Надеяться на судьбу сложно. Что там у неё в голове. Женский род, это как диагноз. На логику можно не рассчитывать.

Зачем я метусь с этим странным человеком по ночному городу. Прикрывая ресницами от колючих лучей распухшую алыми жилами сетчатку глаза. Фонари – мои ангелы-истребители. Почему мне не сидится на месте? Да потому, что зудит открытая алчущая дыра.
Человек, какой-то странный. Ну, вы только послушайте:
- Вышел из СИЗО. Срок уже, считай, рюкзаком за плечами болтается. Надо валить, пока не закрыли. Суда ждать не стал. Кинулся в Москву. Народу много, как впечатлений в лунапарке. Думаю, пропаду тут на время, со своим нехитрым багажом знаний. Пока те, кому я нужен, моё местоположение на карте устанавливают. Осел на тихой хате, чтоб не мельтешить. Райончик спальный. Такие же ратаны, трое со мной, которые сквозь крупную сеть ушли. И вот мы там неделю висли. Спида полны карманы. Кирпич в ноздре раздавишь и втыкаешь на нить накала. А потом гонки. Всю чернуху, что внутри накопилась, вываливаешь. Как гудрон на белую стену кухни. Ни с кем так не разговаривал.  

Вот такой человек. В здравом уме, попёрся бы я с ним на другой конец города? Но, нужда заставит. Так же и с Алексом вышло. Я его не видел, наверное, с полгода. А тут, перед Новым годом дело было. Бреду мимо остановки общественного транспорта, а думаю об индивидуальном. В общем, о челноке, чтобы на космическую орбиту прыгнуть. Праздники. Хотя сначала думал, не буду больше дуть. Так на чистяках в Новый год и заеду. Не судьба. Кент ещё этот со своими историями стрёмными. Ну, как было не повестить на такую экзотику? Кстати, шмаль то мы с ним вырубили приличную. В нашем городке такую не вот сыщешь. Два бокса таджикских шишек. Сухи-е-е-е-е-е.
Теперь сшибаю верхушки снежных барханов. Вчера добил последний бокс. Окрик:
- Ван, бля!
- Бля! Алекс?
Ну, где ещё в нашем захолустье автор может встретить своего героя. Конечно, у пивного ларька.  

На самом деле, Алекса, кроме мамы – православной пенсионерки, никто по имени не зовёт. Весь его бэкграунд в имени. Хотя – Момент – это не имя, не кличка и не брэнд. Это биография. Момент любит смотреть фильмы, даже те, над которым вчера уже отсмеялся. Всё равно содержания не помнит. Токсик наркотик. Чего вы хотите?  

- И не включай ты только этого ебучего Тома Йорка. Не могу я этого гнуса яйцеголовго слушать, – я привередничаю. Автор, хуле. Мне можно. - Поставь чё-нить нормальное, там сайко, или ой, желательно, голландский.
Момент словно книжки раскрывает одну за другой кассеты приятных цветов светофорного триколора. Блэк Ухуру, Марлей и Тош, Израэл Вайбрейшн.
Классическую музыку Момент не жалует, ему зимой на голову сосулька с филармонии упала.

Сошлись на Скаталайтис.

Я в гостях у Момента второй раз. Молюсь, чтоб третьего не случилось. Живёт Момент на Покровке. Место – преждевременная путёвка в ад. На днях у него в подъезде завалили мужика. Иссиня-жёлтый человеческий корпус три дня лежал под ступеньками. На первом этаже из окна в разлив торгуют самогоном. Через дорогу был точкарь. Банчили белым. Сейчас, кажется, прикрыли. Местные съехали на трамал. Кроме того, Покровка – единственное место в городе, где до сих пор собирают общак для «зоны». Весной, словно воробьиное ожерелье на проводах, на трубах сваленных на окраине микрорайона собираются откинувшиеся зеки и пересчитывают друг у друга купола. В общем, те ещё раритеты.
- Слушай, ты меня только проводи потом? – стаскивая ботинок, предупреждаю Момента.  
- Да ладно, чё ты трясёшься.
Не то, чтобы я побаивался. Просто не люблю гулять в незнакомых местах. В первый мой заезд на Покровку, прошлой зимой, случай такой вызрел. Путаюсь я в частном секторе. Карабкаюсь напрямки по сугробам. Гляжу, замаячили знакомые двухэтажные бараки. Тут выруливают из-за штакетника двое. Мужики лет под сорок. Трудовой стаж на фалангах пальцев синим выбит.
- Э, парень, десяточкой не выручишь?  
С полной головой сладковатого дыма, в незнакомом районе, ночью, только такие диалоги и вести. Как, герой советской комедии, нечленораздельно мычу и мотаю головой.
- Ты чё еврей?!
Понятно, что любой ответ на этот вопрос их не удовлетворит. Самое верное - проглотить язык. Вместо этого, вполне логичным мне кажется объяснить им, что работаю я в фирме – «Русский клуб», и, что понятное дело, людей с непроверенными паспортными данными в такой организации держать не станут.
- Тем более, что занимаемся мы рекламой «Кока-колы», - бросаю я неопровержимым аргументом. Но, несмотря на природную близорукость, по каким-то невербальным признакам, догадываюсь, что только укоренил случайных знакомых в правильности их подозрений. Обескураженные открывшейся истиной, они отстают.    
До Момента я в тот раз так и не добрался. Я, конечно, люблю инъекции адреналина, но не до такой же степени. Кроме того, расставшись с похмельными страдальцами, я по инерции продолжал им что-то доказывать, машинально ускоряя шаг, и забрёл в такие пустоши, где потерялись бы и коренные обитатели Покровки.
Случайно попавшийся мне курсант, закрываясь от метели высоким воротником шинели, следил за моей сбивчивой тирадой, как за игрой напёрсточника.
- Я в город так попаду? Да? Выйду к остановке? – махал я рукой за спину курсанту.
- Да, - кивнул он, и двинул перчаткой, как указателем прямо по курсу, -  только остановка – там.

- Момент, я в вашем лабиринте заплутаю, - наконец-то меня приютил диван.
- Да, провожу, главное не залипнуть.  
Ну, вот зачем я сюда попёрся? Сомненья терзают душу, как будто кто-то норовит, свежую газету превратить в мягкую туалетную бумагу.  
Осматриваюсь. Узкая комната, толпой не сядешь. Куцый диванчик, поджимаю ноги с ледяного линолеума. Напротив кроватка, застелена старомодным ковриком с оленями. Треснувший комод с дистрофическими рёбрами криво выпирающих полок. Тяну шею, как перископ. На истерзанной клеёнке стола – книга. Пытаюсь рассмотреть название – «Справочник атеиста». Посвистываю. Обложка прикрывает наполовину вырванное нутро. Вот из чего Момент завертухи крутит. Вслед за мной название изучают образа, притулившиеся на верхушке комода. Оклад из золотой фольги негодующие рикошетит электрический свет. Всех украшений в комнате – фотокарточка в гламурной рамочке – Момент в обнимку с Моралесом. Хозяин человек духовный – растаман. Других ценностей в комнате – нет. Не считая газеты с химарём, которую Момент только, что разложил на плюшевых оленях, готовых унести нас в прекрасное далёко.

Теперь беседа тянется без суеты, как нить на прялке.
- Стоим возле ларька на Низах, там круглосуточно. Калабус, Тухлый и я. Стоим, смеёмся с этикеток. Едва держимся. Под ногами лёд. Держимся только на тоненьких ниточках позитива. Пацифизм полный. И тут из-за ларька, застёгивая ширинки, выруливают четыре быка. Ссали. Один мужик, уж под сорок, ещё трое ибланов – за двадцать. Пьяные, но на ногах стоят крепко. Самое боевое настроение. Прелюдия к теме: к кому бы доибаца. Отмечают длинный хайр Калабуса и понеслась: «Неформалы».
- Быля-а-аь, деревня! – я топорщу кожу скул желваками.  
- Были бы там Бульдозер или Штык, была бы бойня, а так нас бы там просто положили, как детей. Мы стоим, никто даже не рыпается. Ни ответить, ни в стойку встать. Улыбки в пол-лица, хуле пацифисты на выгуле. Не отдупляемся. А они уже прыгают возле нас, кулачками воздух взбивают, как миксеры. А для нас на льду устоять и то проблема. Покачиваемся на сладком дымке, как куколки на ниточках.
И тут. Вот когда порадуешься за нашу милицию, спасибо ей скажешь. Выруливает из-за угла «бобик». Из него выскакивают: двое в форме – ППС-ники, а трое в штатском - опера. Потом уж родилась идея, что они с какого-то неудачного приёма возвращались. Посему – злые. Как они начали быков метелить. Одного зубами об ларёк. В щепки. Не ларёк, ебло. И зверствовали больше те, что в штатском. Быки аж взмолились: «За что нас, мужики?».
- Заткнись, сука!! – опер орёт и джигу у него на рёбрах пляшет.
А Тухлый стоит, так сосредоточенно смотрит, и сдержанно подсказывает:
- Правильно, ебошьте этих уродов.
Менты покидали тела в «бобик» и уехали. А мы тут же за ларьком дунули ещё косого, взяли пива и пошли Новый год допразновать.

Угомонив пляску живота, и вытирая слёзы, я пытаюсь оппонировать:
- Штыку ты зря комплименты сыпешь. Мы тут виделись. На новый год, они с Семитом пошли за вином в три часа ночи. В круглосуточный. Семит, эстетсвуя, напялил какой-то красный махровый берет. Возвращаются, у Штыка – бардовое пятно на штанине, у Семита ссадины на виске и через переносицу. Встретили двоих. Ну, ты скажи, что за ибланы, под Рождество, в три часа ночи, выходят погулять с резиновой дубинкой и ножом? Штык с Семитом от них кое-как отбились.  
- Нет, у Штыка – это карма, - проронил сдавленным голосом Момент и выпустил, не удержав, колечко дыма. - Он и накануне в Москве схлестнулся с кем-то. В Питере хачи старшего брата Семита отпиздили. Штык на взводе. Пересеклись не с теми людьми, у них и завертелось.
- Говорят, каким боком ты к миру поворачиваешься, таким и он – к тебе.

Я знаю, мне главное убиться, чтобы не видеть тупых водянистых глазёнок, над которыми на мятом каракуле или шерстяной вязи обязательно карячится какая-нить рудиментарная блевотина – двуглавый герб или трёхпалая лапка ебучего Адидаса. Таким ебенятам не понять, как в убогой квартирке оказались респектабельный мудак с дорогим кейсом и татуированный иблан. Хотя это ведь одно и тоже. Почему? Об этом и заводим беседу, по вечному кругу, как старый патефон.

- Ну, на хера опять? Ты, же всё про эти движения знаешь. Зачем?
- Если у тебя есть эта дыра, её не заткнёшь, - локтевые сгибы Момента покрыты ржавыми пятнами прямых попаданий стального жала.

Знаю. У меня такая дыра есть. Просто я торчу на другом. Ощущения, впечатления, события нужно закачивать в эту шахту, чтобы не подыхать на отлучке. Не отлучиться от жизни. Когда во мне взбивается этот коктейль, я дышу в полную грудь. Лёгкие поют, как мех пайпа. И вершины истинных событий на ласковых боках несут мелодию к растопырившим уши облакам.  

- Валить тебе отсюда надо? – я снова о Моменте.
- Да я знаю. Говорят, нас сносить скоро будут. Боюсь, только загонят…
- Куда? – меня пробивает на ржач. Даже моей фантазии, по которой плачет карательная психиатрия, не хватает, чтобы вообразить место, хуже Покровки.
- В Недостроево.
Мне уже не смешно. А ведь Момент прав. Но он сам развивает тему:
- Педонекрофилом можно стать, если жить в Недостроево, там такой пейзаж…
Атмосфера. Люди. Пространство. …

Резкий звонок в дверь пугает нас, как выстрел. Гремят стукалками сельских сторожей, пошлые бамбуковые занавески. Мамаша Момента, вечно перепуганная пенсионерка приникает к дверному глазку.
- Докурился, милиция пришла! Участковый, - старушка сбивается на шёпот.
Входная дверь – вот она, напротив комнаты Момента. Я мну бумагу гильзы. Внутри инородным зверьком созрела измена. Малодушничаю. Сую Моменту окурок. А чё? Он у себя дома. Найдёт куда скинуть. Хотя бы вон, в форточку. Но Момент не дёргается. Бумажная гильза застряла меж пальцев. Дымок тянется к вечному небу сквозь призрачный потолок.
На плюшевых оленях разметалась газета с зеленовато-бурым пахучим барханом.
Входная дверь впускает свет с площадки. На форменной ушанке в сером каракуле запутался двуглавый орёл. Белая комнатная дверь прижимает щёлкнувшие бамбуковые занавески.
Я вращаю белками, на которых едва успели побледнеть красные прожилки. Момент не выпускает окурок. Дымок, в котором прятались сюжеты, рябит белым шумом. Дверь хлопает. Лязгает суетливый язычок замка. Вот, как заострились грани чувств.  

Мамаша Момента, которой я стесняюсь глянуть в глаза, толкает издёрганную комнатную дверь.
- Ушёл минцанер.
- А чё приходил?
- Да из-за соседей с первого этажа. Добарыжнячились дикобразы. Сколько не травить народ. Жалобу на них написали.  

Момент мотнул головой, как игуанадон и  поднял пожелтевший палец, который сквозь призрачный потолок указал на вечное небо:
- Карма.