7 ноября. Евгений Петрович лежал на диване и дрочил.

Дрочилось тяжело и по-старчески безысходно. Заходящее осеннее солнце строило ехидные гримасы. Мысли лениво расползались, как насосавшиеся мандавошки, мешали сосредоточиться и комкали мастурбационный сюжет.

В прологе были сладострастные воспоминания бывшего ответственного партработника о девушке его мечты – соседской восьмикласснице Зоеньке Пальчиковой. В слезящихся глазах стоял ангел в гофрированной миниюбке и с красной ленточкой в толстой, как хвост лемура, косе.

Диспозиция развернулась привычно-естественным образом: Евгений Петрович тщательно подмылся, вставил два «анузола», выпил сердечные капли, опустил в баночку с водой челюсти и прилег на оттоманку. Затем достал из кармана мятых брюк с вытянутыми коленками пачку заокеанских денег, пересчитал и по привычке засунул купюры между любимыми страницами книги Сорокина на комоде. Петрович застал приватизацию и успел прихватить скромный заводской пансионатик с лодочной станцией и какой-то сотней гектаров. Арендаторы приносили плату ежемесячно.

Глаза мечтательно закрылись, руки медленно и с чувством расстегнули заношенную байковую рубашку, а затем и ширинку. Он сказал «Поехали!» и взмахнул рукой. Но безразличный червяк висел вызывающе вяло. Сюжет требовал завязки. И Евгений Петрович завязал его узлом. Затем включил телевизор, там – «В мире животных». В зажмуренных глазах поплыл калейдоскоп пубертатных медузных грудок, хоровод свежевыловленных устриц и прочих русалочьих девственностей. Крошечный влажный язычок, высунутый из створок устрицы, поманил Евгения Петровича обгрызенным ученическим пальчиком в чернильных пятнах. Тут-то узелок и развязался. Радости пенсионера не было конца, и он бросился развивать успех.

Развитие действия происходило стремительно, с регулярной сменой рук, кряками, покашливанием и паузами для утера слюны. Осеннее херостояние радовало воспоминаниями о безвозвратно ебливой комсомольской молодости. Руки, забыв об артрите, работали без устали, будто подшипники родного ГПЗ.

В кульминации были намечены решительный всхлип и молодецкий рык. Еще несколько секунд, и… и… и… Раздался оглушительный врасплошный звонок в дверь. Как землетрясение, как лифт, оборвавшийся в прошлом году, то ли со свидетелями Иеговы, то ли с агитаторами от «Единой России». Хуй рухнул, как Берлинская стена Эмпайр Стейт Билдинг.

В этот момент из мира животных донесся вкрадчивый голос Николая Дроздова: «А сейчас посмотрим, как размножаются устрицы…»

Раздосадованный Евгений Петрович разжал судорожно сведенные пальцы. Второй звонок по настойчивости напомнил сирену «Скорой», когда увозили его покойную жену, отхватившую апоплексический удар от прекращения выплат по билетам МММ. «Наверно, снова картошку или сахар мешками… а может, снова агитаторы…» - уныло подумал он и поковылял к двери. В прихожей он согнул в коленке и отвел в сторону левую ногу и выпустил букет Молдавии с отчетливыми тонами мэзэре верде. Три замка, цепочка, засов и задвижка лязгнули вызывающим дискантом.

О, Боже! На пороге стояла Зоенька Пальчикова с портфелем. Шамкающий мокрый рот Евгения Петровича бесформенно расплылся, съеденные губы запали, а дрожащай кулачок протер радостные очи. Изумленная слеза умильно скатилась на подбородочный кактус бородавки.

- Здравствуйте, Евгений Петрович! – вздрогнул хвост лемура и замер в районе левого соска.

Беззубый рот радушно раскрылся для ответного приветствия, но быстро захлопнулся при воспоминании о забытом в баночке.

- Евгений Петрович, здравствуйте! Я теперь состою в передовых рядах борцов за светлое будущее, идущих вместе! – звонко отрапортовала Зоенька со стеклянным комсомольским взглядом. – По поручению районной организации я собираю с населения подответственной территории книжонки грязного писаки Сорокина для заполнения общегородского унитаза. Сдавшим эту макулатуру мы выдаем бонус подарочным изданием Сборника речей депутата Райкова или Книгой о вкусной и здоровой пище, на выбор.

Евгений Петрович сделал жестом «минуточку» и пошел в горницу. Первым делом он водрузил на место «улыбку № 32», гордым соколом-сапсаном заглянул в зеркало и застегнул пуговку на ширинке. Он был взволнован, будто у него спросили, сколько орденов у комсомола. Настал долгожданный исторический день, когда он пригласит войти девушку его мечты, возьмет за ручку с чернильными пальчиками и расскажет ей свою краткую автобиографию с отдельными героическими эпизодами. Затем он угостит русалку наливочкой, и Зоенька непременно упадет на оттоманку от восхищения или клофелина. От сексуальной перспективы голова закружилась, как от первого посещения 1-й секции ГУМа.

- Зоенька, входи, детка! – вкрадчиво пролепетал он стенокардическим голосом.

Как Зоя Космодемьянская, с гордо вздернутой головкой и бегающими глазками, девушка смело вошла и захлопнула дверь. Евгений Петрович долго провозился с замками бронированной двери, но наконец торжественно возгласил:

- Зоя, сегодня, в исторический День примирения и согласия, не откажи верному соратнику твоего деда выпить вместе за здоровье нашей великой Родины!

Зоя с ненавистью и презрением посмотрела на старичка, как на оккупантов, спаливших родную хату, и страстно сказала:

-Да! С удовольствием.

Евгений Петрович усадил предмет обожания на оттоманку, доставшуюся ему из таможенного конфиската еще при должности, а сам посеменил на кухню. Там он дрожащими руками налил клюковки в хрустальные бокалы, достал из затхлой аптечки таблетки клофелина и размешал полпачки в одном из бокалов. Затем бокалы были торжественно водружены на журнальный столик перед чинно восседающей восьмиклассницей. Свой же бокал Евгений Петрович подвинул ближе к антикварному креслу красного дерева.

- А шоколаду у вас не найдется? – скромно спросила прелестница и подарила пенсионеру ускользающую улыбку.

- Как же, как же, Зоенька, айн момент! – Евгений Петрович снова побежал на кухню.

Зоя Пальчикова не теряла времени. Она достала из портфеля полпачки клофелина и пальцем размешала таблетки в бокале Петровича.

- Целоваться не будем, брудершафт тлетворен, как книги Сорокина, - сказала она, когда трясущиеся руки пенсионера поставили на столик бонбоньерку с «Мишками на Севере», а хозяин, скрипя суставами, уселся в красное бархатное кресло и уставился на ее голые коленки.

- Зоенька, сегодня такой день, такой день… Давай выпьем за примирение и согласие!

Опрокинули, деловито зашелестели фантиками.

- А помнишь, как ты нагадила в лифте 1 мая, а я тебя сдал уборщице Клавке? – вспомнил предлог для задушевной беседы Евгений Петрович.

- А вы, когда хуй пятиклашкам в лифте показывали, я ведь тоже не смолчала, записки во все почтовые ящики накидала, - поддержала беседу Зоя, шныряя глазами по полкам.

- Как четверть, Зоенька, закончила? Слыхивал, родителей опять вызывали… - шевельнул отяжелевшим языком пенсионер.

- Да заебалась я Толстых читать … - под этот нежный щебет голова Евгения Петровича склонилась набок и раздался похрюкивающий храп.

Зоя встала, пошатываясь, и подошла к комоду. Она выдвигала ящички и шарила. Наконец осоловевший взгляд ее упал на томик Сорокина. Преодолевая брезгливость, она взяла его в руки и раскрыла. На паркет полетели купюры, и, как осенние листья, закружились в хороводе. Зоя нагнулась вслед за ними и аккуратно прибрала все до одной в лифчик. Но вскоре ноги подкосились, и она едва успела сделать пару шагов, чтобы с удобством упасть на оттоманку и отрубиться.

Первым очунял Евгений Петрович. «Блин, наверно, бокалы перепутал, что-то голова кружится». Но силы подсесть к спящей восьмикласснице нашлись. Узловатые пальцы прошлись по коленкам, добрались до бедер…

Нет, не так! Развязка должна быть красивой, как в упоительных мечтах, и пенсионер стал развязывать шнурки на восьмиклассных ботиночках. Когда же нос его коснулся правого соска и начал шумно вдыхать запах молодости, Зоенька проснулась. И первой трезвой мыслью были деньжата в лифчике.

- Ах ты, козел персональный! Прочь развратные руки от молодого поколения новой России! – и она незаметно пощупала, на месте ли деньги. – Я буду жаловаться в Совет Ветеранов!

- Дорогая Зоенька! А не прокатиться ли нам на «мерсе» на мою дачку? – продолжил наступление Петрович. – Озеро с лебедями, бассейн, шашлычки, шампанское…

- Вы это бросьте старорежимные закидоны. А в мексиканский ресторан, а потом в казино – слабо?

- Ну, Зоенька, для тебя…

- О'кей, папик! Я пошла переодеваться.

- А Сорокина возьмешь?

- В ресторан? Ну ты, пупсик, извращенец.

Зоя Пальчикова вышла. Евгений Петрович надел черный костюм и вспомнил об эпилоге и деньгах на ресторан. Он раскрыл томик Сорокина на месте, где должны были лежать зеленые банкноты, и машинально прочел: Эпилог. Схватившись за сердце, он лихорадочно пролистал все страницы, пока не упал с тяжелым инфарктом. Последнее прочитанное им слово было «конец».