Написано в соавторстве с Фодас, Irog и  Mark Scheider  


Вступление

— Это только кажется, что макулатура — это так, ерунда. Но мало кто из вас, ребятишки, знает, что из ненужной, казалось бы уже, бумаги можно сделать массу полезных вещей. Эти новые учебники, которые вы видите у себя на партах, наполовину сделаны из переработанной бумаги. Вы получаете возможность учиться, вырасти образованными, умными людьми, «а еще из нее делают колбасу. Пидарасы!!!» — отвлекся на секунду Иван Петрович, закрывая глаза. В голову ударила резкая боль. В висках застучал пульс. В ушах стоял шум, как будто кто-то оторвал на крыше антенну. Такое случалось с ним примерно раз в месяц. Иван Петрович называл про себя эти приступы месячными. Годы уже не те, да и жизнь несладкой была. Блокадный Ленинград застал его в семь лет. Потом бесконечные стройки. Кирпич не раз на голову падал. Было от чего здоровью шалить, было. Боль стала постепенно уходить, и Иван Петрович открыл глаза.
— Так, на чем это я?
— Вы рассказывали про строение внутренних органов грызунов, — донеслось откуда-то с задней парты.
— Суслика, — добавила Стомина и улыбнулась.
В классе хорошо знали про недуги Ивана Петровича и частень ко издевались над ним, пиная его мозги как мячик. А тут еще и глухота.
— Сумчатые?
— Да.
— Да, да.
— Они, они. Расскажите, — поднялся галдеж в классе.
— Ну, наверное, каждый из вас был в зоопарке и видел кенгуру. Так вот, кенгуру далеко не единственный представитель отряда сумчатых, — начал новую тему Иван Петрович, протирая очки специальной тряпочкой. Но тут в класс заглянула Зоя Филипповна,
— Иван Петрович, а почему ваши еще не ушли за макулатурой? Мои уже сносить начинают. Время-то идет.
Иван Петрович медленно перевел взгляд с Зои Филипповны на своих учеников. Ученики заметно занервничали. Такого разоблачения не ожидал никто. И произойти сейчас могло что угодно. Шутка ли, голова отбита кирпичами.
— ВСТА-А-А-А-А-А-А-А-а-а-а-а-ть!!! — пронеся по всей школе зверский рев. У Зои пропала ехидная улыбка и рожа быстро исчезла (она-то знала, что сейчас начнется). ВорОны, которые еще секунду назад спокойно срали на школьную крышу, подорвались всем стадом.
— ТВАРИ ВРАЖИЕ. КТО? КТО? Я спрашиваю. КТО начал? — пена брызгала из уголков рта прямо на учеников за первыми партами, (ученики щурились, не смея опускать взгляд). — Ты-ы-ы Хромов, ТВАРЬ, скажешь мне, кто начал. Иначе тебе пи-и… пи-и… писюн пришью к голове. ГОВОРИ!!!
У Хромова побежало по ногам. Рот как зашили.
— Ммы-м-мым-м-ммм-мы
— КТО-О-О-О-О?
— Ммымм-мы-м-мм-ыскин, — промыкал Хромов и заплакал.
— Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы. Всем сесть. Петенька, мальчик, иди сюда. Иди, не бойся. Я не обижу. Понимаешь, Петенька, макулатура — это такая штука, без которой иногда жить невозможно. Хочешь жить, Петенька? Хочешь? Хочешь. Очень хорошо. Становись сюда, Петенька. Вот сюда. Повернись задом, — Мыскин стоял лицом к дверям и ждал чего-то страшного. Конечно же он знал, что полет неизбежен. Хоть бы только полетом все и обошлось. «Боже, прошу тебя, не сильно, не сильно, пожалуйста, » — крутилось в голове у шутника Пети.
Удар не заставил долго ждать. Навесы вырвало с корнем. Тело вынесло в коридор и мотыляло по дырявому линолеуму аж до бюста Достоевского. Те, кто в коридоре не попал в траекторию полета, просто сопроводили тело взглядом.
Наспех отряхнувшись, Петя быстро дрыснул на школьный двор. Ему почему-то вдруг захотелось собирать макулатуру. И он не стал с этим затягивать.
Квартира первая.
«Лекарство не выбирают»

Двери открыл старичок довольно интересной наружности. Петя даже немного смешался — «надо же, бывают такие». Дедушка был лысый, с седыми нависающими бровями и в комплект ко всему над верхней губой проходила тонкая полоска черных усов. На левой руке висел металлический браслет с бляхой, на которой были высечены цифры, «прям как у пацана какого-то» — подумал Петя и произнес заученную фразу:
— Я — ученик 37-ой школы Петя Мыскин, собираю макулатуру. У Вас не найдется?
— Петя, говоришь. Заходи, Петя. Сейчас чего-нибудь придумаем.
«Сколько таких Петь, как этот, было расстреляно вот этим вот указательным пальцем. Сколько крови. Сколько безжизненных тел приходилось сбрасывать в глубокие ямы», — подумал про себя Кондратович. Какое-то время (года примерно до 70-го) его даже не мучили кошмары. Сам факт того, что ему чудом удалось избежать народного правосудия, наводил на него эйфорию. Он наслаждался каждым прожитым днем, прекрасно понимая, что не имеет на это права. Его тело должно было лежать глубоко под землей вперемешку с расстрелянными фашистами. А он жил и даже не бедствовал. Казалось, что судьба обманута, а он из разряда тех везунчиков, которым просто везет по жизни и те, кто утверждают, что за все в жизни надо платить, просто неудачники.
Все началось с ночного кошмара. Мальчик, забрызганный кровью, протягивал ему руку с бьющимся сердцем, из которого вылезали черви. Черви превращались в пузатых партизан с седыми бородами. В волосатых руках они держали черные автоматы. Среди редких, гнилых зубов торчали папиросы, подчеркивая дебильный оскал. Фейерверк из ржавых гильз окружал зверей в шапках-ушанках. Они стреляли.
Дальше — больше. Все чаще и чаще его подрывало среди ночи. Постель не успевала высыхать за день от соленого пота. Его ставили к стенке и стреляли, стреляли, стреляли. Казалось, что патроны никогда не кончатся. Из него со всех дыр текла кровь, а души им убиенных залетали к нему внутрь сквозь глаза, чтобы вытянуть дырявые кишки. «А-а-а-а-а-а-а» — кричали злые, пьяные партизаны, не отпуская курки.
— А-А-А… А-А-А-А-А-А… а-а-а-а-а — порой раздавалось среди ночи в 75-ой квартире. Однако соседи не сочувствовали ему. Они тупо матерились, не подозревая о том, что это пули разрывают тело Кондратича на части .
Ночные кошмары не проходили бесследно. Крышу начинало подмывать. Он и сам стал замечать, что может почти до смерти забуцать свою Жучку только за то, что она на него посмотрела или наоборот не посмотрела. Все решал случай, а случаев становилось все больше.
Петю сразу же смутил разбитый кинескоп, прикрытый собачьей шкурой не самой хорошей выделки.
— Может быть, чаю, Петенька?
— Неа. Я пожрал.
— Конфеты?
Петю передернуло. Он закатил глаза под лоб и неуклюже сказал, выворачивая ладошки наружу:
— Не-е-ет. Я же сказал, дедушка. Макулатуру. Бумажки старые. Понятно?
— Конечно, конечно. Посиди чуток. Я щас, — сказал старичок и скрылся во второй комнате, — а тебе много надо, деточка? — донеслось из-за стены.
— Чем больше, старый, тем лучше. А то меня в школе убьют.
Старика перекосило. Никто еще не называл его «старый». Такое унижение. Какой-то сопляк по имени Петя. Ну, вот и дожил. А стоило ли было доживать?
— Убьют, — шепотом повторил Кондратич, доставая из старого сундука пистолет ТТ.
— А чо у вас телек разбитый, а-а?
— А, ерунда. Задел случайно. Все равно одну рекламу показывают. Я уж его и не чиню, — (накручивая глушитель).
Петя стал расхаживать по комнате как по своей, заглядывая во все щели
— А это у вас чо, бабочки сушеные? Вы чо, типа этамолаг?
— Энтомолог, придурок.
Петя повернул голову. Между бровей ему упиралось дуло. Он ощутил холод металла и тепло, обдающее ноги. Страх выдавала лишь отброшенная челюсть и выпученные глаза.
— Песенки знаешь?
— Да, — (коротко).
— Пой.
— Встава-а-а-ай, проклятьем заклейме-е-е-е-е…
— Заткнись. Хватит скулить. Ты считаешь, эвтаназия — это гуманно?
Петя заплакал.
— Дедушка, я не знаю, что это.
— Ты, писюн, рассуждаешь о таких вещах, как энтомология, и не знаешь, что такое эвтаназия. Я поражен, Петя. Поясню тебе. Эвтаназия — это когда свинцовая пилюля у придурка в башке по собственному желанию. В принципе вариант грубый, но правильный.
— Дедушка, я не хочу.
— Попроси меня.
— Я больше не бу-у-уду-у-у-у.
— Смелее, Петенька. Ну же. Попроси лекарства. Представь, что я твой доктор.
— Ы-ы-ы-ы-ы-ы.
— О-о-о. Да ты просто сцы… а-а-п… а-а-а-а-п — старик вдруг схватился за сердце. Пистолет выпал из рук — а-а-п… г-ы-ы-к… г-ы-ы-к… там… Петя… там… а-а-а-п… та… таблетки… на… х-х-холодильнике… там. — старика, видать, колбасило не по-детски.
Петя дернулся было бежать, но в последний момент остановился и посмотрел вниз. На полу, рукояткой к нему, лежал пистолет. «Пожалуй, это будет поэффективней, » — подумал Петя, вытирая сопли.
Последнее, что увидел старик — это улыбку на заплаканном лице Петрухи. Затем все по схеме. Брызги на мебель. Тело упало. Небольшие судороги. «Как в дешевом сериале. Твою мать, » — подумал Петя, сплевывая на пол.
— Ну, и кто из нас доктор? Этнамолаг проклятый! — в голову производились последние (контрольные) выстрелы. Когда пистолет стал просто щелкать, Петя вытянул рубашку из под штанов и стал вытирать ей рукоятку, (тупые детективы иногда несут в себе великое, доброе, вечное) — это тебе эвтаназия, сволочь. Сам попросил пилюли, — съязвил мальчик, переступая бесчувственное тело.
Нельзя сказать, чтобы Петя не переживал. Но когда дело касалось серьезного, он действовал на автомате. А вот про макулатуру совсем забыл, (у ребенка все-таки шок).
— Да и хуй с ней. Насобираю, — махнул рукой Петя, подымаясь на второй этаж.
Квартира вторая
«XXVII — ой кубок Дрочера»
На звонок в дверь моментально открыли, и на пороге показался лысый качок лет 30-ти с сигаретой во рту.
— Тебе чего?
— Здравствуйте, — путаясь в словах, ответил Петька, — Меня зовут Петя, я к Вам по поручению Ивана Петровича, у Вас не найдутся старые газеты, журналы — я собираю мукула…
— Какие журналы? — оборвал на полуслове Петьку качок, — Питон, это ты, что ли? Бля, давай заходи, давно тебя ждем, где пропадаешь, скорей на сцену, уже давно все готово! — с этими словами качок быстро затащил Петьку в квартиру. В глубине прихожей Петька сразу заметил раздетого мужчину с очень большим фаллосом, находящимся в эрегированном состоянии. Внезапно появились еще два здоровых мужика, которые моментально раздели не успевшего опомниться Петьку до гола и толкнули за черную занавеску. Петька очутился на большой сцене, свет прожекторов на момент ослепил его так, что он зажмурился от столь яркого света. Открыв глаза, он увидел перед собой сцену, где стояли стулья. На них сидели восемь абсолютно голых мужчин, а рядом с ними широко расставив ноги, стоял человек в черном фартуке с микрофоном в руках. Над сценой весел ярко красный плакат «XXVII-тый Кубок Дрочера».
В зале зааплодировали.
— Девятый наш участник, один из двух новичков, отлично зарекомендовавших себя в отборочном туре, — поприветствуем — Пи-и-и-и-тон!!! — долго протянув последнее слово, представил Петьку конферансье.
Находясь как будто во сне и ничего не понимая, Петька прошел мимо участников конкурса и сел на свободный стул. Посмотрев налево, он с ужасом заметил, что рядом сидящий мужчина медленно начал разминаться, легонько теребя член рукой, — было видно, что настроен очень он серьезно…
— Иии-так и вот он, звезда нашего шоу, прошлогодний чемпион, обладатель кубка Дроooooo-чера — Александр Александроooooo-чивич! — продолжил конферансье.
Под оглушительные аплодисменты и восторженные крики поклонниц появился мужик, которого Петька уже видел в прихожей.
На сцену вырвались две поклонницы, готовые тут же отсосать мощный торс чемпиона, но охрана вовремя подоспела и вывела возбужденных дам из зала.
— О-о-о! Спокойно, всему свое время! Надеюсь что сегодня нашему чемпиону еще понадобятся силы, так как состав соперников очень серьезный, хотя нет основного — вы помните, да, конечно, вы помните, этого молодого человека по оригинальной кличке Пиздюк, который в прошлом не раз заставил поволноваться нас за исход поединка за кубок Дрочера! К сожалению, мне больно это говорить, но он не выдержал тяжелого бремени славы — и… женился!
В зале пронесся недовольный гул, свист и крики «Долой»!
— Спокойно, спокойно, — согласно правилам, он навсегда исключен из членов нашего клуба! Позор ему! — раздались аплодисменты.
— Ну а теперь — первый тур! Кроме скромного денежного вознаграждения, победителю достается коллекция отборной порнухи и путевка на двухнедельный отдых в Швеции, на родине онанизма!!!
Спустя несколько часов, Петька уже стоял в парадной с охапкой ярких глянцевых журналов, кучей видеокассет и белоснежным конвертом в руках. Правая рука, живот и яйца сильно болели. На минуту, прейдя в себя от столь стремительных событий, он попытался припомнить, что с ним было, что он делал и как.
В голове слышался звон аплодисментов, крики «Браво!», «Молодец!», перед глазами стояли лица, много восторженных лиц, цветы… Потом его качают на руках, высоко подбрасывая вверх. Он вспомнил, как он куда-то идет, вдруг поскальзывается и падает, наступив на что-то противно липкое и прозрачное.
Квартира третья
«Фиалки»

Петька выбежал на улицу, и во дворе нос к носу столкнулся со своей участковой из детской комнаты милиции.
— Мыскин! Здравствуй. А ты что здесь делаешь?
— Здрасте. Макулатуру собираю, Елена Петровна, — сказал Петька и спешно убрал журналы подмышку.
— Что-то не густо у тебя там, — участливо сказала еленапетровна.
— Ну… вот так… хм… получилось. Несознательные тут все какие-то.
— Так давай с тобой вместе по квартирам пройдёмся, там глядишь, и сознательные появятся…
В других обстоятельствах он бы, конечно, согласился, так как давно и безнадёжно любил двадцатитрёхлетнюю еленупетровну тихой, но беспросветной любовью. Как, впрочем, любили её и все остальные, кто хоть раз попадал в детскую комнату из-за какой-нибудь глупости. Петя Мыскин в тот раз подкладывал пробки от бутылок из-под пива и «Байкала» на рельсы железной дороги, проходившей возле его дома, во время чего его и застукал обходчик.
Как-то раз, находясь в больнице, Петька даже затосковал по Лене так сильно, что у него возникло желание нарисовать её портрет. Он, недолго думая, принялся за работу, но оказался не очень хорошим художником, а потому вскоре забросил эту затею. Хотя, надо сказать ему в любом случае не понравился бы получившийся рисунок. В конце концов, он видел её намного красивее, чем можно было изобразить на бумаге.
— Нет-нет, спасибо большое, я лучше вон в тот подъезд пойду.
Хотя Петя и величал товарища капитана по имени-отчеству, он избегал называть её на «Вы».
Однако, следует признаться, что так же сильно (а иногда ещё сильнее) Петька любил свою соседку-флейтистку Олю — за большие красивые губы, и появившуюся в их классе в этом году второгодницу Таню Антипову — за безграничную развязность.
Как и пообещал, он тут же направился к соседнему подъезду. Открыв дверь, он почувствовал застоявшийся густой аромат кошачьей мочи, перемешанный с чьим-то перегаром и дымом подгорелой картошки. Вся эта гремучая смесь оставила такое сильное впечатление, что он тут же, зажав нос, вбежал вверх по лестнице на третий этаж. Здесь пахло совсем иначе. Он хорошо знал этот запах. Такой же исходил от фиалок, которые в огромном количестве стояли в горшках в их школе. Особенно много их было в кабинете Ивана Петровича, вспомнив о существовании которого, Петя почувствовал себя нехорошо — у него опять заболела задница, и он снова ощутил сильное желание собрать побольше макулатуры. И пусть тогда все эти суки подарят ему трёхтомник Горького, наградят грамотой на школьной линейке и расскажут, какой он, оказывается, молодец…
При воспоминании о школе Петю передёрнуло, и он, не долго думая, позвонил в ближайшую дверь. Через некоторое время дверь открылась. На пороге стоял какой-то тощий тип в тельняшке и с беломориной за ухом. На плечах его было две татуировки: первая — орёл, а вторая — обнажённая русалка, у которой, несмотря на наличие хвоста, были вызывающе ярко выражены первичные половые признаки.
В квартире отчётливо пахло фиалками. Хотя хозяин не был похож на ботаника или одного из любителей маленьких пушистых синих цветов.
Тощего типа звали Михаилом, к своим двадцати пяти годам он успел один раз скрыться от тюрьмы в рядах Советской Армии (хотя сначала планировал спрятаться от армии в тюрьме), переболеть гепатитом формы «Б», и, будучи в крайне неадекватном состоянии, заделать ребёнка одной дурочке из пригорода.
— Тебе чево, вафел?
Петя уже приготовился произнести свою коронную фразу про общественное поручение и родную школу номер трисемь, но тощий тип прервал нестройный ход его мыслей.
— А-а-а-а… Ты Федька, да? Ну, проходи, тебе братан-то уже объяснил по телефону, что к чему, а?
— Я не Федька, я Петька.
— Да насрать мне, веришь? Короче, Петька. Такое дело… Тут у нас один ребёночек приболел, а мы отойти никуда не можем, дел очень много. Ты помоги нам, будь другом, сходи в аптеку за микстурой от кашля. Я тебе рецепт вынесу сейчас.
— А макулатуры у вас тут нету случайно? А то мне задание в школе дали, а я ничего не собрал почти…
Тощий покосился на журналы, зажатые у Пети под мышкой, и сказал:
— У нас газет немеряно. Придёшь из аптеки, так и быть, дадим тебе, сколько унесёшь. А журналы давай сюда, а то тебя с ними из пионеров погонят ссаной метлой.
«А ведь он прав. Да я и не соображу, где их спрятать, чтобы мать не нашла, » — подумал Петя, хотя желание подрочить на качественное порно жестоко боролось в нём с инстинктом самосохранения.
— Ну давайте свой рецепт. Схожу я в аптеку, так и быть.
— Журналы гони, пионер. Щас дадим тебе всё, что надо. Чики-и-ита-а-а! Иди сюда, рецепт неси, — проорал тощий куда-то вглубь квартиры.
— А почему «Чикита»?- спросил тощего Петька.
Миша напряг единственную не повреждённую тяжёлой жизнью винтового наркомана извилину и попытался вспомнить, по какой причине друга своего детства Виктора Дзасохова он вот уже года четыре зовёт обезьяньей кличкой. Но у него ничего не вышло, а потому Петя был неожиданно послан на хуй «со своими тупыми вопросами».
Тут в прихожей появился сам Витя. В одной руке он держал рецепт на чудесное детское лекарство «Солутан», а в другой ответом на Петин вопрос гордо торчал обкусанный банан с синенькой овальной наклейкой. Поперёк наклейки было написано второе Витино имя — “Chiquita”.
Петя молча взял рецепт и пошёл в аптеку. По дороге он опять мельком увидел Елену Петровну, но постарался проскочить мимо неё незаметно, и про себя решил, что ему это удалось. Очереди в аптеке не было, обернуться туда и обратно он успел за пять минут. Войдя в подъезд, Пётр опять поморщился от здешней вони, но, вбежав на третий этаж, был вознаграждён тонким ароматом популярных комнатных цветов.
Он позвонил, дверь тут же открыли. На пороге стоял чикита. Чикита косился на пузырёк.
— Ну что, купил?
— Ну, купил, ну и что?
— Давай сюда.
— Сначала макулатуру.
— Какая макулатура, ты что, Федя, припух что ли?
— Я не Федя. Сам ты припух.
Пете уже не нравилась невоспитанность Виктора. «В конце концов. ни о чём сверхъестественном я их не просил.» — думал про себя Петя Мыскин.- «А то, мало того, что все журналы отобрали, ещё и макулатуры не дадут, козлы вонючие».
— Да-да-да, чикита, забыл я совсем…- донёсся из комнаты голос одного из вонючих козлов.- Иди сюда, Федя.
В это время чикита уже собирался накернить настырному школьнику прямо в репу, и если бы Миша не вмешался, Пётр наверняка уже был бы ранен. А возможно даже убит. Но судьба оказалась к нему благосклонна, он вошёл в комнату и увидел четыре связки газет.
— Вон те две бери.
— Хорошо. Спасибо. До свидания.
— А джефа не хочешь ебануть, а, пионер? — неожиданно спросил его тощий Миша, и тут же заржал.
Пётр подумал, что на сегодня с него достаточно Питонов и Дрочеров, и какой-то Джефф ему совершенно не упёрся. Тем более, что его ОЧЕНЬ напрягло слово «ебануть».
С чувством глубокого удовлетворения Петя покинул эту квартиру. Спускаясь вниз по вонючей лестнице, он встретил троих сотрудников милиции с одной единственной собакой, которая облаяла его с ног до головы. За это один из милиционеров прикрикнул на неё, да так, что бедное млекопитающее обоссалось прямо на ступени. «Ха! Понятно почему здесь так воняет.» — подумал Петя и через пару шагов, поскользнушись, упал на живот, сильно ударившись подбородком о бетонный пол. От удара об лестницу свёртки разлетелись. Петя посмотрел туда, где оказалась с таким трудом добытая бумага, и чуть не зарыдал. Это был муляж. Из газеты высыпалось множество каких-то жёлтых стеблей.
Мальчик никогда раньше не видел маковой соломки.
Квартира четвертая
«Палата N 6»

Петя стоял на лестничной клетке в следующем подъезде и нервно курил. «Да нахрена мне эта макулатура?» — думал он, «Хотя как предлог походить по квартирам, потусоваться — штука офигенная, конечно. Ну что, двигаем дальше?» — спросил он сам себя и сам же себе ответил: «Похуярили!».
Дверь, в которую он собрался позвонить, представляла собой весьма любопытное зрелище. Сама дверь и стены вокруг неё были исписаны всевозможными граффити и обклеены наклейками, содранными с водочных бутылок. Судя по всевозможной форме и размеров отпечаткам обуви — в эту дверь редко кто стучал руками или звонил, причём, судя по всему, часто промахивались и попадали по стенам. “Padonki.org” — была самая большая, яркая и заметная надпись, ниже шло зачёркнутое — «Ацкий конгломерат ублюдочного паскудства», ещё ниже — «МОЩЩ!». Из-за двери доносилась странная какофония, понять, что там происходило, не представлялось возможным. Петя стоял и размышлял — звонить, стучать ногами или вообще не ходить туда. «С другой стороны — если нет макулатуры у них, то хоть выпить за такой дверью по любому найдётся!» — сказал он себе и занёс ногу для сигнального пинка. В это время дверь неожиданно распахнулась, и Петя был сбит с ног кем-то промчавшимся навстречу. Поднимаясь и отряхиваясь, Петя слышал, как этот кто-то прыгал вниз по ступенькам, приговаривая: «Сцуки, блять! Это ж надо! Опять бежать в гастрик! Опять весь коньяк выжрали! Всех дезавуирую!». «Мда… Потусуемся!» — произнёс Петя вслух и пнул дверь посильнее.
Дверь открыл субъект примечательной наружности, одетый в военную форму.
— Служба безопасности Падонки. орг, аусвайс контроль! — рявкнул он.
— К-какой контроль? — промямлил ничего непонимающий Петя.
— Аусвайс контроль! Бумагу гони в развёрнутом виде!
— Так это я за бумагой пришёл. Я — Петя, я макулатуру собираю.
— Не знаю нихуя! Я Дэнни187 — служба безопасности. Бумагу в развёрнутом виде гони! Папир! Аусвайс контроль! Фейсконтроль! Тотал контроль! Входящие внутри сети — бесплатно, первые две секунды не тарифицируются. Тьфу, ёб твою мать! Да проходи короче. Иди в комнату — там спроси, есть макулатура или нет в этом клоповнике.
Петя протиснулся мимо Дэнни и потопал в показанную ему комнату. В квартире дым стоял коромыслом и орала музыка. Зайдя в комнату, Петя охуел! Пустых бутылок в этой квартире явно было достаточно, а полных явно немногим меньше.
— Здравствуйте, меня зовут Петя, я макулатуру собираю. Есть макулатура у вас?
— Здарова, малец! А я Монтег, тут у нас всё культурно. Правда? Культура, йопта!
— Ага.
— Макулатура говоришь? Бгагага, культура-макулатура! Гыгыг! Каламбур, йопта! Шутка юмора! — захохотал Монтег.
На полу валялись два человека. Один из них что-то бормотал.
— Проходи, присаживайся. Водку будешь?
— Буду конечно, говно вопрос! — радостно выпалил Петя.
— Вот фисташками закусывай — у нас тут всё культурно.
— Э-эх! Хорошо пошла! А это кто? — спросил Петя, показывая на валяющихся на полу.
— Эти? Это Портвейн и Коста. Тот кто бормочет — Портвейн, а тот который молчит — Коста. Опять упились в хлам. Пускай спят! Давай по второй.
— Кожки это не только ценный мех! Я вас научу, сцуки, стихи писать! Матрица — ацтой! Всем читать Довлатова! Абырвалг! В очередь, сукины дети! — неожиданно громко проорал Портвейн во сне и затих.
— Ахуеть! — произнесла сидящая на диване барышня, отхлёбывая из горлА.
— Так как насчёт макулатуры? — осмелев после третьей, спросил Петя.
— А-а-а, тебе же макулатура нужна. Точно! Да хуй его знает, где макулатуры тебе надыбать. У меня макулатуры нет, у меня культура, йопта! Спроси вон у Идеолага, — посоветовал Монтег, показывая на кого-то за спиной у Пети.
Обернувшись, Петя увидел человека за компьютером. «Ты гля! Одет как мой папик, когда на выпускной к сеструхе ходил — пиджак, галстук, вся хуйня! Так вот тут кто главный!» — отметил для себя Петя. В одной руке человек держал толстенную сигару, а другой рукой прижимал к уху телефон, в который орал: «Чо, нахуй?.… Какой клитторг к ебеням!? Падонки. орг слушают!.… Такие вот, бля, Падонки. орг!.… Да иди ты сам на хуй, скатина! Пидар гнойный!»
— Идео-о-ола-а-аг! Кончай пиздеть — к тебе гости! Бескультурщина! — просигналил Монтег.
Идеолаг бросил трубку, поправил галстук, внимательно посмотрел на Петю и негромко спросил:
— Вы ко мне?
— К тебе, к тебе, жопа с ручкой. Ему макулатура нужна. Он её собирает, — снова встрял Монтег.
— Да. Я макулатуру собираю. У вас есть макулатура?
— Присаживайтесь. Курите?
«Что у него со зрачками? И чего это он в сигару забил?» — подумал Петя.
— Видите ли, молодой человек, дело в том, что наше кредо — респектабельность. Поэтому всю макулатуру мы отправляем в помойку. Такова политика редакции. Кстати — помойка на кухне, Вам туда, — спокойно и доходчиво объяснил Идеолаг Пете его дальнейшие действия.
— И запомните, уважаемый, наше кредо — респектабельность. А креатив должен быть пиздат! — добавил он непонятно зачем.
Петя встал и двинулся на кухню. Проходя мимо стола, он нечаянно наступил на Косту. Тот проснулся, заорал благим матом: «Профессору похуй! Мощщ! Долой толерантность и амбивалентность!», и опять вырубился.
В коридоре возле двери всё стоял на часах Дэнни187. Судя по тому, как весело он насвистывал — настроение у него было самое что ни на есть благодушное. Аусвайса он с Пети за проход на кухню не потребовал, да ещё и одарил счастливой сияющей улыбкой. «И этот уже накурился, наверное?» — подумал Петя и улыбнулся в ответ.
На кухне было свежо и прохладно, дышалось после прокуренной комнаты не в пример легче. На полу, возле мусорки сидел распиздяйского вида парень и разговаривал по мобильному. «Ало, Автоген, ну ты будешь брать место в «Золоте…»? Идиолаг спрашивает, чо ты там думаешь себе — ему в отпуск хуярить, бабки нужны, а он ещё снегоступы не купил себе… Как скока? 500$! Для тебя скидка — 499,99$… Ну а хули ты хочешь — всё дорожает!.… Суперы? Один — полтинник, два — стописят, три — триста… Давай, думай. Чо надумаешь — звони, я договорюсь… Давай… Отбой!»
— Здравствуйте, я — Петя, я макулатуру собираю. Меня Идеолаг прислал сюда — сказал, что макулатура у вас в помойке, — попытался прояснить ситуацию Петя.
— Здарова, малый! А я Фодас — я по помойке спец. Наебал тебя Идеолаг, в помойке у нас не макулатура, в помойке у нас говно. А макулатура у нас в «Золоте партии», но там Расп закрылся и не входит уже часа полтора. Ра-а-а-асп, выходи давай, сцать ахота!
— А ещё Идеолаг просил вам напомнить про кредо и респектабельность. И ещё он просил передать, чтобы вы ни в коем случае не покупали пистолет.
Фодас закурил и сосредоточенно уставился в мусорку. Петя совсем растерялся. Из туалета не доносилось ни звука. В коридоре свистел Дэнни187. В комнате орала музыка.
— Тьфу, бля! Одно гавно! — наконец-то одуплился Фодас, — Пошли-ка братец к Монтегу — вотки ебанём!
— А как же макулатура? — захныкал Петя.
— Вот что я тебе скажу, Пётр — я у нас специалист по говну, а по макулатуре — наверное Расп. Но его достать из сортира никак невозможно — ему Кампотцъ пургена нахуярил в компот утром. Ещё часа два зависать там будет, критик наш. А мы с тобой пока Монтега культурненько на водку разведём. Пошли!
И они двинули обратно. Проходя мимо сортира, Фодас захохотал, а голос из сортира обозвал его мудаком и падлой бездушной.
Дэнни187 стоял на часах.
— Как служба Дэнни? Всё пучком? Мудаки не пройдут? — доебался Фодас к часовому в коридоре.
— Всё ништяк! — похвастался Дэнни187, лучезарно улыбаясь.
— Пароль не поменялся?
— Нее, всё тот же — «Интеллигентно ебитесь в рот!», отзыв — «Толерантно беспесды!»
— Видал, какая у нас служба безопасности, Пётр! Респектабельная!
В комнате появился ещё один персонаж, он пристроился в уголке и старательно хуярил какую-то железяку напильником.
— Айрог, ты чо там хуяришь? — спросил Фодас.
— Самопал делаю. Вот спиздил на стройке из экскаватора шприц для солидола — трубка от этого шприца самое то для самопала! Автогена хочу подстрелить — мы с ним и ещё с двумя парнями хотели нанычку одну штуку сделать и ребят удивить, а он всё распиздел и запорол весь сюрприз! — ответил Айрог.
В это время по комнате бегал Идеолаг, спотыкаясь об Косту и Портвейна, и орал: «Какая сука не закрыла бутылку «Кристалла»? Он же выдохся! Это моча теперь, а не шампанское!». Монтег посоветовал ему открыть новую, за что был послан нахуй. Портвейн с Костой проснулись, сели за стол и потребовали портвейна и водки соответственно. Слышно было, как кто-то вломился в дверь, послышались радостные вопли, и в комнату ввалился Дэнни187 с криком «Аркаша коньяк принёс!». Из сортира послышались звуки сливаемой воды, и в комнате появился Расп.
— Знакомься, Пётр! Это Жестокий Рашпиль — наш критик, — представил засранца Фодас.
Все сели за стол, щедро заставленный свежими бутылками и засыпанный фисташками. Монтег толкнул речь о необходимости культуры нах и о том, что вторая Матрица — бесспорное говно. «Ахуеть!» — сказала барышня на диване и пьянка началась.
Барышня пила пиво, Дэнни187 и Аркаша — коньяк, Идеолаг открыл себе новую бутылку «Кристалла», Коста, Расп и Фодас пили водку, Портвейн — портвейн, и только бедному Пете наливали все — ему приходилось пить всё. Через некоторое время Петя дошёл до кондиции. «Какие хорошие люди. Боже, зачем же я так напился?»- думал он. Тут только Петя заметил на стене огромный транспарант с надписью «Идеолаг нах — мудак нах!»
— Нравится? — спросил Идеолаг у Пети, улыбаясь.
— Ммм…
— Это я сам сделал! Правда, идея не моя.
За столом заспорили о каких-то креативах — Идеолаг настаивал на том, что эти самые креативы должны быть пиздаты, Портвейн кричал, что креативы должны быть охуенны, Фодас орал, что они должны быть смешными, «побольше детского садизма!», — орал Айрог. Потом плавно перешли к тому, что пидарам — смерть! Потом Идеолаг с Аркашей достали откуда-то гитары и хуйнули ска. Затем пили уже без тостов и мешали всё со всем.
Через некоторое время за столом остались только Фодас с Распом.
— Расп, а где все? Куда все подевались? И-ик…
— Все вон под столом лежат уже. Водка осталась ещё?
— А тебе не хватит?
— Мне-то нет. А тебе?
— Неа! Давай стопарь свой сюда. За критику, ебись она конём!
— Смотри, как Коста по-научному спит!
— Ага. А Монтег как культурно устроился! А это кто, респектабельный такой?
— А то ты типа не знаешь!?
— Ага, точно! Расп, а где малой этот, который макулатуру искал?
— В сортире засел. Ты ж ему нагнал, что, мол, типа у нас там «Золото партии» и макулатуры там — хоть жопой жуй! Только нет там уже макулатуры — я её всю перевёл на подтирку. Гыгыгы!
— А-а-а-а… Он там после тебя не сдохнет от удушья, интересно?
— Сам — вонючка. Скунс, блять!
— Этот малой у меня мобильник забрал, говорил типа маме позвонить надо. Как бы в унитазе не утопил, гадёныш мелкий!
И выпив ещё пару стопок, они тоже рухнули под стол.
* * *

— «Решив путем интегрирования от единицы до необходимой величины, неравной нулю, значение гравитационного вектора совокупности полей, я хочу найти подход к ограничению в объеме электромагнитного поля и рассчитать границу конца взаимодействий. Изменив константу структурирования поля, можно снизить энергетические потери с куба до квадрата расстояния по ослаблению. Это поможет разработать усовершенствованный аккумулятор», — пробормотал Коста во сне.
— Риспект ниибацца, профессор даже во сне думает! — пробормотал во сне Дэнни187.
— Миня пианава к кампу не патпускать! — пробормотал во сне Портвейн.
— Да ты трезвым то когда нить бываешь? — пробормотал во сне Фодас.
— Во-во! — пробормотал спящий Расп, переворачиваясь.
— Ахуеть! — пробормотала спящая на диване барышня.
— Блять! Так нихуя и не набрал я макулатуры, — пробубнил свернувшийся калачиком возле унитаза Петя.

Эпилог

На следующий день Петя сидел дома над чистой тетрадкой и пытался делать уроки. Башка болела ужасно. Как он попал домой? Что вчера было? Мёртвые дедурасики, дрочеры, больные чикиты и падонки… Кстати, кто такие «падонки»? Что это была за квартира? Что всё это значило? Петя тоскливо глядел в окно, понимая, что от него ускользает ощущение праздника, которое было с ним вчера весь вечер. Опустив глаза на чистый лист, Петя старательно вывел: «Хуй + песда = ебля!». И тут же желание выпить пива победило лень, он выгреб деньги из всех карманов и побежал в палатку под домом.
Когда Петя вернулся, он открыл первую бутылку, устроился поудобнее и начал с красной строки — «Это только кажется, что макулатура — это так, ерунда. Но мало кто из вас…»
Когда Петя закончил писать — уже смеркалось.
Он улыбнулся и хлебнул из горлА. «Ахуеть!» — сказал он сам себе, глядя на исписанные страницы.
Кажется, всё становилось понятным.