Тишина и усталость живут в моём доме, шелестят страницами забытых книг, прячутся в пыльном ворсе ковров, капают нудными, привычными уже каплями из некрепко закрученного крана. Они принимают разные обличья, претворяются иногда другими вещами, я ведусь на их обман и начинаю верить в миражи, созданные ими. Но потом разноцветный дым рассеивается – и я вижу их ясно, как вот этот стол, например, или как собственные руки на клавиатуре. Я расскажу вам о своей усталости сегодня, а потом, как-нибудь позже, может быть, о тишине.

Иногда я устаю очень сильно. Устаю так, что, когда разбитая маршрутка тащит меня через пробки в сторону дома, единственная моя мысль о том, что хочется сейчас войти к себе, скинуть ботинки, умыть лицо – и уронить голову в чьи-нибудь пальцы. Мне не надо ни глаз, ни губ, ни лица, ни тела, ни души, просто потому, что и сама я, кажется, не обладаю более ими. Поле моего зрения сокращается до узкой полосы прямо перед собой, губы, помимо моей воли, брезгливо кривятся, я чувствую, как лицо оползает бесформенной маской, не имеющей никакой схожести с человеческим, тем более женским.

Тело… Усталость бродит по телу, она разливается ядом где-то в пространстве между мышцами и кожей – пока сидишь неподвижно, или медленно идёшь – можно даже забыть о ней на время. Но одно резкое движение, и она впивается едким соком в плоть, заставляя её неметь и болеть, и сопротивляться любому усилию.

Душа… Какая там душа. Мне всё становится мутно-безразлично в такие минуты, и в такие часы, в такие дни и недели.  Мир подёргивается серой пеленой, примерно такой же, как оставляют после себя неисправные «Икарусы» – и такой же удушливой.

Хочется только одного – добраться до кровати и лечь. Но, когда вожделенная, казалось бы, цель достигнута – сонливость оборачивается очередной химерой. Усталость становится у изголовья, мнёт и комкает подушки, заставляя жёсткие углы впиваться в щёки, а тело делает таким тяжёлым, что рука, ненароком попавшая под него, мгновенно начинает затекать и становится совсем уже лишней и ненужной. Вместо блаженного забытья мир вокруг наполняется шорохами и стуками, скрипом, гулом, позвякиванием – и обрывками прошедшего дня. Голоса, лица, цвета и запахи сливаются в тошнотворный водоворот, гигантская воронка которого затягивает тебя в самый эпицентр, где нет покоя и отдыха – только вечное вращение, мельтешение и неотпускающая суета.

Тогда я встаю и иду на кухню. Тёплый чай и сахар – вот лучшее лакомство для моей усталости, иной пищи она не приемлет. Сонливость уходит прочь, и только беспокойное, требующее выхода отупение остаётся коротать со мной послеполуночные часы. Тогда я стараюсь занять себя такими делами, которые в другое время скучны и оттого часто игнорируются. Я мою посуду, потом долго перебираю и переставляю кастрюли и крышки в столе, сковородки в духовке, компаную по-новому масло и соль у плиты. Хорошо ещё разбирать бумаги в такое время. Всё, на что обычно не поднимается рука – вроде детских рисунков и записок о прошедших любовях – всё это становится абсолютно очевидно ненужным и бесполезным. В мусор, в мусор! Выкидывание того, что было когда-то дорого, странным образом умиротворяюще действует на меня, добавляя к тусклому дурману усталости свежее,  легонько покалывающее чувство вины и мысль о том, что завтра я об этом пожалею.

А потом наступает момент, когда невыносимо хочется поговорить с человеком. Хочется разговора, но не того бессмысленного перечисления людей, предметов, событий и действий, которыми заполнены мои дни до отказа, и даже не тех забавных экспериментов над словами, что развлекают меня в редкие минуты общения с теми, кого я привыкла считать друзьями. Хочется поговорить о сути вещей и явлений, попытаться проникнуть за зеркальную поверхность бытия и окунуться в глубину жизни, хочется не называть просто чувства и мысли, а искать их причины, выяснять их свойства, спорить об их значении. Хочется коснуться до чужой души обнажёнными крыльями своей, коснуться – и почувствовать ответное движение, ощутить биение живого сердца в другом существе. И открыть ему навстречу своё, без страха и без оглядки, не заводя книгу учёта взаимных любезностей и уколов.

Мне хочется свободы общения с другим человеком. Свободы от необходимости врать, придумывать ложь, замалчивать правду и превращать её в ложь, чтобы она казалась правдоподобнее. Мне надоело изобретать всё новые и новые увёртки и отвлекающие манёвры, надоело придумывать бесполезные декоративные сущности и лепить их на то, что просто и понятно – а потому неприемлемо среди людей.  Надоело вечно мириться с тем, что прямая дорога ведёт в никуда, надоело обманывать саму себя, чтобы укрыться от прямого попадания.

Я устала, я так устала, что устала даже быть усталой. Хочется… Нет, не хочется. Раз за разом, как наступающее наводнение, подкрадывается ко мне равнодушие, лижет холодными языками ноги, тёмные волны поднимаются всё выше и выше, отхлынут иногда – но только чтобы собраться с силами и накатить на меня пустотой, отсутствием, ничем, небытием… Я пока ещё стою, пока ещё борюсь с этим безжизненным прибоем. Не в силах уйти, я наблюдаю заворожено за неизбежностью собственного исчезновения.

Много ли ещё осталось? И что там, за кромкой? Каким будет бытие после того, как перейдёт грань небытия? Вам интересно? А я слишком устала, чтобы интересоваться.


Хотя возможно, это просто весенний авитаминоз.


Ваша,

ego (mudachka).