзотика». Я сам в этом ресторанчике старался не есть, покупал шаверму у метро. Потому что видел, из чего и как готовят Саша и Володя. Допустим, у ливанца в ларьке немытые руки, но он, по крайней мере, на вертел свой нанизывает свежую курицу, и тебе точно известно, что это именно КУРИЦА и ничего кроме нее. А я как-то раз случайно уронил в кастрюлю с соусом грязную тряпку. Думал, с меня за это вычтут. Они тряпку вытащили, с нее соус блестящий капает, блевотного цвета. Ну, думаю, щас всю кастрюлю выльют, а они: «Ницево страшного». Его потом целый вечер наливали посетителям, как будто ничего не случилось. Спасибо, хоть тряпку вынули…
    Про помещение я вообще молчу — нашли зассанный кошками и бомжами подвал. Предварительно кое-как его отштукатурили. Заткнули хавальник санэпидстанции. Поставили холодильники, столы, мойки и плиты — получилась кухня. Проводка ни к чертям не годилась, но Тахир дал на лапу пожарной инспекции. Ну, потом, собственно, из-за проводки их берлога и сгорела, сами виноваты.
    Для меня, студента Восточного факультета, эта интернациональная харчевня была личным оскорблением. Зал для посетителей украсили какими-то вазочками и икебанами, тоже непонятно зачем. Разрисовали стены драконами. Понавешали на стены вьетнамских циновок. А перед входом — два красных «китайских» фонаря с рынка и облезлые зеленые львы. Они с таким же успехом могли назвать свою восточную рыгаловку японским или корейским рестораном. Азеры, что с них возьмешь? Между прочим, Тахир просто божественно делал шашлык. На нем бы он больше заработал. Я сам до сих пор мариную мясо по его рецепту.
А посетители… Я ебу! Как на подбор. Приперлись в дешевую забегаловку, сели с барским видом, мобилу с пояса сняли — и на стол. Смотрите, мол. Как будто это охуенно ценная вещь, а сами они — Ромки Абрамовичи, владетели «Челси», не меньше. Вы можете возразить, шо-то типа: «С мобилой на поясе сидеть неудобно». Пиздеж! Особенно если мужик пришел с какой-нибудь бабешкой и хочет произвести впечатление. Если у него тараканы в голове — обязательно положит, на самое видное место. Им, недоумкам, не понять, что баба ценит дорогую вещь только в одном случае — когда эта вещь висит на ней самой. Мужики, какие же вы дешевки! Зажигалку еще, «зиппо» фальшивое, на стол положат и ждут, что она восхитится. И бабешка сидит, палочками в тарелку тычет, делает довольную морду, пока с этих самых палочек на колени себе чё-нить не уронит, на платье новое.
А я ржу с них и под стойкой листаю учебник по китайской грамматике. Весь его выучил от и до. Ну, и эти два китайских долбоеба с произношением помогли, они из Пекина учиться приехали, как раз то, что надо. Тоже постоянно со словарями сидели, зубрили русский. Готовили они отвратно, в основном жратвой занимались Тахировы племянники, а эти двое показывали, что и как.  
Ну и вот, как-то днем зашел один такой чисто конкретный пацан с нервной стареющей блондинкой. Плотненький мужичок, животик над летними светлыми брюками нависает, рубашечка бордовая с коротким рукавом. Не рубашка, а рудимент малинового пиджака, чесслово… Мобилу, естественно, на стол, сам изучает меню. Севиль в зеленом кимоно рядом стоит, зевает.
Мужик долго что-то выбирал, потом плюнул и заказал два пива. Два пива — это уже диагноз. Нет, я сам бы, конечно, не стал есть ничего из нашего меню, но хоть для приличия надо заказать что-нибудь для дамы. Щедрый мужик, ничего не скажешь. Купил бабе бокал пива — и ален делон ниибацца. Неотразимый. У тетки от тоски морду перекосило.
Выдул он свое пиво, оставил мокрый кружок на черной столешнице, подхватил бабенку под локоть и свалил. А мобила лежит себе и лежит. Полчаса лежит — никого. Севиль, когда стол вытирала, положила ее мне на стойку. Я подумал: «Если еще через полчаса не вернешься — хрен с тобой, чувак». А в рыгаловке нашей было почти пусто, и Севиль домой побежала, про комиссара Рекса смотреть. Они всей семьей снимали в этом же доме квартиру. Сказала: «Понадоблюсь — позвони».
Я сижу, читаю учебник по истории культуры Китая. За столиком в углу две девушки — и больше никого. Секундная стрелка дергается на синем циферблате кварцевых часов. Десять минут. Двадцать. На двадцать второй минуте я стянул с мобильника прозрачный чехол-гондон и робко открыл корпус. Ковырнул ножиком сим-карту.
Еле успел убрать — мужик этот на пороге. Один, без своей худосочной блондинки. Злой, аж руки трясутся. Сразу к столику, обнюхал всё, как пёс, под стулья заглянул. Кружит по залу. Я заметил, что ему джинсы велики – высовываются сзади из-под ремня. И рубашка вылезла, видна желтая полоска потного тела. На улице жарко было, наверное.
Ко мне подошел. Седоватый ежик на башке дыбом стоит. Морщит лоб, как будто там, внутри, идет усиленный мыслительный процесс. Выдавил:
— Молодой человек, я у вас тут мобильный телефон не оставлял? — Барабанит ногтями по дереву.
    Я пялюсь на его блестящий нос в черных точках и протираю пивной бокал:
— Нет.
— А вы уверены?
— Уверен.
    Мужик снова забегал по залу. Искал свой вшивый «сименс» еще минут десять, потом опять ко мне:
— Точно не оставлял?
— Точно…
— Блять… — сказал мужик упавшим голосом.
    Я пожал плечами, и он убрался, наконец.
    Его трубку я в тот же день сдал за штуку барыге у метро, и был очень доволен собой. Ночью меня стала мучить совесть: обокрал неимущего лоха. А на следующий день тот же самый мужик завалился к нам с новой бабой и новым мобильником, который был повыше классом, чем та мыльница. Раскошелился все-таки, когда появился повод. Снова заказал по пиву. Баба была тоже крашеной блондинкой, но пополнее, чем первая. На свои деньги заказала себе «судак в бомбуковом горшочки». Размазала ухажера, что называется.
    Этот мужик потом часто заезжал к нам с разными бабами на своей подержанной бээмвухе. Наверное, он считал себя настоящим мачо.
    
Следующий мобильник оставила девушка, это была тридцать третья «нокия» в корпусе с запахом кофе. Севильке он настолько понравился, что она сама пулей примчалась ко мне за стойку, выковыряла симку и радостно попросила:
— Подержи у себя, ладно?
    Милая девчушка. Незамутненная. И так, по детски: «Хи-хи-хи». Пританцовывает от возбуждения. Я думаю: «Попалит нас обоих, дурочка нервная». Послал Севильку домой, а с девицей той сам говорил. Девица чуть не плакала, мне стало ее по-настоящему жалко, я бы ей даже мобилу вернул, но не палить же хозяйскую дочку?
    И пошел у нас с Севилькой тайный воровской бизнес: один мне — один ей. Прямо наваждение какое-то. Такое чувство, будто в нашей рыгаловке мобилы сами прилипали к столам, чтобы подкинуть нам на карманные расходы штуку-другую. После десятой мобилы я уже принимал на ночь снотворное, нервничал все-таки. Вдруг кто-нибудь заявление накатает? И ничего, не накатали.
Севилька вдруг перестала ходить в кимоно. Тахир на нее теперь постоянно шипел, ему длина дочкиных юбок не нравилась. Настоящая азербайджанская девушка такое не носит и не красится. Он даже записал ее в какой-то ансамбль национальной песни и пляски, чтобы не думала о всяких глупостях. Иногда сидим с его семьей, празднуем что-нибудь, и он начинает ее уговаривать исполнить что-то. А Севилька стеснительная, жмется к стенке и глазками стреляет. Мне аж неловко становилось. И заметно было, что Тахир из-за меня так усердствует. Но танцевала она заебато, и голос у нее был хороший. Я потом на ее выступления ходил в «Ледовый».
Ну хули, диаспора у них богатая, могут себе это позволить — нанять спорткомплекс. И народу там в этот день было всяко больше, чем на матчах СКА. Огромное здание, полное радостных азеров, одетых в парадные шмотки. Я тогда прихуел от количества хачиков на квадратный метр и от того, что они выли на сцене, но высидел до конца, потому что рядом втиснулся Тахир. Переводил, что они там поют, и поминутно спрашивал, нравится ли мне. Тахир ласково звал меня «Саша-джян», это у них, как я понял, знак особого расположения. Нельзя сказать, что я от этого был в буйном восторге…
Он же еще заставлял меня за отдельную плату готовить Севильку к поступлению на востфак, это вообще была веселуха. Выяснилось, что родной азербайджанский она знает хуже некуда, потому что живет здесь уже двенадцать лет. Зато по-английски лопотала вполне прилично.
Племянники Тахира приехали совсем недавно и были чурки чурками, глаз на них отдыхал. Младшенький, к тому же, оказался настоящим педрилой. Худенький улыбчивый хачонок с трепетным взглядом больной кабарги. Тоже частенько паразитировал на мне — заставлял посылать электронные письма своим русским хахалям с «лав гей ру». Сам Фаиз набирал по слову в минуту и относился к компьютеру с большим почтением. Деликатно заглядывал через плечо и спрашивал, как делается то, как делается это. Я печатал под его диктовку длинные цветистые опусы, перемешанные со стихами. Ответы приходили заебатые: «А ты в риале такой же симпотичный как на фотках? А правдо что ты хачек? В рот биреш или только даеш? Ты любиш фистенг и стропон?» Не знаю, что бы с ним сделал Тахир, если бы допер, в чем дело. А так всё выглядело цивильно: мальчик осваивает компьютер.
Я эту переписку распечатал, вся группа над ней угорала. Настоящий бестселлер.
Какой-то лошок примерно в это время посеял раскладной «самсунг» с двумя экранами, такой в салоне по тем временам стоил четырнадцать-шестнадцать кусков. Вот тогда у меня под стойкой руки похолодели, а у Севильки карие глазищи закатились, как в обмороке. Хозяин трубы устроил скандал, когда спохватился. Начал гнать на бедную Севильку, и с ним уже разбирался папочка Тахир.
Надо сказать, Тахир повел себя достойно. Ну не мог он поверить, что его дочурка способна что-то спиздить. Севилька за столиком сидит, помаду размазывает, рыдает, губы трясутся. Платьице свое бежевое коротенькое одергивает, как будто кто-то смотрит на ее голые ноги. Этот мужик ей втирает, что если сама отдаст, он в милицию не заявит. Севилька уже ротик открыла, чтобы пропищать что-то, а Тахир ей:
— Молчи! Не унижайся! — Весь подобрался, как тигр перед прыжком. Зарычал:
— Вон отсюда! — Чуть по стенке чувака не размазал.
Слава богу, дочурка не дурой оказалась, а могла ведь признаться, семнадцать лет девчонке было.
Мужик убрался, а Тахир ему вслед плюнул и говорит:
— В жизни ни одной копейки не украл. Если у человека руки дырявые, это его дело. Да у нас, при Советском Союзе… — И еще полчаса распространяется о том, как мы, русские, не любим кавказцев.
А у меня под стойкой лежит пизженая его дочечкой мобилка, из которой я симку вынуть не успел. Включенная. Слава богу, никто на нее в это время не позвонил! И Тахир всё треплется и треплется, никак отлипнуть не может. Национальный вопрос его типа так волнует, комиссара бакинского. И никак его от бара не отогнать. Думаю: «Завали же свой ебальник, чурка старый, запеленгуют сейчас!»
Я тогда от страха сам чуть дуба не дал. А вечером голова кружилась от какого-то дикого восторга. Истерика! Эйфория, блять!
Эту раскладушку я отнес в занюханный ломбард, где не спрашивали, откуда взял. Неплохо приподнялся. Севильке хотел отдать половину, да она сама побоялась, что папаша найдет лишнее.
Дурочка была, конечно. Иногда подойдет к стойке и уставится влюбленными глазами или руку свою на мою случайно положит, или бочком заденет, проходя мимо. Или засмотрится, споткнется и поднос уронит. Я делал вид, что ни хера не понимаю. Еще не хватало — стать Тахировым зятем. А потом, как я уже сказал, у них кухня сгорела из-за проводки.
Тахир мне домой часто звонил, говорил, скоро снова откроет ресторан, в другом месте. Зазывал к себе. И в гости приглашал по-прежнему. Я ему дал ценный совет сделать «кавказский ресторан» — не бог весть какая гениальная мысль, но до него уже кое-что начало доходить. В городе меж тем открывались всё новые японские, китайские и корейские забегаловки, причем хозяева в них были сплошь азеры, которые не хотели выглядеть «хачами».
Я до сих пор думаю: что Тахир хотел себе доказать этим китайством? Жарил бы ты лучше свои шашлыки, Тахир-джян…



* * *

Может, вы спросите, почему я не взял один из этих мобильников себе? И не спрашивайте. Люди с мобилами меня БЕСЯТ. Особенно швальё, у которого на шее болтается охуенно дорогая мобила с нулевым балансом или одним баксом на счету. Это что, бриллиант, колье, орден, блять, чтобы его на груди таскать? У телефона есть одна основная функция: по нему разговаривают. Разговаривать можно по любому, самому дешевому мобильнику. Некоторые его используют как калькулятор, радиоприемник, фотокамеру или играют на нем — делать людям нехуй, я считаю. Но ладно, это хоть нужные функции.
Но когда, блять, они еще шлют какие-то дебильные эсэмэски на какой-то лоховский номер, закачивают картинки, песенки в стиле «черный умер» и прочую поебень, я уже начинаю сомневаться в их умственных способностях. Еще эти разноцветные футляры у девчонок и украшения, бля, цацки на телефон — это ж ебануться можно. Обезьяны хуевы. Папуаски с бусами.
Им же больше ГОВОРИТЬ НЕ О ЧЕМ! Встретятся и начинают трепаться о достоинствах своих трубок, имбецилы несчастные. Обсуждают всякие аккумуляторы, камеры, флипы. Дизайн им еще подавай: ЭТО стильно и прикольно, а вот ЭТО не стильно и отстойно. Ну, а когда по мобиле говорят о мобиле, это ваще аут. Тушите свет.
А есть такие телки, которые вследствие природного скудоумия даже про мобилы рассуждать не могут. Звонят каждую минуту своему парню и блеют: «Алёёёёё…. Привееееееет… Это яяяяяя… а что ты сейчас делаешь? А я? Ничевооооо… даааааа… Я тебя люблю… А ты меня?.. А почему?..» Как будто человеку больше нечем заняться. Я таких овец уже через неделю посылаю, чтобы не заебывали. А потом сопли, слезы, истерики и вечное «ты меня не любишь».
Когда мужик при мне достает дорогую мобилу и демонстративно подносит к уху, мне хочется выбить из его рук это говно и врезать так, чтобы он оглох. И я из принципа не буду носить то, что носит это жлобьё, швальё и мудачьё!

* * *

После восточной рыгаловки я устроился в пидовню. Это я его так окрестил. Был это обычный ночной клубешник для среднего класса, где показывали женский стриптиз без разных там извращений и отклонений. Не хочу говорить, как он назывался. Работал я там, конечно, барменом. Угадайте, что я там наливал? Правильно, пиво! Потому что среднестатистический русский парень скорее отсосет у пидора, чем купит девушке что-то более цивильное. Она, конечно, начнет выебываться по поводу разных там коктейлей, вин, ликеров, соков, мартини. Но кончится всё пивом, орешками  и перетрахом в туалете. А если девушка не даст, он еще будет жалеть, что проставился. Он уверен, что имеет право перепихнуться за это жалкое пиво.
Ну и мобила, конечно. У каждого парня — по мобиле, у каждой девки — тоже. Желательно с цветным экраном. С камерой, чтобы друг друга фоткать. Идиоты, бля… Его ведь даже не слышно — музыка играет так, что я глохну к утру.
Русский студент не пожидится потратить пять-шесть штук на трубу, но его жаба задушит, если пиво стоит больше восьмидесяти рублей. Нищая шваль!
У него на счету один доллар или вообще ноль с копейками. Говорит по четыре секунды — жадный, падла. И не надо ля-ля в стиле «мальчик не зарабатывает, потому что учится». Ему ЖАЛКО потратить на тебя лишние десять-двадцать центов. Он будет изводить тебя, выдавая по слову в минуту. Не уложился в четыре секунды — истерический припадок, как будто ты жируешь за его счет.
Почти у всех мобила болтается на шее, чтобы ее было лучше видно. Как фаллический символ, блять… Он же вибрирует. Помню, тогда в Таиланде у какой-то бабы мобила застряла в жопе, когда она развлекалась со своим узкоглазым ебарем. Я смотрел на дискотечных обезьян и представлял, как они имеют друг друга мобилами в жопы и пёзды.
Платили там побольше, да и тырить было негде. С официантками я не дружил, так что от них ничего не перепадало. Потом познакомился с одной шустрой уборщицей. Тетка лет пятидесяти, Наталья Валерьевна. Высшее образование, а туда же. Она снимала мобилки у пьяных, спящих и обдолбанных, а я их прятал и продавал.
Интеллигентная женщина! Как-то сказала, что ее бесит звук телефонного звонка с вибрацией. Она себя ощущала, наверное, эдаким мстителем, который избавляет мир от буржуйской мобильной заразы, делает его чище и благороднее. А может, ее злило, что у каждой собаки теперь есть по мобиле.
Однажды ее все-таки поймали за руку, когда она внаглую шарила в сумке какой-то пьяной девицы.
Я тогда сел на измену. Не открывал дверь, если никого не ждал, не отвечал, когда звонили по городскому. Заглядывал в глазок, прежде чем выйти из квартиры.
Снилось, как эту уборщицу вместе со мной заталкивают в ментовоз.


* * *

Я надолго с этим делом завязал. Решил, что нафиг не нужен такой экстрим.
Сам не тырил в это время, негде было. Я же не камикадзе, как некоторые. Видел я таких.
Ехал как-то в маршрутке — девушка залезает. Рожа широкая, рязанская. Волосы крашеые свисают на лоб белесыми прядями, как у болонки. Туфли на шпильках. Дешевка на понтах, короче. И постоянно треплется с кем-то по своей раскладушке. Оглядывается по сторонам торжествующе: наверное, только вчера купила. Просто заебла за эти полчаса: «Алёёёёё… дааааа… в маршрутке сейсчас еду… ну, как там девчонки? Дааааа… ну, ладненько… Алёёёёё, Вадик? Ха-ха-ха! Ну, как ты там? Чё делаешь? Аааааа… А-та-тат! Ну, класс! Чума просто… А я щас в маршрутке еду… дааааааа… Ну, ладненько…»
Тариф дешевый, вот и пользуется.  Все остальные пассажиры на нее уставились как на врага народа. Молча сидят и закипают.
Убрала свою адскую трубку в сумочку — я чую, номера у нее кончились в списке. Хоть бы почитала что-нибудь, овца тупорылая. А с ней рядом сидит парень. На меня похож — волосы русые, нос курносый, глаза голубые. Истинный ариец. Ворот рубашки расстегнут из-за жары, обмахивается газетой. Эта рязанская овца в окно смотрит, кемарит, глазенки мутные. Ресницы слиплись от туши — спящая красавица, мля. Парень прикрылся газетой и шурует в ее сумке.
Главное, все это видят. Нас трое на переднем сидении, один сбоку. Все четверо поняли, в чем дело. Переглянулись. Хоть бы кто сказал. Дождались, пока этот парень выйдет, а потом наслаждались концертом.

Год ничего не тырил, потом снова началось. За пивом пошел как-то вечером. Автостоянка у супермаркета почти пустая, и тут подруливает «хаммер». Не машина, а вызов обществу на четырех колесах. Ну не бывает такой машины у честных людей. Личный шофер, все дела. Мужик вылезает в помятых шортах, весь из себя простой как валенок. Только шорты эти мятые от Хьюго Босс. Дверцей зацепил мобилу на поясе. Слетела, мягко шлепнулась у заднего колеса. Он бы и не заметил. Я завопил:
— Вы телефон уронили! — Не знаю, что на меня нашло. Мог бы просто взять себе, этот мужик даже не оглянулся.
Я ору:
— Мужчина, вы телефон уронили!
Он вперед чешет еще быстрее. Так я подобрал мобилу, догнал его, по плечу хлопнул:
— Слы, чувак, бля!
    Он:
— Я тебе не чувак!
    Мобилу протягиваю, а он отмахивается. Псих какой-то. Я ему уже насильно трубу в руку сую.
    Он остановился, вылупился как баран на новые ворота:
— Чо надо?
— Ничо, пошел нахуй, кретин!
— Сам пошел! — И тычка мне локтем в морду.
    Бесявый мужик попался. Теперь думает, наверное, что я его обокрал. А шофер наблюдал и ржал в кулачок.
    Если чувак на «хаммер» заработал, ему эта мобила, в общем-то, похуй. В глотку бы ему этот аппарат забил, вместо виброхуя! Жри, обмудок!
    Его «самсунг» я загнал и решил, что теперь ТОЧНО завяжу.

Ну, и опять сорвался. Снимал мобилы с заднего кармана у парней в метро. Была у них дурацкая мода — таскать мобилу на жопе. Словно подарить хотели.
Когда руку тянешь к чужому добру, у тебя почти оргазм. Выброс адреналина как от прыжка с парашютом, кровь в висках колотится, ладони холодеют. Стоишь не дыша. А когда ты уже в безопасности — радость, радость, радость!
Если парень чувствовал шевеление, я ронял телефон на пол, как будто он сам слетел в давке. Стоял обычно у дверей, чтобы сразу выйти или, наоборот, остаться в вагоне. Мобилы у них были хуевенькие — дешевые «сименсы» и «нокии»
    Что самое смешное, я тогда уже уволился из клубешника и работал в китайском консульстве. Получал не то чтобы много, но и не бедствовал. И знал, что если поймают, могут посадить. Всё я прекрасно знал. Просто не мог удержаться. Как будто сами себя предлагали.
    У одного заприметил на жопе синий «алкатель». Поезд уже к станции подходит, я запускаю руку вниз. Аккуратно зацепил, снимаю. Он держится за металлическую перекладину наверху. Майка коротенькая, задралась, джинсы еле держатся на бедрах. Темнеет ложбинка меж ягодиц. Тут до меня доходит, что мальчик без трусов. Чувствую его пальцы на своей руке. И он, ласково так:
— Отдай.
Игривый, падла. Хорошо, баба какая-то заметила, заорала на весь вагон: «Как вам не стыдно, молодые люди?!!!»
Еле отбился. Парнишка этот за мной до самого консульства шел, названивал в рабочее время. Рассказывал о себе, как будто мне было интересно.
У малолетки оказался другой бзик — пидарок обожал следить за парнями, воровать их вещи, желательно ношеные и пропитавшиеся потом. Рылся в мусорных мешках, подбирал гондоны, выброшенные из окна. Фетишист, короче.
Застал его с отмычкой у своих дверей и понял: сам-то я клептоман. Ничем не лучше. Обрадовать решил — снял влажную футболку и протянул ему. Не взял. С тех пор я его ни разу не видел.
А потом я совсем сошел с катушек. Нервничал перед госэкзаменом. Ехал в метро. Вижу — девчонка-подросток с мобилой. Хачовка. Треплется, сучка. Голос блядский — убью, мразёвна, мармозетка рыночная! Хихикает над кем-то, манерная тварь. Надо мной, блять!
Я у нее это говно выхватил и разбил о турникет. И башку ее тупую об пол ёбнул.  
Ну, вся хуйня, потолок перед глазами, руки в серой форме, ботинки, шпильки, кроссовки. Кровь на полу, под ухом визг.
И чей-то голос:
— Она у него телефон хотела украсть!
    Лежал так и смеялся. Счастливый.