Запад ли, Восток...
Везде холодный ветер
Студит мне спину.
(Мацуо Басё)

Вовчика Беспалого дома не оказалось. “Обойдемся без него, осталось всего две телки” – решает Сила-Возила. Пока мы ехали, он посвятил меня в суть дела. Оказалось, Леха-Баян скорешился с неким господином Урано, на шестом десятке лет страстно возжелавшим связать себя узами Гименея со скромной русской девушкой. Развив кипучую деятельность, Леха через брачные объявления нарыл табун претенденток. Затем, отсеяв по фоткам самых старых, страшных и увечных, высвистал Урано на многоступенчатые смотрины. Но на первом же отборочном туре случился технической сбой. Весь вечер Леха подозрительно часто прикладывался к баночке кока-колы. Когда же он рухнул под стол, и Возила понюхал содержимое, все стало на свои места – из баночки густо воняло дешевой гаолянской водкой. Все это время Леха тайком (чтобы не получить по шее от Возилы) подливал ее из спрятанного в штанах пластикового пакетика и цедил, вынужденно не закусывая.

Когда мы прибыли на место, секьюрити уже унесли Леху в замаскированную под античный грот кладовку, чтобы он своим видом не нарушал прокуренный feng-shui и не распугивал редких клиентов. Возила с чувством исполненного долга удалился кемарить в машину, а я осторожно присел за стол и огляделся. За вечерней трапезой восседало сразу две “невесты” и сам “жених” – маленький человечек с неестественно широкой улыбкой и кривыми зубками, этакая карикатура советских времен на хитрого японского милитариста.

Разговор не клеился. Обе дамы торопливо жрали, а меня неумолимо клонило в сон. Натужно пыхтя, нервно теребя ручонками скатерть и болтая в воздухе короткими ножками, Урано жалобно переводил взгляд то на меня, то на “невест”. Вдруг, вспомнив что-то важное, торопливо извлек из папки мелко исписанный замызганный листочек.
– Это мои мечты! – торжественно объявил он, – Вот... я хочу завести собаку и назвать ее русским именем “Шарик”, – в ожидании одобрения он заискивающе посмотрел по нас, – А еще я планирую через полгода увеличить свой рост до 170 сантиметров!
Выслушав мой перевод и мрачно глянув на улыбающегося Урано, обе русские красавицы молча сгребли с подноса по новой крабовой ноге. Над столом опять сгустилось гнетущее молчание, нарушаемое лишь треском хитина и утробным чавканьем. Не знаю почему, но я вдруг решил взять инициативу в свои руки. Наверно, мне просто стало жаль этого нелепого человека. И еще, меня начало мутить от пластмассовых клипс быдловатых размалеванных дур, первый и, видимо, последний раз в жизни жрущих на халяву в ресторане так торопливо, словно их полгода морили голодом. “Не хрен. Пускай отрабатывают”, – зловеще подумал я и лучезарно улыбнулся.
– Милые девушки, я к сожалению не знаю ваших имен... ах, да что вы говорите? Даша и Маша?... это очень красивые русские имена, Урано-сан!... а вы откуда?... а сколько вам лет?... где вы учились?... нигде?… а где работаете?... тоже нигде?… вы любите Японию? – злобно сверкнув на меня поросячьими глазками и вытерев рты тыльной стороной ладони, обе барышни нехотя начали отвечать на вопросы…

Девушки отправлены. Счет за ужин оплачен. Леха упакован в багажник “хайса”. Закончив дела, мы втроем сидим в опустевшем зале и наслаждаемся мгновениями отдыха.
– Базиму-сан, как они Вам? – почтительно спрашивает Урано.
– Честно? – вспомнив, что не ел с утра, я меланхолично кидаю в рот чипсину, – Отстой, Урано-сан, просто отстой... и где только Леха таких чмырищ откопал?
– Да-да, Вы правы... они мне тоже... хм... не очень понравились... Но мне понравилось, как Вы вели беседу.
– Ну что Вы, что Вы... – думая о своем, вяло кокетничаю я.
– Урано-сан! – в разговор решает вмешаться Возила – Давайте уволим Леху, и будем работать с Вадяном? Он-то не пьет...
– Нет-нет, я очень хотел бы, но я могу,... – Урано печально вздыхает и опускает глаза, – ведь Леха мой друг, он может обидеться... Давайте не будем говорить ему о том, что сегодня здесь было, хорошо?
– Как скажете. Счастливо, Урано-сан! – вежливо поклонившись и поманив Возилу, я иду к выходу.
– Счастливо, было приятно познакомиться с Вами, Базиму-сама... – Урано остается один в пустом зале.

Я не думал, что буду работать в ним еще хотя бы раз, но я ошибся. Урано надолго вошел в мою жизнь. Каждые два месяца он приезжал на встречу с очередными нарытыми Лехой претендентками. Ситуация повторялась раз за разом – Леха аккуратно напивался (теперь ему никто не мешал это делать) и падал под стол, Возила ехал за мной, а я обрабатывал собранный Лехой “материал”. Невероятно, но факт. За все это время Леха так ни о чем и не догадался.

К своему удивлению, скоро я приобрел в глазах Урано авторитет как крупный психолог и тонкий знатоку женских душ. Даже когда были свободны другие переводчики, он выражал желание работать только со мной. Доверяя самостоятельно вести интервью, он внимательно слушал мой перевод, иногда спрашивая совета и мнения. На самом деле, это было скорее скучно, чем трудно. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы с первого взгляда определить уличную потаскуху или конченную дауницу. А другие варианты попадались крайне редко.
– Ты знаешь, где находится Япония?
– Ну да… это где-то где Америка… такая огроменная страна.
– Хм… А на каком языке там говорят?
– Как на каком? Ты чё, дурак?! На английском, конечно!
– Вот оно как... А на каком же языке я сейчас разговариваю с Урано?
– А я откуда знаю, на каком же языке ты сейчас разговариваешь с Урано?!
Шалея от непроходимой тупости и борясь с зевотой, я тем не менее честно отрабатывал свои деньги и вдумчиво собеседовал с каждой соискательницей. У меня возникло подозрение, что Леха решил вымести поганой метлой из грязных закоулков нашего края весь незамужний контингент от 18 до 25 лет. Не скажу, что это были сплошь “отталкивающие обитательницы социального дна”. Нет. Это были, скорее, среднестатистические “придонные каракатицы”. Иногда попадались довольно симпатичные. Опустившихся бомжих среди них, слава богу, не было, хотя планка редко понималась выше уровня начитанной ПТУшницы. Но кто еще позарится на стареющего японского коротышку? Явно не утонченная выпускница отделения французской филологии.

У них были самые разные мотивы. Некоторые приезжали из гнилых поселков городского типа просто потусоваться на халяву в городе, не имея ни малейших планов выходить замуж. Некоторым иногородним хватало наглости за счет Урано привозить своих ёбырей, выдавая их за нежно любимых братьев. Некоторые откровенно пытались (впрочем, без особого успеха) разводить Урано на деньги и подарки. Было много таких, которые действительно мечтали выйти замуж за богатого иностранца, и всячески старались произвести благоприятное впечатление. Ничего не зная о стране, не обращая внимания на возраст и внешность “избранника”, они наивно верили в “богатую Японию” и всеми силами стремились попасть в этот земной рай. Было смешно и грустно наблюдать трансформацию идеала забугорного бабьего счастья из инфантильно-перестроечного “уеду с тобой, америкен бой” в пожилого неуклюжего японца.

Правда, иногда в этом навозе попадались и просто хорошие несчастные девчонки.
– Зачем ты здесь? Неужели ты на самом деле хочешь замуж за этого урода?
– Понимаешь… я живу в глухом леспромхозе… мама умерла, а отчим спивается… родных у меня больше нет… я за черта замуж выйду, только бы выбраться из этой жизни.
– Переезжай к нам в город! Живи и работай здесь!
– Кем? Проституткой? У меня нет денег. Нет образования. И кому я здесь нужна?
– Ты поступишь в универ, устроишься на хорошую работу, – горячо говорю я и тут же умолкаю, устыдившись глупости своих слов. Она понимает это и грустно улыбается.
– Что она сказала? Я ей нравлюсь?! – нетерпеливо спрашивает Урано.
– Она… хорошая девушка. Но я не думаю, что ты ей очень нравишься. Скорее… она рассматривает тебя как способ измениться к лучшему.
– Да, это так! – Урано начинает взволнованно бегать по номеру, – Сирой ками, сирой ками… Чистая белая бумага, на которой можно написать любой иероглиф…

Но он не спешил “писать иероглифы на листах бумаги”, чистых и не очень, которые мы ему в обилии поставляли. Он не проводил даже “приватных экзаменов” на широкой гостиничной кровати. Долгое время для меня было загадкой его маниакальное упорство, пока однажды не осенило – на самом деле он и не собирался жениться! Ему даже не нужен был секс. Ему, нелепому азиатскому мужичонке, доставляло удовольствие просто перебирать русских девок, небрежно вертя их так и этак, в конечном счете отфутболивая восвояси. Здесь, в России, он выбирал живой товар и был хозяином положения. За это наслаждение он был готов работать как лошадь, копить деньги на очередную поездку, тратиться на дорогущий дерьмовый сервис наших любимых туркомпаний, прикармливать всяких прихвостней вроде нас с Возилой и Лехой. Мне было стыдно за наших убогих девиц. Мне было стыдно за себя, из-за денег участвующего в этой жалкой ярмарке тщеславия. Мне было стыдно за Урано, копающегося в нашей грязи и получающего от этого удовольствие. Мне казалось, что я понял этого человека.



Нос не сломан, а порванная и заляпанная рубашка – пустяки. Длинный коридор приемного покоя погружен во тьму, только в самом его конце, на столе дежурной медсестры, горит настольная лампа.

– Болит? – участливо интересуется Урано.

– Уже нет, тебе досталось больше, – я осторожно убираю от лица липкую руку. Эх, Вовчик, Вовчик! Многострадальный недотепа, обладающий уникальным даром навлекать неприятности не только на себя, но и на окружающих, – Если бы ты не вмешался, было бы гораздо хуже. Где ты научился этому?

– Дзи Эй Тай. Малый противолодочный эсминец “Курама”. Командир-стрелок палубного разведовательного вертолета, – он иронично наблюдает за моей реакцией, – А ты думал, я всю жизнь был прорабом? Сейчас уже старый стал. Раньше дрался хорошо.

– Зачем ты сделал это? Ведь тебя это не касалось? – я пристально смотрю в его отекшее от гематом лицо. Не отвечая мне, он некоторое время отрешенно изучает трещины на стене.

– Однажды Сон Ли решил проверить своего генерала. Он раскалил рукоять кочерги и поставил ее возле очага, – опустив глаза, Урано аккуратно складывает вчетверо пропитанный кровью платок, – Генерал пришел и, как обычно, взял кочергу в руки. Ничем не выдав себя, он начал спокойно помешивать тлеющие угли, Увидев это, Сон Ли подошел к генералу, молча взял из его рук кочергу и начал мешать угли сам.

Я сижу, молча слушая его неспешный монолог.

– Я знаю, что ты, как и все остальные, считаешь меня нелепым и смешным, – под его грустным и задумчивым взглядом мне становится неуютно, – Так и есть. Я действительно нелеп и смешон. В 53 года я застенчив как подросток. Не умею общаться с людьми. В 35 лет моя семья женила меня на женщине. Старше меня. Но вскоре после рождения ребенка она ушла. У меня есть единственный сын. Но он не знает и не любит меня. Это причиняет мне боль. С другой стороны, останься он со мной – что я мог бы ему дать? чему научить?

– Я ведь хотел совсем немного, – он с трудом улыбается разбитыми губами, – Я хотел встретить любовь и обрести покой. Я часто слышал, что только в России живут самые добрые и ласковые девушки. Но все было напрасно. Ты знаешь. Я приезжал сюда 15 раз за последние два года. Теперь я понял, что с самого начала это была глупая нелепая затея. Как и все, что я делал в своей жизни. Такая же глупая и нелепая, как и я сам. Я очень устал. Я здесь лишний. Я возвращаюсь в Японию.

– Почему ты рассказываешь мне все это? – больше всего на свете мне хочется оказаться подальше от человека, выворачивающего передо мной свою душу.

– Потому что ты много сделал для меня. Ты единственный, кто понял мою боль, – на его спокойном печальном лице нет обычной приклеенной улыбки, – Потому что ты мой друг.

– Я ничего не сделал для тебя. Я всего лишь нанятый тобой всеядный переводчик, – хрипло отвечаю я, с тоской глядя в ночной лес сквозь мутное стекло, – Я не твой друг.

– Вот как? – он слегка улыбается одними уголками глаз, – Тогда почему мы оба здесь?



Вскоре после того ночного разговора он уехал на родину, чтобы никогда больше не вернуться. Никем не понятый, нелепый смешной человек, считавший меня своим другом. Искавший, но так и не нашедший свое счастье.