Два часа ночи, блики не выключенного телевизора в приоткрытом оттепельном окне декабря. Ночью все кошки серы и орут как недопорванные целки. «Саддама взяли», - нервно сообщил диктор Жорику.
Жорик снял тесные кожаные штаны с трещинами и потертостями на мотне, - о, наконец-то свобода выпрямления! Долой застиранные путы дряхлеющих комплексов и морали, придуманной импотентами!
Жорик подумал о кошках, но первертная мысль уперлась в диаметры входных отверстий мурок. Жорик не был так жесток, чтобы жаждать крови невинных пушистиков. Но за Саддама отомстить хотелось.

Жорик сбросил перья с бритой головы, измазал укрупненный хуй каким-то бурым любрикантом, похожим на автомобильное масло из соседской канистры, и залюбовался собой, стоя перед зеркалом. Это был хуй победителя! Стоял гордо, как краснолицый брат, в белой опушке приспущенных трусов со стрелками.
Жорик гордо обозрел свой пыльный вигвам, будто разорил дюжину ковбойских ферм, будто оттрахал дюжину бледнолицых жоп и снял скальп с ненавистного Буша.

«Фиг вам. Фиг вам», – попытался презрительно сплюнуть Жорик, но, захлебнувшись харкотой, блеванул на домотканую полосатую дорожку. – «О, это ж тропа войны!»
Полосатая тропка привела его нетвердые ноги к сортиру. Дверь была распахнута.
«Первая стадия одиночества – это когда дверь в туалет никогда не закрывается», - мелькнула подлая мысль-уродка от философии. – «А вторая – это когда сам с собою вслух…»
Жорик трепетно обнял любимый мексиканский унитаз. Вторая волна блевотины не заставила себя долго ждать, и он затрясся в спазмах рыданий, будто утешал далекую обманутую Марию Лопес, погибающую от измены, кариеса и базедовой болезни.

«Саддама взяли» - стучала в трудно трезвеющих висках теленовостная пульсирующая мысль. – «Ёбаные янки! Надо их выебать».

Жорик отполз на скомканную дорожку, с облегчением распластался и обнаружил, что хуй все еще стоит, а оттепельные кошки похотливо орут за окном.
Затылок его ощутил нечто колющее. Жорик приподнялся и оглянулся. На мокром пятне первой блевотины ясно различались разноцветные пластмассовые кубики, маленькие как рубленая колбаса или морковь из оливье.
«Бляя… во нажрался вечор, до охуйки. Дошел, пластмассовыми кубиками закусывать!»

В отчаянии Жорик стянул потный черный, как усы Саддама, носок и надел его на хуй в предвкушении рукотворного выстрела ракеты - назло крикливым кошкам, американским оккупантам и пластмассовым кубикам. Победный залп раздался через пять минут. «За Саддама!» И вытерев липкие руки о пыльную дорожку, Жорик мгновенно захрапел.
Спите и вы, жители Багдада, все спокойно.