И попиздил Вяйнемёйнен прочь из Похъёлы постылой.
Не судьба, видать, невесту тут сосватать. Да и хуй с ней.
Мало, что ли, баб на свете? Он мужчина, в общем, видный.
Хуй стоит, поёт красиво, уж найдёт себе зазнобу.

Шёл по пыльной он дороге, лаптем камешки пиная.
Вдруг заметил у деревни неземной красы деви́цу.
Высока, стройна стояла, белокожая лапландка.
Белоснежные одежды её тело облегали.

Засмотрелся Вяйнемёйнен, пиздорезнулся, споткнувшись.
А подня́вшись, заприметил в организме перемены:
Кровь в висках стучала гулко и дрожали мелко руки,
Хуй стоял, как полк гвардейский: насмерть и по стойке "смирно".

"О, прекраснейшая дива!", — начал было Вяйнемёйнен,
Но мозги слова забыли, рот наполнился слюною.
И тогда, слюну роняя, мозгом шевеля натужно,
Всё ж негромко он проблеял те слова, что смог придумать:

"Красота твоя, наяда, мне насквозь сразила сердце!
Будь мне, милая, женою, не смотри, что я в лохмотьях.
Так-то перец я некислый, я поэт и песнопе́вец,
Знаменитый в Калевале Вяйнемёйнен Первородный".

Отвечала ему дева: "Будь ты хуй с бугра святого,
За тебя не выйду замуж, коль не выполнишь задачу.
Мне астрологи сказали: суждено мне замуж выйти
За того, кто срубит лодку только топором единым

И её на во́ду спустит, не коснувшись к ней руками
И меня на ней прокатит без весла и без мотора".
Вяйнемёйнену затмила глаз любовь его слепая.
Позабыв про жопорукость, он схватился за работу.

И нашёл бревно большое, начал лодку он мастырить.
Топором махал истошно, вроде даже получалось.
Рукожопие, однако, от любви не исчезает,
При очередном замахе промахнулся Вяйнемёйнен

И вонзил топор по обух прямо в собственную ляжку.
Обстоятельство такое откоментил нецензурно:
Хуле, кровь течёт рекою, а топор ходить мешает.
Под рукою, как нарочно, ни аптечки, ни зелёнки.

И помчался наш сказитель по дворам, ища подмоги.
Как помчался? Если честно, на ноге одной попрыгал.
Но народец недоверчив, сходу на хуй посылает.
Не располагал к общению бомж с разрубленной ногою.

Вяйнемёйнен по деревне долго прыгал безуспешно,
Как пират без попугая, но сочувствия не вызвал.
Лишь в избушке, что ютилась на околице у леса,
Он седого встретил старца с бородою по колено.

Обратился Вяйнемёйнен к старцу с просьбою покорной:
"Может, ты сумеешь, старче, исцелить мне злую рану,
Чтобы кровь остановилась, не хлестала бы фонтаном?
Топором надысь случайно я въебал себе по ляжке".

"Что ж", — старик в ответ промолвил, —
"Ты по адресу, милейший!
Много заговоров знаю, много исцеляю хворей:
Прыщ на жопе, бородавку, облысенья и поносы,
Кроме триппера, короче, над любым недугом властен!".

Лезет дед на антресоли, достаёт оттуда склянки,
В них народной медицины он хранил ингредиенты:
Травки всякие, цветочки и ежиные затылки,
И медвежьи подбородки, жабий хуй, добытый в полночь.

Отобрал чуток из склянок, побросал в котёл чугунный,
На огонь его поставил, дунул, плюнул и бормочет.
Он бормочет заклинанья, варит он отвар вонючий,
Чудодейственное зелье, что затягивает раны.

Вяйнемёйненову ляжку мазал варевом вонючим,
Приговаривал при этом: "Больше вони — крепче зелье!"
Зелье удалось на славу: аромат стоял ядрёный!
Мыши в подполе скончались, свиньи кашляли в сарае.

Но и рана, к удивленью, на глазах зарубцевалась,
Шрам исчез и кровь засохла и болячка отвалилась.
Охуевший Вяйнемёйнен, на такое чудо глядя,
Еле вымолвил "спасибо". А старик лишь улыбнулся.

Он сложил певцу в дорогу хлеба край да квасу крынку,
Прошептал благословенье и отправил восвояси.
Благородный Вяйнемёйнен в путь отправился далёкий,
В Калевалу, где озёра и леса всего роднее.