Маруся отрешённо смотрела на стол, залитый самогонкой и заваленный объедками незатейливой деревенской закуски. Обвела взглядом убогое убранство хаты,  пошлый букетик полевых цветов на подоконнике  мутного окошка с кривой рамой, закопчённый потолок и какие-то грязно-серые чужие фотографии  на стенах.
    Толпа тараканов, шевеля омерзительными усами, выглядывали из-под основания печи, а отдельные особи дерзко выбегали и, сделав круг по некрашеному дощатому полу, возвращались обратно. Марусю передёрнуло - она ненавидела насекомых  -  они всегда вызывали в ней желание убивать не только их, но и всё живое.
    Мерзость, бескультурье, жестокость и пошлость были вокруг!  Как бы ни было стыдно себе признаваться,  но она,  Маша-Маруся-Марго,  ожесточилась, превратилась в  шальную и кровожадную бабу, для которой убийство стало привычным делом.  От вида пролитой крови и человеческого страха она получала физическое, ни с чем не сравнимое наслаждение, какого никогда не испытывала даже во время близости с мужчинами…
    Неистребимый,  тяжёлый запах мужицких портянок  плыл по всей избе и смешивался с запахом керосина. Она не любила новомодные  вонючие керосиновые лампы  и всегда требовала вместо них зажигать свечи.  Трепетный  огонёк, растущий из полупрозрачного душистого воска,  казался ей живым и напоминал о полузабытой  прошлой жизни…

                                                *  *  *
…Накануне выпускных испытаний Маша повстречалась с  Коленькой и влюбилась в него с первого взгляда. Он шёл по улице в расстёгнутой студенческой шинели и ворот несвежей белой рубахи трепал шальной петербургский ветер. Был Коленька высок, сутул, длинноволос и, почему-то, без фуражки.  Маша ахнула – не дать не взять Родион Раскольников из романа наимоднейшего писателя Достоевского! Романом этим зачитывались все гимназистки и Маша не была исключением. Помнится, она даже плакала, представляя себя на месте Сонечки Мармеладовой.  Воображая сцены волнующе-развратной продажной любви, она боялась признаться себе в том, что хочет попробовать этот запретный плод.
    Коленька, едва они успели познакомиться, тут же повёл её в номера, где на скрипучей узкой койке с несвежей постелью, пахнущей плесенью, грубо  и быстро овладел ей.  Она успела только почувствовать несильную боль и некоторое разочарование от такой обыденности любви. Свою первую встречу с мужчиной она совсем не так представляла…
    Маша лежала, отвернувшись к стене, и бездумно наблюдала, как по засаленным бумажным обоям неспешно ползла парочка  клопов, раздувшихся от выпитой крови. Один клоп сорвался и упал на простыню, а второй продолжал упорно ползти к потолку…
    « Вот так и вся наша жизнь»,  -  думала тогда  Маша:
«Кто-то стремиться вверх, а кто-то падает вниз. Может быть, эти два насекомых были возлюбленными, но судьба разлучила их…».
    Неожиданно обозлившись, прихлопнула на стене одного клопа и, найдя в постели другого, со злостью раздавила мерзкое тельце прямо на серой простыне. Вид двух свежих кровяных пятнышек, оставшихся на месте  бывших паразитов, отчего-то успокоил и плакать расхотелось.
    А Коленька, тем временем,  быстрыми шагами ходил из угла в угол, одетый в одни несвежие кальсоны, сильно жёлтые в паху, и, ожесточённо жестикулируя,  говорил о том, что только  через бунт они обретут истинную свободу.
    Потом он вспомнил, что опаздывает на заседание революционной ячейки, занял у Маши полтинник на извозчика и исчез из её жизни навсегда.
    Она не верила  в то, что он мог  бросить её. Наверное, был схвачен жандармами и томится в сырой мрачной тюрьме, вместе  с клопами, тараканами и страшными уголовниками. Она даже сходила один раз на тайную встречу с приезжим пропагандистом в надежде узнать что-то о Коленьке, но всё было тщетно. 
    Прошло время и волнующий образ её первого любовника-революционера как-то потускнел и уже не вызывал  ни слёз, ни  сильного душевного волнения.
    По осени  Маша познакомилась и долго  гуляла с гимназистом,  чьё  замысловатое нерусское имя никак не могла запомнить. Они страстно,  до боли в зубах, целовались в тёмных аллеях парка и тесно прижимались друг к другу, отчего у Маши  конфузливо  влажнело  между ног.
    Как-то вечером, когда сумерки уже начинали густеть, они забрели на уединённую полянку и гимназист, расстелив свой мундирчик,  предложил посидеть. После поцелуев он трясущимися руками полез под юбку. В ожидании сладостной любви Маша покорно позволила стянуть с себя кружевные панталончики и раздвинула ноги. Но, в последний момент, случился у гимназиста неприятный конфуз и у них ничего не получилось. Отчего-то обидевшись, Маша вскочила, оправила платье, и убежала, позабыв на полянке  свои любимые панталончики.
      С тех пор в её душе навсегда поселилось горькое сожаление о неудачной любви с гимназистом и утраченных  французских панталончиках из нежнейшего шёлка с изумительными воздушными кружевами...

    А потом случилось страшное. В их дом пришли безобразные и вонючие мужики  в солдатских шинелях, похожие на свирепых разбойников из сказок. Вели они себя тоже  по-разбойничьи – били папеньку по лицу до крови и, свалив на пол, долго пинали грязными сапогами. Папенька страшно стонал и кричал о том, что он служил только в полицейской канцелярии и отношения к арестам революционеров не имел никакого. Избитого и окровавленного отца выволокли на улицу, а маменька, простоволосая, в домашнем платье, выбежала следом за ним.
    В тот ужасный вечер  родители исчезли из её жизни навсегда.  Она попыталась расспросить соседей и даже сходила в какой-то революционный комитет, чтобы узнать о судьбе самых любимых родных людей. Там с ней даже разговаривать не захотели,  только грубо и по-хамски обругали жутко-грязными словами, которых она даже от извозчиков никогда не слышала.
    Несколько дней Машенька одна прожила в нетопленной  квартире  -  огромной, выстывшей и отсыревшей от промозглого осеннего холода.  Питалась она сырой свёклой, которую нашла в овощном ящике  и болтанкой из муки,  неряшливо просыпанной на полках в кухонном столе. Все другие продукты куда-то пропали вместе с кухаркой Зиной. Ей даже пришлось доесть окаменевшие церковные просвиры, неизвестно когда забытые за домашним иконостасом.
    Голодающая Машенька почти не удивилась, когда в квартиру снова вломились солдаты, возглавляемые низеньким и коренастым  рябым матросом, который, мерзко хихикая, постоянно сыпал похабными прибаутками. Вместе с ними зашла в комнату, неестественно похохатывая,  бывшая кухарка.  Вся компания была сильно навеселе. Из их невнятных речей, густо сдобренных матерными словами, она поняла, что комнаты реквизируют,  в них  заселяется Зина вместе с матросом,  а  Маша  теперь будет жить в каморке под лестницей, там, где раньше обитала прислуга.
    Всю ночь Маша без сна лежала  на вонючем и жёстком топчане. Ни свечи, ни спичек у неё не было, поэтому, на ощупь она  обирала с себя клопов и, содрогаясь от отвращения, давила их пальцами. Наверху, в родительской спальне ритмично скрипела кровать и раздавались сладострастные стоны. Временами матрос дико ржал и матерился, а Зина громко смеялась в ответ…
      Наутро дверь каморки без стука бесцеремонно распахнулась и  матрос бросил на пол увесистый вещмешок:
    - Вот здесь паёк, пожрать нам приготовишь! – распорядился он,
    - Можешь  взять себе пару сухарей и одну воблу. Предупреждаю:  не вздумай что-нибудь ещё украсть – прибью сразу!
      Маша, в странном оцепенении, покорно подхватила мешок и поволокла его на кухню. С трудом развязав тугой узел, первым делом нашла холщовый мешок с сухарями. С удовольствием съела пару высохших до каменной твёрдости кусков, размачивая их в  кружке с соленой водой. Было так изумительно вкусно, что она не удержалась, и, воровато оглянувшись, сгорая от стыда, взяла и скушала ещё два сухаря. Воблу решила оставить на потом.
      Что делать дальше  и как готовить еду, она решительно не представляла. Неловко взяв пальчиками большую картофелину, попробовала чистить её, но нож скользнул  и сильно порезал ладошку. Маша бросила нож на пол, зажала рану полотенцем и  в голос разрыдалась. 
      На эти звуки в кухню прибежала кухарка Зина и, краснея злым лицом, начала хлестать её по лицу мокрой половой тряпкой, приговаривая:
      - Ты что тут удумала, сучка! Мало того что готовить не хочешь, так ещё продукты кровью своей поганой пачкаешь! На, получай!  Теперь отольются вам, буржуям,  наши пролетарские слёзы! Пошла вон, неумеха!
      Вся в слезах, с  лицом, горящим от ударов, Маша  схватила с вешалки пальто и выбежала прочь.
      Весь день  она бродила по улицам с намерением больше не возвращаться в родной дом. К вечеру, продрогнув и устав от бесцельных хождений по пустынным городским улицам, она  решила устроиться на ночлег в подъезде большого и богатого особняка, двери которого были сорваны с петель и валялись рядом. Сердце ёкнуло от страха, когда вдруг в тёмном углу шевельнулось что-то живое.
      - Проходи, проходи, не бойся - неожиданно раздался из ночного мрака скрипучий старческий голос. Зажглась спичка и  при её свете Машенька  рассмотрела сморщенное старушечье личико среди кучи тряпья на грязном, затоптанном полу.
      Так она познакомилась со старухой-нищенкой, которая гостеприимно предложила ей лечь рядом и даже угостила куском сладкого пряника, правда, сильно пахнущего плесенью.  Прижавшись к теплому старушечьему боку,  Маша  в нескольких словах рассказала всю свою невесёлую историю.
      - Иии, милая,  на юга тебе надо пробираться, – прошамкала нищенка,
      - Там края хлебные и жисть полегче.  Девка ты справная, ежели с умом своим телом распоряжаться будешь, то не пропадёшь. А здесь ты непременно помрёшь!  Как пить дать помрёшь, только сначала лиха  хлебнёшь  полной чашею…
        Послушавшись совета старухи,  Машенька уже утром была на вокзале и вскоре лежала  в купе проводников, расплатившись своим естеством за место в поезде. Несколько суток дороги до Екатеринодара сломали её  окончательно.  Она стала собственностью старшего кондуктора. На протяжении всего пути, её  тело бесстыдно предлагалось всем желающим за кусок хлеба, пяток картошек или нескольких пожухлых яблок.    Ей даже  приходилась отдавать себя мужчинам в кустах привокзальных скверов на пахнущей мочой жёлтой траве, среди мерзкого мусора и фекалий. Из  нежной гимназистки Машеньки она мгновенно превратилась в дешёвую Маруську-шлюху.
        От близости с бесчисленными,  грязными и потными мужиками она испытывала только отвращение,  не имеющее ничего общего с тайными девичьими мечтами о красивой и запретной любви.  Оказалось, что быть  такой  девушкой как Сонечка Мармеладова, на самом деле,  невыносимо мерзко, грязно и мучительно.
      Потом Маруся оказалась в одном из самых  низкопробных борделей,  где её подобрал и выкупил  бесшабашный  уголовник Юрка. Жизнь с ним вполне устраивала её – он неплохо кормил, прилично одевал и  не часто досаждал в постели.  Иногда, будучи сильно пьяным, даже признавался в любви.  После жуткой  поездки по железной дороге,  некоторые сексуальные пристрастия Юрки уже не казались такими странными и  были вполне терпимы.
      Почти полгода таскалась Маруся с ним по съёмным квартирам, блатным «малинам»  и гостиничным номерам. Довелось даже поучаствовать в нескольких ограблениях и поработать наживкой для богатых клиентов. А потом они рванули в сторону Запорожья, где, по слухам, можно было безнаказанно грабить и убивать.
      Спустя некоторое время, Марусин любовник и покровитель, проявив недюжинные организаторские способности, уже  вальяжно ехал в тачанке по бескрайней степи Гуляй-поля, превратившись в свирепого атамана банды анархистов  -  батьку Юрко. Рядом восседала Марго  -  безжалостная, сумасбродная и кровожадная любовница батьки. За короткое время  она пристрастилась к алкоголю и кокаину, заметно располнела и обабилась.  От прежней  Машеньки не осталась и следа – вместо сентиментальной гимназисточки появилась злобная и жестокая  атаманша,  наводившая страх на всё живое.
      Изредка ей вспоминались девичьи фантазии о красивой  романтической любви и горькое сожаление о потерянной прошлой жизни. Хотелась приласкать своих  не родившихся детишек, любить ласкового мужа и наводить уют в красивом семейном гнёздышке…. Топила Марго эти  несбывшиеся мечты в сивухе, занюхивала кокаином и находила сладостное удовлетворение в изощренных пытках. Даже сам батька Юрко иногда укоризненно качал головой, удивляясь безумной жестокости своей любовницы.
    Однако, с тех пор, как в банде появился бывший гимназист Гриша, потеряла Марго покой. Своим городским видом, форменной гимназической тужуркой, будил он в  душе Машеньки-Марго ненужные, но такие сладкие  воспоминания о прошлой жизни…
      Она ловила себя на странных тайных желаниях:  вместо того чтобы причинять боль и страдания,  ей хотелось прижаться лицом к Гришиной груди, взлохматить и потрепать его  нестриженные белокурые кудри, нежно целовать пухлые юношеские губы….  Хотелось подчиняться ему и даже терпеть боль от его рук…
      Нет, надо было решительно кончать с этим  наваждением!