На сцене студенты-филологи отчаянно изображали бруклинских наркоторговцев. Потряхивали гитарами и галстуками, накинутыми на голое тело. Один даже нарисовал фломастером татуировку на груди. Иероглиф с упаковки китайской бытовой техники.
Я знаю, чем кончаются такие вечеринки. Мы будем ещё около часа гипнотизировать друг друга. Она заслонятся перьями сизого дыма. Я под столом робко трогать её коленку. Потом она вопросительно посмотрит на меня и пойдёт в гардероб. А куда я её приглашу? К жене в кровать? Завтра понедельник. Ещё немножко поиграем в дуэль самолюбий и расползёмся по колыбелькам.
Электронное табло отображало реальность, как счёт проигравшей команды 0:1.
Она вылепила из окурка авангардистскую статуэтку. Нежные пальчики без орлиных наростов. Не люблю длинные ногти, как всё искусственное.
- Слушай, а что если отойти от условностей?
- Точнее.
- Купим гандонов. Зарядим мотор. И поедем к тебе. Будем ибстись до рассвета. Только уговор, без угрызений совести.

Мы познакомились час назад. До этого она рассказывала мне о последних годах Брейгеля, а я поминал всуе Жиля Делёза. Пощёчина? Слишком архаично. Подожду какого-нибудь ноу-хау в стиле космо.
Цифры на табло медленно менялись. Она смотрела не мигая. Медные волны волос. Распахнутые настежь ресницы. Слегка припухшие губки, рождающие слово. Дымок умирающей сигареты.
- Поедем.
Она взяла сумочку и спокойно выбралась из-за стола.
Мы начали сосаться уже в такси. Шофёр хмыкнул и переключил радиостанцию. Запел Джо Дассен. Я был им благодарен. Обоим.
Хорошо, что кофточка оказалась не на молнии. Пуговки ускользали из пальцев. Бархатные мячики подрагивали под моими ладонями. Брюки стали малы.
Таксист выбрал из протянутой руки нужную сумму. Она потянула за собой сумочку, я, задницей, захлопнул дверь. По лестнице мы поднимались, не отлипая друг от друга. Кажется, пару пролётов, я нёс её на руках.  
Возле двери она оттолкнула меня, вставила ключ. Шепнула мне на ухо:
- У меня регулы.
Всегда мне казалось, что уж хорошую-то шутку оценю в любое время. Тест я не прошёл.  
Теперь я хлопал глазами, как счётными карточками.
- Всегда у меня так, - я же ещё извинялся.
Сумка шлёпнулась на кафельный пол. Люминесцентная лампочка озорно подмигнула. Медные пряди пощекотали мне нос. Потом она исчезла из поля зрения. Чтобы снова её увидеть мне пришлось слегка наклонить шею. Она трогательно улыбнулась. Звякнула пряжка ремня. Скречем, вжикнул зиппер.
Тонкая акустика ночного подъезда. Желудочное урчание мусоропровода. Скрип выбитой рамы. Из свидетелей – луна. Завзятая вуаеристка нахально пялится в окно. Чтобы ключи не звякали, я зажал их в кулак. Ждал, когда под закрытыми веками начнут лопаться разноцветные шарики. Коньяк в жилах, отчаянно боролся с нарастающей волной возбуждения. Долго, но напрасно. Волна прорвалась и брызнула осколками перламутрового джема.

Долго сидели на кровати. Не раздевались. Темнота заставляет шептаться. Разговор: «Ты только не думай… А я и не думаю». Неблагодарное занятие. «Я не такая… И я, если честно». Кто бы спорил.
Каждый раз удивляюсь. Что во мне хорошего? Бегемотские складки на боках. Даже на спине медвежья поросль. Морда потерявшегося бульдога.  
Нас снова клеил сладкий сок. Только руки не находили места. Пластунской разведкой пальцы нырнули под резинку. Крошечные гофры на животе. Шёрстка. Жаркая влага.
То ли срок вытек. То ли страсть погасила гормональный шторм. Обошлось без крови. Ох, и узкая же она. Не скажешь, что родила. О гиппопотамах пришлось забыть, сейчас во мне жила игуана.
Из-под клокастой чёлки облаков бельмо луны.    
Не знаю, почему со мной женщины откровенничают? Может, потому что я их слушаю. Мне действительно нравиться. Особенно после секса. Успокаивает. И кроме… У них всегда разные истории. Не то, что в мужской курилке. Рыбалка, баня, армия.
- Дочке три года. У мамы оставила. Пришлось уехать. Чего у нас там художнику делать? Хотя и здесь… Костик к нам в контору на днях заехал…
- Меламед?
(Он то нас и познакомил).
- Ага. У нас там подвал. Крысы бегают. Растворителем воняет.
- Извини, прослушал, а ты чем занимаешься?
- Да хрень разная, растяжки, рекламные щиты. Дышишь дрянью всякой, а денег – хуй, да и тот не натуральный. Как в воронке знаешь, сверху много, а внизу еле капает. В общем, до нас не дотекает.
Меламед приехал по своим партийным делам. Он же «единоросс» теперь. Волокжанин его «великороссом» дразнит…
- Он же в СПС был?
- Не-е-ет, давно уже. Короче, заходит в наш погреб. Посмотрел на разводы, ботиночки свои лакированные поджимает. Потом мне Вика рассказывает, он там с кем-то обсуждал: «Она же художница, вы знаете? Она же картины пишет…». Удивлялся всё.
Она вышмыгнула из-под одеяла. Подогнула коленки, как аист. Щёлкнула резинкой на бёдрах. Пока она бегала в ванную, я взял её мобильник. Извиваясь, как личинка под микроскопом, что-то бессвязное врал жене.

- Муж сидит.
- В смысле?
- В прямом. История абсурдная. Да, у меня вся жизнь по Ионеско. Я офицеров никогда особенно-то не любила. Знаешь, есть девочки, из серии «выйти замуж за капитана». Пасутся всё время возле военных училищ. Мы случайно познакомились, у приятелей на даче. Потом и узаконились. Родила уже без него.
Был у нас в городке, Валера Меркин такой, по кличке Корешок. То ли наголову худоватый, то ли так, по жизни, с чудинкой. Ещё и гомик. И вот за домом у нас в брошенной котельной… Приволок туда знакомца. Мужчинку. Тот дёрганый какой-то. С зоны, недавно вернулся. Ну, не знаю, по какому случаю сошлись. Может, выпить вместе надумали. Пригубили. Корешок предложил у зечка у этого в рот взять. Тот, видно привык к суровым мужским ласкам. Согласился. А муж мой как раз в это время мимо проходил. Слышит, кто-то орёт в котельной благим матом. Залетает. Смотрит, такая сцена коленопреклоненная. Видимо, челюсть у этого Корешка свело, или нервный тик. Защемил он, одним словом, паренька у самого основания. Муж мой – боксёр - человек действия. Реакция хорошая, а с аналитическим мышлением не важно. Врезал гомику в висок. Тот отцепился и лежит не дышит.
- Убил?!
- Да, нет. Откачали. Первая группа инвалидности. Моему боксёру – шесть лет.
- Разводиться не думаешь?
- Зачем ребёнка сиротить.
- Домой часто мотаешься.
- Иногда. На выходные. Эх, сука я, а не мать. Бросила ребёнка.
- А чо? Лучше бы домой кобелей, вроде меня, водила? Чтобы дочка слезы хлебала, а бабушка ей рот затыкала.
- Сколько опыта…
- Безотцовщина.
Я погладил её тёплый животик, поскрёб шёрстку на лобке.
- Не надо. Я сама.
Моя тактичная попытка сопротивляться, была подавлена.
- Я хочу.
Живот щекотали локоны цвета талой меди. На тёмном занавесе век взрывались разноцветные шарики.

На работу я опоздал.
- Соизволили всё же явиться, - съязвил редактор. - Мы уже заждались.
Я экранировался от его остроумия наушниками и полез в Интернет. Новостийные сайты открывались, как раскладушки. Поджоги, инцесты, массовые беспорядки. Скинул под столом боты и втиснулся в офисные тапочки. Выжатый, как вчерашний презерватив. Я блаженно смотрел сквозь экран. На сетчатке глаз таяли вчерашние фейерверки.
За окном покачивались ветки. Чёрная птица, брезгливо выпятив нижнюю часть клюва, обзирала окрестности. Наблюдая, как вечные деревья медленно, но верно прорастают сквозь закопчённые трубы и потрескавшиеся дома. К небу. Где живёт птица.